Люди, окружавшие эшафот, были вооружены только саблями и пиками; ощущалась сильная нехватка ружей. Большинство было в круглых шляпах или красных колпаках. Несколько взводов конных драгун в форме там и сям затесались в эту толпу. Целый эскадрон этих драгун принимал участие в сражении на террасах Тюильри. Так называемый Марсельский батальон занимал один из флангов.

Гильотина – с каким отвращением я всегда пишу это ужасное слово – показалась бы сегодня ужасно сконструированной знатокам своего дела. Нож было просто-напросто подвешен на блоке, расположенном в середине верхней перекладины. Этот блок и веревка толщиной с большой палец – вот и все устройство. Нож был не слишком тяжелым, небольшого размера и с изогнутым лезвием, что придавало ему форму головного убора венецианских дожей или фригийского колпака. Не было предусмотрено никакого навеса, чтобы укрыть голову венценосной жертвы и в то же время направить ее падение. Вся эта толпа могла видеть, как скатилась голова Людовика XVI, и только благодаря случаю, может быть, из-за того, что небольшие размеры ножа снизили силу удара, она не вылетела из корзины и не упала на мостовую. Это ужасное зрелище, впрочем, можно было частенько наблюдать во время казней в период Террора. Сегодня убийц и отравителей казнят намного более пристойно. Гильотину весьма «усовершенствовали».

Длинный ручей крови стекал с подмостков на мостовую в том месте, где упала голова короля. Когда казнь была закончена, Сансон бросил толпе королевский редингот из белого мольтона, и тысяча рук тотчас же разорвала его на клочки. Scinderunt vestimenta sua⁷.

Какой-то мужчина протянул руки к эшафоту, три раза зачерпнул кровь и разбрызгал ее над толпой с криком: «Пусть эта кровь падет на наши головы!» Подобные чудовищные сеятели и вызывают революции. Они сеют будущие бедствия и катастрофы, и полтора века спустя грядущие поколения с ужасом видят, как прорастают жуткие семена, брошенные ими в почву.

Все эти вооруженные люди, называемые волонтерами, продефилировали вокруг эшафота и обмакнули свои штыки, пики и сабли в крови Людовика XVI. Никто из драгун не последовал их примеру. Драгуны были солдатами.

О! Как подавлены и опечалены были бы основатели монархии и сколько горьких мыслей посетило бы их августейшие головы, если бы они могли сквозь века различить мрачный силуэт будущего! Если бы они знали! Если бы могли увидеть в дальней исторической перспективе то, что происходит с нашими начинаниями, нашими учреждениями, нашими империями, нашими мечтами; то, что общественные площади делают со статуями королей; то, что народ делает с коронами; то, что эшафот делает с тронами; то, что толпа может сделать с человеком; какой упадок сменяет величие; какая мерзость и убожество внезапно завершают длинную череду величия и славы; и какая ивовая корзина может встать в ряд к шестидести гранитным саркофагам!

В тот момент, когда упала голова Людовика XVI, аббат Эджеворт был еще подле короля. Кровь брызнула на него. Аббат поспешно надел коричневый редингот, спустился с эшафота и затерялся в толпе. Первый ряд зрителей расступился перед ним в удивлении, смешанном с уважением, но через несколько шагов внимание всех было еще настолько поглощено тем, что происходило в центре площади, что никто больше не смотрел на аббата Эджеворта. Бедный священник, завернувшись в толстый редингот, который скрывал покрывавшую его кровь, в смятении убежал с видом человека, едва осознающего, куда он направляется. Однако с помощью своего рода инстинкта, оберегающего лунатиков, он перешел через реку, свернул на улицу дю Бак, затем на улицу дю Регар и дошел таким образом до дома мадам де Лезардьер⁸ рядом с заставой дю Мэн. Придя туда, он сбросил свою запачканную одежду и в течение нескольких часов не мог произнести ни слова и собраться с мыслями. Вскоре появились роялисты, которые последовали за ним и присутствовали при казни. Они окружили аббата Эджеворта и напомнили ему последние слова, которые он только что сказал королю: «Сын Людовика Святого, вознеситесь на небеса!» Странно, но эти столь запоминающиеся слова не оставили никакого следа в мозгу того, кто их произнес.

– Мы слышали их, – сказали ему все еще взволнованные и дрожащие свидетели катастрофы.

– Возможно, – ответил он, – но я этого не помню.

Аббат Эджворс прожил долгую жизнь, но так и не смог вспомнить, действительно ли он произнес эти слова, подобно молнии слетевшие с его губ.

Мадам де Лезардьер, вот уже около месяца страдавшая от тяжелой болезни, не смогла перенести удар, вызванный смертью Людовика XVI. Она умерла той же ночью 21 января. Аббат Эджеворт, самим Провидением посланный в ее дом, соборовал ее и дал ей последнее утешение. Он завершил свой день так же, как и начал его.

В 178… в городе Ла-Флеш жил фабрикант по имени М., занимавшийся изготовлением крепа.

У этого человека было двое детей: дочь восемнадцати лет и сын на два года младше. За девушкой ухаживал председатель трибунала города. Он соблазнил ее, и она забеременела. Опасаясь гнева отца, девушка скрывала сколько могла свое положение. Но однажды по некоторым явным признакам он обнаружил, что его дочь беременна, и выгнал ее из дома.

Бедная девушка пешком пришла в Париж, поселилась в маленькой комнатке в квартале Сен-Жак и попыталась найти работу. ее никто не знал, никто не давал ей рекомендаций, она стеснялась своего положения и часто не решалась явиться в дома, о которых сообщали немногие сочувствующие ей люди. Поэтому она не могла найти средства к существованию.

Когда пришло время, она отправилась в родильный дом. Оправившись от родов, она была вынуждена оставить там ребенка, так как не могла его прокормить, и удовольствовалась тем, что сделала метки на его одежде, чтобы иметь возможность забрать его, если однажды ее положение станет менее затруднительным.

Однако выйдя из Ла-Бурб⁹, бедная девушка столкнулась с еще большей нуждой, чем та, в которой она жила до того, как попала туда. Она исчерпала свои последние ресурсы, продала то немногое, что оставалось от ее имущества, и, наконец, после нескольких дней бесплодных попыток и невыразимой тоски, потеряв от отчаяния голову и не зная, что делать, она стала публичной женщиной.

Спустя примерно шесть месяцев после описанных событий, месье Лефевр из Нанта¹⁰, депутат Конвента, пил кофе в подземном ресторанчике под названием Железная глотка, находившемся на том самом месте, где сейчас расположен большой водоем сада Пале-Рояль. В то время Пале-Рояль был местом в Париже, где собиралось наибольшее количество женщин легкого поведения, они свободно заходили в большинство садовых кафе.

Месье Лефевр де Нант увидел, как одна из этих женщин села за его столик. Найдя ее молодой и довольно хорошенькой, он предложил ей что-нибудь выпить.

– О, месье, – сказала ему несчастная тихим голосом, – вы меня неправильно поняли, я хотела бы только, чтобы вы позволили мне поговорить с вами.

– Но что вы можете мне сказать? Разве вы меня знаете? – спросил месье Лефевр.

– Нет, месье, но вот уже несколько дней я прихожу сюда и вижу, как вы пьете кофе. Вы показались мне таким добрым, что я подумала, что вы не откажете мне в милости выслушать меня и что, быть может, вы сжалитесь надо мной, узнав мою историю.

– Ну что ж, дитя мое, – сказал месье Лефевр, заинтересованный мягким и несчастным тоном этой девушки, – расскажите, о чем вы хотели мне поведать.

Тогда несчастное создание, а это была та самая девушка из Ла-Флеш, рассказала ему, из-за какого несчастного стечения обстоятельств она дошла до такой степени падения. Как, выйдя из Ла-Бурб и не найдя никаких способов заработать себе на жизнь, она решилась согласиться на ужасную работу, которой она занимается. И вот уже скоро шесть месяцев, как она переносит столь невыносимые страдания, что, если не найдется никого, кто посочувствовал бы ей и помог найти средства выбраться из этого ужасного положения, она решила броситься в реку.