Юнца била дрожь.

– Можно я теперь пойду домой, милорд? Пожалуйста!

Александр кивнул.

Подросток пулей вылетел из зала, словно гончие Люцифера мчались за ним по пятам.

Локлан еще больше нахмурился.

Александр, рассматривая сумку, заметил:

– Это очень странно.

– Да, – проговорил Мак-Аллистер, наклоняясь вперед, чтобы тоже взглянуть на нее. – Вот уж точно.

Александр открыл сумку и вывалил ее содержимое на стол.

Локлан вскочил, едва увидев черно-зеленый плед, такой же, как те, что много лет назад их отец заказал соткать для своих сыновей. Он не знал никого, кроме себя и своих братьев, у кого был бы плед с таким тартаном.

Горец уставился на него, не веря своим глазам, кровь застыла в его жилах.

Пока Мак-Аллистер изучал плед, притянув его поближе, Александр развернул небольшой кусок пергамента и прочел вслух:

– «Канмор, мне не нравится, когда меня выставляют дураком. Можешь передать цыганам, что они следующие в нашем списке. Тебе не следовало рассказывать о нас королю. Если бы ты держал рот на замке, твоя дочь могла бы остаться живой. А теперь мы придем за ней и за остальными Мак-Аллистерами. Хорошенько охраняй свою спину».

Руки Александра задрожали, а лицо побагровело от ярости.

– Записка подписана Грэхэмом Мак-Кайдом.

Локлан едва расслышал эти слова. Все его внимание было устремлено на инициалы, вышитые в углу изорванного и изношенного пледа.

«К.М.»

«Киран Мак-Аллистер».

Но как такое могло быть?

Кто смог заполучить принадлежавший его брату плед? Доступ к нему имели лишь члены клана.

В поиске ключа к разгадке Локлан развернул кусок ткани, и оттуда выпала человеческая рука. У Мак-Аллистера вырвалось проклятье.

Следом раздалось проклятье Александра, когда тот увидел отрубленную конечность и странный знак на тыльной стороне мертвой ладони.

– Клянусь честью, – прорычал он, – я прикончу всех этих ублюдков за то, что они сделали!

Локлан почувствовал, что ему нечем дышать. С трудом сосредоточившись, горец припомнил убитого, с которым виделся лишь мельком и не обратил тогда на него внимания.

– Кем был Лисандр? – спросил он.

– Если честно, не знаю. Я встретился с ним во Франции около пяти лет назад, когда ездил туда навестить друга. Лисандр как раз только вернулся из Утремера и наотрез отказывался говорить о том, что там пережил.

– А этот плед?

Александр пожал плечами:

– Он был на нем, когда француз попросил дать ему работу. Тебе это важно?

Для Локлана это было важнее собственной жизни, и он ответил вопросом на вопрос:

– Лисандр сказал тебе, откуда у него этот плед?

Александр отрицательно покачал головой:

– Мне только известно, что он очень дорожил им. Служанка моей жены однажды попыталась взять его у Лисандра, чтобы привести в порядок, так воин за это чуть не оторвал ей руку. В первое время службы у меня этот рыцарь вел себя довольно варварски.

Александр поднял обрубок с пола, положил его на стол и вышел в поисках священника, дабы тот надлежаще распорядился мертвой плотью.

Локлан перебирал длинными пальцами украшенный монограммой угол пледа, не отрывая взгляда от инициалов, вышитых его матерью.

Как французу достался плед Киранна?

За исключением Сина, никто из его братьев не путешествовал дальше границ Англии, но Син никогда не брал этот плед с собой.

Если бы не монограмма, Локлан мог бы подумать, что, возможно, ткач изготовил ткань с точно таким же тартаном и продал ее еще кому-то.

Но эти инициалы были вышиты той же рукой, что и на его пледе, а также на пледах Брейдена и Ювина.

Нет, плед принадлежал Киранну. Локлан знал это, и его разум ни на йоту не сомневался, что это вещь младшего брата. Да и на вид ткань была достаточно старой.

Сувенир из Утремера.

Это означало, что Киранн не умер в тот день, когда в одиночестве ушел на берег озера.

По какой-то неизвестной причине брат разыграл собственную смерть, а затем покинул Шотландию.

Но зачем?

Почему Киранн ни разу не дал семье о себе знать? Почему все эти годы позволял им верить, что он мертв?

Локлан опустился на стул, переваривая новость.

Без сомнения, Мак-Кайды обнаружили плед после того, как убили Лисандра. Они отослали эту вещь обратно, потому что точно знали, кому она принадлежит и что означает.

Локлан залпом осушил свою кружку с элем.

Где-то там, далеко, Киранн, может быть, по-прежнему жив.

И если младший брат когда-нибудь отыщется, да помилует того Господь!

Восемь месяцев спустя.

Катарина стиснула зубы и крепко прижала большой палец к ладони, стараясь вытянуть одну руку из стягивающих ее веревок. Нос чесался от стекающих со лба капель пота, но Кэт не решалась их смахнуть – дорога́ была каждая секунда.

В любой момент ее похитители могли вернуться.

Презренные негодяи! Она призывала гноящиеся язвы на все части их тела, особенно на ту, которой мужчины бахвалятся больше всего.

От попыток освободиться грубая веревка натирала кожу и жгла огнем. Но на боль Катарина не обращала внимание. Главное – сбежать. А уж вырвавшись из плена, она заставит всех этих разбойников поплатиться за то, что разлучили ее с близкими. Да как они только посмели!

Снова и снова хваталась она рукой за колючую веревку, стараясь ее развязать. Затем наклонила голову и попыталась ослабить массивный узел зубами. Но он не поддался, а вместо этого только стало казаться, что зашатались зубы в деснах. Кэт выругалась, а затем закрыла глаза и прочла молитву, продолжая изо всех сил тянуть за веревку.

Пленница чувствовала, как грубая пенька сдирает кожу с запястья, расцарапывая плоть. Но все равно не сдавалась, пока от одного болезненного рывка ее рука не выскользнула на свободу.

Если бы Катарина была плаксой, то зарыдала бы от облегчения, но она покончила со слезами много лет назад. Стерев, наконец, пот со лба, она сделала глубокий вдох и подула на руку, чтобы немного облегчить пульсирующую боль, а затем оглядела комнату в поисках какого-нибудь оружия.

Ничего подходящего не было…

Кроме очага. Она прищурилась, глядя на горящие поленья, и в голову пришла идея.

Задрав платье, Кэт оторвала несколько полос ткани от своей камизы, чтобы обмотать руки, прежде чем сунуть их в огонь.

– Думаешь, она смирилась и не причинит нам больше неприятностей?

Сердце подскочило от звука мужских голосов, приближающихся к комнате. Отступив от очага, Катарина крепко сжала в обеих руках вытащенный из огня сук и встала сбоку от входа так, чтобы злодеи не заметили ее, пока не будет слишком поздно.

– Еще одна выходка с ее стороны – и мы хорошенько отстегаем ее, каков бы ни был приказ.

– Удачи тебе в этом деле. У меня до сих пор глаз болит от недавней встречи с ее кулаком. Клянусь, эта сучка дерется, как мужик.

Они ударом отворили дверь.

Кэт, затаив дыхание, дождалась, пока похитители окажутся в комнате, а затем, не отрывая от них взгляд, размахнулась изо всех сил и обрушила сук на голову одного из мужчин.

Тот вскрикнул и повалился на своего спутника. С бешено колотящимся сердцем пленница обратила свое оружие против другого злодея. Она трижды ударила его, а затем, подхватив руками юбки, со всех ног бросилась наутек.

Выскочив из сбруйной, где ее держали, она кинулась к выходу из конюшни, не обращая внимания на крики преследователей, приказывающих ей остановиться.

Сдаться им она готова была лишь мертвой.

Снаружи она замешкалась, обнаружив, что находится в маленькой деревушке. Кое-где были видны люди. Многие из них оборачивались, чтобы взглянуть на чужачку, пока та бежала к окраине поселения. Катарина собиралась украсть оседланную лошадь. Если ее поймают, за такое преступление придется поплатиться головой. Но лучше погибнуть, чем смириться с тем, что сулило похищение.

– Задержите ее! – крикнул один из преследователей. – Двадцать золотых франков тому, кто поймает девчонку!