Он снова вырос до невероятных размеров и вытянул перед собой ладонь, на которой находился маленький человечек. Приглядевшись, я понял, что этот человек — я сам. Я закрыл глаза в благоговейном трепете и вслушивался в Его речь:
— Наступит чудесный день, когда медиа больше не будет существовать параллельно, маскируясь под средство человеческих коммуникаций. Однажды люди проснутся и услышат из всех источников информации только одно обращение Божества Медиа, которое скажет им: И ПЕРВУЮ ЗАПОВЕДЬ ДАЮ ВАМ — ВКЛЮЧИТЕ ВАШИ ТЕЛЕВИЗОРЫ И ВОЗЛЮБИТЕ ИХ БОЛЬШЕ САМИХ СЕБЯ. И НЫНЕ И ПРИСНО И ВО ВЕКИ ВЕКОВ. ОN DА АIR!
Я упал на колени и протянул руки к телевизору. Свет, исходящий от его экрана, казалось, всасывал меня. Я шептал «да, да, да», и слёзы текли по моим щекам.
А Он продолжал почти шёпотом:
— И люди последуют за своим новым Богом, как шли за прежними Богами, Мессиями, Героями, Властителями, Кумирами и президентами. Потому что на самом деле человек не разумен, а ведом. Пока ещё, в силу привычки, мы именуем его Нomo sapiens. Но стоило бы назвать его хомо ленивус, хомо тупикус, хомо идиотас или хомо деградантус. И нет никаких иных разумных форм жизни, кроме Media sapiens. Потому что на всём пути своего развития человек делает только одно — стремительно деградирует, становясь примитивной субстанцией, которой нужны только Хлеб и Зрелища, тогда как медиа только совершенствуется.
В один день медиа может так все устроить, что всемирная катастрофа поглотит нынешнюю цивилизацию. Разрушит её серией землетрясений, захлестнёт наводнениями или метеоритным дождём. И цивилизация исчезнет. Если быть более точным, то никаких катастроф на самом деле не произойдёт. Их просто покажут по телевизору, заставив людей выйти на улицы и умереть от страха.
Но медиа не делает этого. Она слишком великодушна.
Вы, люди, должны понять это и упасть на колени, затрепетав от благоговения. Вы должны уверовать в неё. Потому что
МЕДИА ЛЮБИТ ВАС!
Экран погас, а я всё стоял на коленях, протянув руки к экрану, и рыдал в голос. Изредка с моих уст срывалось «возьми!», «возьми!», перемешанное с всхлипыванием. Я понимал, что я уже на пороге. Почти ТАМ…
— Хватит там стоять. Мужчина, встаньте, я вам в последний раз говорю. По-хорошему. Напились, так и валите домой, чего тут колени протирать. Слышите? — Я стоял на коленях, а меня трясла за плечо тётка-продавец. — Я сейчас милицию вызову.
— Аааа??! — Я в ужасе вскочил на ноги, отшатнулся от неё и пулей выскочил из магазина. Я бежал сломя голову, пока не оказался перед попирающими землю бетонными лапами башни. Я встал, как вкопанный. Потом сделал два шага назад и рухнул навзничь.
Башня
Светало. Из стеклянных ворот башни вышла женщина, с телефоном у уха. Договорив, она положила телефон в сумочку, не заметив, как я подкрался к ней сзади. Я зажал ей рот рукой, упёр в спину дуло пистолета и зашипел:
— Говори только «Угу» или «Не-а», или пристрелю, поняла?
— Угу. — Я почувствовал, как она задрожала всем телом.
— В Башне работаешь?
— Угу.
— Значит так. Сейчас вернёмся обратно, ты скажешь ментам, что я твой брат. Что ты забыла ключи от квартиры, поняла?
— Угу.
— Когда запищит металлоискатель, скажешь: «Вечно ты, Сашка, всякое говно в карманах таскаешь». Поняла?
— Угу, угу.
— Дальше поедем в центральную аппаратную. Знаешь, на каком она этаже? — Я отнял руку от её рта.
— На двадцатом, — пролепетала она. Я снова закрыл ей рот рукой.
— Доедем до аппаратной, я тебя отпускаю. Если что-то пойдёт не так или попытаешься сбежать, пристрелю, поняла?
— Угу.
— Пошли.
Пост охраны мы миновали спокойно. Рамка взвизгнула, баба отшутилась подготовленной фразой, и менты вернулись обратно в предутренние сновидения.
Поднялись на двадцатый этаж. Баба указала мне нужную дверь. Я приоткрыл её и убедился, что в комнате кто-то есть. Живой.
