Голованов А.Е. "Дальняя бомбардировочная..."

"... Наступил июнь. Прошло более четырех месяцев после моего назначения, а я еще не был в Минске и не представился начальству. Начальник штаба все так же тактично и не один раз напоминал мне, что надо бы поехать туда, непременно представиться. Наконец, запросив разрешение, я поездом выехал в Минск. Там я прежде всего направился в штаб ВВС округа представиться командующему и начальнику штаба...

... Встреча с генералом Копцом состоялась, а генерал Павлов должен был приехать завтра со строящихся новых оборонительных рубежей. Полковник Худяков советовал задержаться до его приезда, а сегодня решить в штабе интересующие меня вопросы по работе тыла...

...В тот день я в двенадцать часов явился к командующему округом.

В кабинете за письменным столом сидел довольно массивного телосложения человек с бритой головой, со знаками различия генерала армии.

Павлов поздоровался со мной, спросил, почему так долго не приезжал в Минск, поинтересовался, что мне нужно, и сказал, что давно уже дал распоряжение, чтобы нас всем обеспечивали, так как об этом его просил Сталин. Только я начал отвечать на его вопросы, как он, перебив меня, внес предложение подчинить полк непосредственно ему. Я доложил, что таких вопросов не решаю.

- А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. - Он снял трубку и заказал Москву.

Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы.

- Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин... А как насчет Голованова? Ясно. [51]

Он положил трубку.

- Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе.

Я выжидательно молчал.

- Не хочет хозяин подчинить вас мне. Своих, говорит, дел у вас много. А зря.

На этом мы и расстались. Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдет и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов?.."

Этот разговор имел, конечно, для генерала Павлова в ряду других обстоятельств самые трагические последствия. Но сейчас важно понять другое. Откуда взялись истоки его уверенности?

Да, действительно, за две недели до начала войны он мог и не увидеть непосредственно на границе признаков сосредоточения немецких войск. Они, как мы знаем, сосредотачивались в этот момент в выжидательных районах в некотором отдалении от неё. И визуально с нашей стороны не просматривались.

Но есть же разведка. Ведь её сообщения не просто доносили информацию, они громко и отчетливо выдавали штормовое предупреждение. Информация, которую в полном объёме получали Тимошенко и Жуков от разведывательного управления Генштаба и частично от внешней разведки НКГБ, должна была ими в той или иной форме доводиться до командующих приграничными военными округами. Ведь их же надо было как-то ориентировать о степени военной угрозы с сопредельной стороны. И была к тому же собственная разведка округа, которая тоже передавала генералу Павлову самые тревожные сведения. Но он почему-то имел по этому поводу своё мнение, по существу игнорирующее разведывательные данные. И не просто мнение, а активную позицию, обусловленную твёрдой уверенностью в своей правоте.

Традиционно было принято всегда считать, что военные осознавали угрозу, но не могли убедить в ней Сталина. Другим вариантом этого рассказа было то, что, если военные и не реагировали на угрозу нападения, то только потому, что надеялись, что Сталин всё знает, Сталин не допустит... И если Сталин в этой обстановке не реагирует на опасность, то так и надо вести себя им самим.

На самом деле, один этот короткий, но важный разговор говорит о вещах совершенно обратных. Не Павлов докладывает Сталину об угрозе. Это Сталин, встревоженный сообщениями разведки, спрашивает о ней Павлова. И это Павлов уговаривает Сталина не верить неким "сволочам", которые убеждают вождя в концентрации немецких войск.

Факт этого разговора, между прочим, подтверждает и другой свидетель. Управляющий делами Совнаркома СССР Чадаев вспоминал впоследствии, что 22 июня 1941 года Сталин заявил маршалу Тимошенко:

"...С Вашего[sic] Павлова надо строго спросить! - Сталин резко повысил голос. - За неделю до войны он заверял меня по телефону, что лично выезжал на границу. Уверял, что никакого скопления немецких войск там не обнаружил, а слухи о войне назвал провокационными! И ссылался на свою разведку, которая по его утверждению, работает надежно!.."

Из воспоминаний управляющего делами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаева / Публ. Г. А. Куманева // Отечественная история. - 2005. - ? 2. - С. 10.

Так в чём же дело?

Модные сегодня разговоры о предательстве, о заговоре, рассматривать здесь мы не будем. В своих предыдущих работах свою точку зрения по этому поводу я излагал и возвращаться к ней необходимости не вижу. Поэтому попробуем понять причины такого поведения генерала Павлова, исходя из других обстоятельств.

Да, конечно, глухое ворчание, глухая фронда по отношению к Сталину в среде генералов безусловно были. Красные командиры, поднявшиеся в Гражданскую или вскоре после неё, были вскормлены либо самим Троцким, либо людьми, отмеченными Троцким. Накладывалось это на отсутствие традиционных ориентиров, свойственных обычно профессиональной военной касте и отменённых пролетарской революцией. Даже слова "Отечество" и "патриотизм" перестали быть запретными всего за несколько лет до начала войны. Перестали благодаря длительным и упорным усилиям Сталина. Что, кстати говоря, тоже не все и не сразу приняли.

А голое честолюбие, не подкреплённое традиционными ценностями, толкало многих из них к настроениям, которые убеждали их, что их недостаточно ценят и недостаточно почтительно к ним относятся на самом верху. Более того, конечно же не могли они простить того, что с ними обошлись столь сурово в 1937-1938 годах. То, что репрессии затронули сколько-нибудь существенную часть командного состава, это сегодня на основании имеющихся документов можно твёрдо отнести к оттепельным сказкам. Но правдой является то, что этот удар очень сильно проредил самую верхушку армии. Тот слой, который издавна считал себя неприкасаемым.

Ведь получается, что увешанные орденами, они не могли себе позволить вкусить плоды своей славы в той мере, которую они бы желали. Всё, что надо было завоевать для себя, они завоевали. Оставалось завоевать для себя, конечно, ещё и ещё, новых благ, новых регалий, новой власти. Человеку всегда всего мало. Особенно для человека, лишенного нравственной узды.

Но вместо этого приходилось за всё в полной мере отвечать. Всё время отвечать. Каждую минуту отвечать. Они устали от ответственности. Они хотели большего, но чтобы одновременно с этим их оставили в покое. Всё это свойственно, наверное, многим, и не только в Красной Армии. Но именно здесь, в отсутствии традиционных консервативных ценностей, свойственных профессиональному военному сословию, приняло наиболее выразительные черты.