Женщина, с которой они общались на их собственном англо-русском диалекте, вытолкнула из его души всю эту темноту. Он ловил себя на том, что по нескольку дней не думает ни о прошлом, ни о делах, оставшихся в России, вообще не думает ни о чем, кроме Этель и связанных с ней вещах, например, куда они поедут вечером или в выходные.
Люди, которые говорят, что счастливое время пролетает быстро, ничего не знают о счастье. Минуты удовольствия проходят быстро, а эти полгода казались Ахмеду самыми долгими в жизни. Были эти полгода и вся остальная жизнь.
Вопрос "что будет дальше" не обсуждался. Было как бы понятно, что кроме любви у них ничего нет. Слишком разная жизнь. Ахмеду остаться с ней? Он бы с ума сошел от скуки. Ей ехать с ним? Не вышло бы ничего хорошего. Этель не могла без своего занятия. Это не говоря об их долге перед близкими.
- Она не могла без своего, я не мог без всего этого, - Ахмед развел руками, когда встретился с Магомедом после возвращения,- Слишком разная жизнь. Получалось, что у нас общего? Только любовь. Такая бывает один раз. Другой такой женщины не было и не будет, я знаю. Почему Аллах так распорядился? Но спасибо Ему, что это было.
Ахмед иногда рассказывал Этель о своей жизни, о своей семье. Он был отличным рассказчиком. Она спросила его: "Вы люди удивительной судьбы. Ты никогда не думал написать книгу?"
- Читатели не поверят, - сказал он, - только если разбавить один к десяти. Но тогда это не будет правдой.
Этель поймала себя на том, что для нее это тоже как-то чересчур. Она не могла даже оценить, насколько это правда, насколько художественное преувеличение. Тем более что она заметила милую черту своего любимого мужчины - все немного преувеличивать и романтизировать. Только о своей войне он почти не рассказывал. Она чувствовала, что не нужно спрашивать.
Еще в начале знакомства Ахмед показывал Этель фотографию семейной башни на горе, и Этель неожиданно сказала:
- А у меня есть свой замок в Шотландии. Там живет моя тетя. Но на самом деле он мой. Хочешь, съездим туда в выходные?
Вид, открывавшийся с узкой горной дороги, был суров и холоден. Дул сильный ветер, как рассказала Этель, он дует тут почти всегда. Ветер трепал моря зеленой травы, зачесанной в одну сторону. Где-то за горами чувствовался океан, хотя его не было видно. Почти не было деревьев, несколько рощ в долинах вокруг. Рядом с рекой в долине был виден большой дом, действительно замок.
- Поэтому мы тут все с характером, - сказала Этель, почувствовав настроение Ахмеда.
Хотя Этель предупредила тетю об их приезде, тетя заметно волновалась при знакомстве.
Осмотрели дом, поднялись наверх на крышу, огороженную каменными зубцами. В главном зале печь-камин, в который можно было заехать на машине. В трубу тянуло сквозняком. В комнатах было холодно. Этель объяснила, что закон запрещает перестройки и установку современных систем отопления.
- У Ахмеда тоже есть замок, - сказала Этель тете за ужином.
- Только там никто не живет, мы живем в селе рядом в домах со всеми современными удобствами. Мы же не дикари какие, - попытался пошутить Ахмед. С чувством юмора у него не клеилось в тот день.
Когда они уезжали, тетя, зная, что Этель очень важно ее мнение, сказала:
- Если честно, я не поняла, это блюдо экстремально особенного вкуса.
Учеба закончилась, виза кончалась, Магомед разрулил проблемы. Стали приходить тревожные вести о новой напряженности на родине. Семье снова был нужен военный руководитель. Снова звал долг. Не было возможности задерживаться.
- Я взял билет, - сообщил Ахмед.
Этель пожала плечами, она знала, что этот момент наступит, но никогда ведь не знаешь заранее, что будешь чувствовать. Последние дни были тяжелые, хотя они старались делать вид, что все нормально. Даже было облегчение, что наступил день отъезда.
Ахмед хотел вызвать кэб, но Этель сказала:
- Я сама отвезу тебя в Хитроу.
По дороге в аэропорт молчали. Молчали и в очереди до стойки проверки багажа. Молча поцеловались, легким поцелуем, напоминанием. Ее мужчина скрылся в воротах на посадку.
Они выдержали три недели, после чего Этель прилетела в Москву, и они прожили вместе еще три месяца. Но потом началась Вторая война, и Ахмед уехал на Кавказ.
Тогда Этель потеряла голову. Страх потерять прорвал плотину. Она цеплялась за него и умоляла остаться. Тогда они оба потеряли голову. "Я должен! - кричал он,- ты не понимаешь, я должен ехать!" "Мне плевать на твой долг! Останься!" Он ударил ее: "Убирайся, ты должна вернуться в Англию!" "Я поеду туда с тобой!" Ахмед стал просить ее: "Ты не понимаешь, не понимаешь, что там, оставь меня, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты это видела. Как тебе еще объяснить? Тебе что, рассказать, как я резал горло восемнадцатилетнему трясущемуся пацану, когда мы больше не могли таскать за собой пленных?" "Я не верю тебе!" "А это было! Понимаешь теперь, какая между нами пропасть?" Этель упала на колени без сил. Ахмед оторвал ее руки, повернулся и вышел из номера гостиницы. Он был готов к войне.
Парадокс Сократа
Мы живем рядом с другими людьми, другими народами и даже не пытаемся разобраться, почему они такие. Например, Ахмед показывал Этель фотографии и видеозаписи со своей родины. Это люди, среди которых вырос ее Ахмед? Старцы в высоких шапках с прямыми спинами, опирающиеся на посохи, сошедшие со страниц иллюстрированного Ветхого Завета для детей. Бородатые сосредоточенные мужчины средних лет. Молодые парни в шапочках, напоминавших еврейские кипы. Эти люди были так непохожи на тех, кто ее воспитал, на ее друзей. Но ведь самый близкий для нее человек тоже принадлежит к ним! Мужчины казались мрачными.
- Такое воспитание, так принято, - объяснил Ахмед, - мужчине надлежит не высказывать эмоций и быть невозмутимым. Лицо должно быть серьезным - это означает уважение к окружающим и чувство собственного достоинства. Меня до сих пор раздражают приклеенные улыбки кассиров и менеджеров, - пожаловался Ахмед, - я думаю, чего улыбаешься? Смеешься надо мной? Я так и не привык.
- Улыбка в нашей культуре - это не только выражение радости. Это скорее стереотип поведения, означающий приглашение, что нет опасности, что можно доверять, - сказала Этель.
На одной из видеозаписей мужчины двигались по кругу, распевая что-то.
- Этот танец напоминает фотографии галактик с телескопа Хаббл, - сказала Этель.
- Это не танец. Это называется "зикр". Это духовная практика. Не говори, что это танец, многие могут обидеться.
- Не понимаю, - улыбнулась Этель, - что здесь может быть обидного. Танец и родился как духовная практика.
- Нужно стараться не обидеть человека, даже если он заблуждается. Давай попробуй, и ты все поймешь, - сказал Ахмед, - поем "Ля иляха илля Ллах".