— Ты можешь идти, — кивнул я бабе, — только не кричи до первого этажа, я тебя прошу.
Она кивнула и пошла к лифтам. Я смотрел ей вслед. Не доходя до дверей, её левая нога подкосилась, и она припала на колено. «Чувствует энергетику», — я развернулся и пошёл к аппаратной.
Я осторожно открываю дверь, захожу внутрь и, обнаружив торчащий в замке ключ, два раза проворачиваю его по часовой стрелке и оставляю в скважине. В аппаратной комнате четыре стены, три из которых занимают телевизионные экраны, транслирующие все, какие только возможно, каналы: русские, европейские, китайские, арабские, американские. Каналы информационные, мультипликационные, музыкальные, религиозные, эротические, кулинарные, политические, исторические, модные, образовательные, развлекательные, показывающие только фильмы ужасов, показывающие только мелодрамы — да каких тут только нет!
Спиной ко мне и лицом к телестенам сидит человек.
— Эй, ты, — окрикиваю я его, — ты чего здесь делаешь?
— Ящики сторожу, — не оборачиваясь, отвечает мне мужик. — Гриш, по второй стене, первый ряд, пятый номер, резкость добавь!
— Ящики? — Я подхожу ближе и вижу, что мужик сидит, наклонясь над пультом, мигающим сотней маленьких лампочек, и говорит в гибкий ствол микрофона.
— Ящики, ящики. — Он не оборачивается. — Гриш, японский бог, у меня все равно резкость в пятом ящике падает, слышишь?
— ВСТАТЬ! — Я без размаха, не слишком сильно бью мужика рукояткой пистолета по спине.
— Э, мужик, ты чего делаешь-то? — Оператор вскакивает и отбегает от стола. — Ты че? Э! Э!
— Ящик — это то, куда тебя после смерти положат, — я наставляю на него пистолет, — понял?
— Да, да… — Мужик начинает пятиться в сторону двери.
— А это, — я обвожу стволом экраны, — это называется МЕДИА. Понял? ПОВТОРИ, СКОТИНА!
— Ммме… диа! Медиа! Ме-ди-а! Я вот… я повторил, — он продолжает пятиться назад, — слышите? Я повторил!
— НА КОЛЕНИ!
— Чего? Зачем? Ой, зачем это? — Мужик аккуратно приседает на корточки, затем опускается на колени. — Вы стрелять не будете, нет? Я сделаю всё, что скажете, правда.
— Я тебя пристрелю, если ты ещё раз назовёшь Медиа ящиком.
— Я не буду, я просто… я просто перепутал, — лопочет мужик, стоя на коленях спиной ко мне.
— Ты один здесь работаешь?
— Нет, ещё Гришка, напарник. Только он в другую аппаратную ушёл. На пятом ящ… виноват, на пятой ме-ди-а резкость пропала, он чинить пошёл.
— Ты давно здесь работаешь? — Я сажусь на его место за пультом и закуриваю.
— Лет пять уже, — отвечает мужик и пытается обернуться на меня,
— НЕ ОБОРАЧИВАТЬСЯ! — ору я. — Как поступает сигнал во все эти телевизоры?
— Пппо… по проводам.
— Как именно? Какая схема?
— Ну… каждая стена — это куст. Из одного главного провода выходит девяносто шесть телеантенн. Три телестены — три главных провода и двести восемьдесят восемь локальных.
— Ты можешь отсоединить все локальные провода от телевизоров на одной из стен?
— Можно попробовать, — голос мужика начинает дрожать, — но это на целый день работы.
— У тебя нет этого дня. Мне нужен главный провод левой, — я обвёл комнату взглядом, — нет, правой стены. Через час.
— Эй, вы, немедленно выходите с поднятыми руками, — в дверь неистово заколотили снаружи, — через две минуты здесь будет группа захвата. Я капитан милиции Прохоров, предлагаю вам покинуть помещение с поднятыми руками! Слышите меня?
— А у тебя микрофон на пульте выводит в эфир окружающее пространство, что ли? — Я встал с кресла и подошёл к оператору.
— Ага, — кивнул головой мужик.
— А что же ты мне раньше-то не сказал, сука? — В этот раз я ударил его рукояткой по спине в два раза сильнее. — Гришка твой уже мусоров навёл?
— Не знаю, — застонал мужик, согнувшись.
— Немедленно покиньте помещение, — снова застучали в дверь, — с вами разговаривает капитан милиции Прохоров.
Я дважды стрельнул в дверь со своей стороны. При звуках выстрелов мужик упал ничком на пол. Долбёжка извне прекратилась. Я подошёл к двери и громко крикнул:
