У меня заныло сердце от осознания того, что и с папой я никогда не увижусь, хотя так мечтала об этом в детстве, но я не осмелилась перебить брата, чтобы задать немного дополнительных вопросов о своем отце, и вновь обратилась в слух:

- До твоего рождения мы постоянно были в бегах, не задерживались на одном месте, переезжая из города в город. Думаю, нет нужды пояснять, какой враг нас преследовал. Мать боялась, что факт о ее беременности станет известен, и тогда твоя жизнь тоже окажется под угрозой. Ее смерть не была необходимостью или убийством, она решила так сама. В первую очередь, потому что знала, что пока она жива, ее не оставят в покое, а значит и нас, ее детей. Ты родилась, и, уводя след от Титусвилла, мы с матерью уехали как можно дальше. Вскоре она умерла, твое появление в мире осталось тайной, как она и мечтала.

Тирон замолчал, не глядя на меня.

Я начала понимать, сколь глубокая пропасть пролегла между нами, и ужаснулась, заглянув в нее. Никогда прежде я не ощущала себя так ужасно. Все мои детские обиды и страдания казались теперь несерьезными и глупыми. Как же он может быть так жесток, осознанно пытаясь сделать меня виновной в том, что никак от меня не зависело, и чего я никак не смогла бы изменить? Но в тоже время, сильнее его слов, меня угнетало чувство собственной вины.

В одном он точно прав, мама пожертвовала собой ради меня, выбрав мою жизнь вместо своей, оставив нас сиротами. Если бы только время повернулось вспять, я вовсе не пожелала бы никогда подобной жертвы. Не думаю, что я больше заслужила право на жизнь, чем наша самоотверженная и бесконечно любящая мама. Но все же, это был ее выбор, значит, она не могла поступить иначе. Даже волчица до последнего защищает своих щенков, и любая мать без раздумий пожертвует жизнью ради ребенка. Понятно, что он не может простить мне этого, что мои надежды на настоящую семью рассыпались, разбившись о его ненависть. Он все эти годы лишь выполнял свой долг, связанный словом. Но разве этого желала бы мать? Разве об это она его просила?

"Лучше был он навсегда позабыл обо мне и о своем обещании, - в отчаянии думала я. - Пусть бы я осталась у Стоунов, благодарная этим людям за то, что как могли, вырастили и воспитали. Пусть для людей я была чужой и странной, но ни разу еще я не чувствовала и малой доли той лютой ненависти к себе, рядом с которой я теперь обречена жить".

В правдивости слов брата мне пришлось убедиться уже очень скоро. Мы прибыли в Питтсбург - первый большой город, в котором мне довелось побывать, поздно вечером. Тирон взял извозчика, приказав доставить нас в южный район города, где располагались рабочие кварталы. Там он снимал небольшую квартиру в одном из частных домов, хозяйка которого не отличалась любопытством и не лезла в дела своих постояльцев.

Как бы я хотела оказаться здесь без него, пусть даже одна, лишь бы не чувствовать гнетущего отчуждения, затмевающего любое светлое чувство, которое могло возникнуть под впечатлением от новых событий и перемен. А так, рассмотреть город почти не удалось, но я надеялась, что у меня еще будет на это время. Отдав в мое распоряжение комнатку, больше похожую на чулан с одной кроватью и стулом, брат ушел, не сообщив куда, а также когда вернется.

Мое новое жилье навевало тоску. Квартира оказалась холодной и неуютной, малообжитой. В доме Стоунов - пусть маленьком и тесном - все было иначе: на окнах - фиалки и глоксинии, повсюду кружевные салфетки и накидки, связанные девочками-рукодельницами, на кроватях - веселые пестрые лоскутные одеяла, стены украшали наши рисунки и вышивки. Здесь же - лишь крашеный голый пол и такие же пустые стены, местами облупленные, никаких украшений и в помине. На кухне, как и в комнатах, было чисто, из мебели только самое необходимое. Но жить здесь, скорее всего, не слишком приятно. Впервые я начала понимать, что значит для человека место, которое можно назвать своим домом.

Решив, что тоже могу считать себя хозяйкой, я заварила чай и поужинала обнаруженными в шкафу сыром и джемом, который я намазала на черствый хлеб. С грустью вспоминались семейные вечера, где ни разу я не оставалась в одиночестве. И хотя меньше всего я жаждала видеть брата, мне вдруг стало грустно и очень себя жалко. Разобрав немногочисленные пожитки, так и не дождавшись Тирона, я легла спать. Очевидно, сказалось и напряжение последних полутора дней, и плохие предчувствия, но, уткнувшись носом в подушку, я почувствовала, как слезы сами побежали по щекам и захлюпала носом. Тем не менее, прошлая бессонная ночь дала о себе знать, потому что, в конце концов, я заснула и так и не услышала возвращения брата.

Я попала в совершенно не знакомую мне и чужеродную среду, в которой мне предстояло, как я полагала, прожить долгие годы. Не было заботливой матери, готовой, несмотря на огромное количество домашних хлопот, всегда помочь и поддержать, не было щебечущих сестер, и даже хмурого отца. Один только Тирон, всегда злой и недовольный, ставший отныне моей семьей.

На следующий день он показал мне, где лежат деньги на продукты, хозяйство и мои расходы, объявив, что наличие сытной еды в доме теперь моя забота. К счастью, тут брат оказался неприхотлив, деликатесов не требовал, и проблемой для меня это не стало. Также, как нетрудно догадаться, ко мне переходили уборка, стирка и прочие женские обязанности, которые он с удовольствием с себя сбросил.

Моим внешним видом он тоже остался весьма недоволен, хотя я уже и не чаяла хоть в чем-то вызвать его одобрение.

- Купи себе приличную одежду, а эти тряпки выброси, - презрительно бросил Тирон глядя на меня. - Но учти, никаких глупых девичьих побрякушек. Твои вещи должны быть практичными, и не более.

Воспользовавшись возможностью, я с удовольствием посетила магазин готового дамского платья. Помня указания брата, я с сожалением обошла вниманием красивые шелковые и атласные платья. Элегантные туфли на каблуках, о каких лишь мечтать можно, тоже явно не для меня. Но несмотря на это, выглядела я теперь, как мне казалось, просто потрясающе. Долго крутясь перед большим зеркалом в примерочной, я не узнавала сама себя.

Бедная провинциалка, бегающая по лесу босиком, осталась в прошлом. Теперь я стала похожа на гимназистку или студентку, возможно, на дочь, пусть небогатого, но уважаемого лавочника или мастерового. Это оказалось невероятно приятно, но, пожалуй, так и осталось единственным положительным изменением в моей жизни. Мельком взглянув на мой обновленный гардероб, брат потребовал, чтобы я дополнила его дамским спортивным костюмом, а также выкинула приобретенные корсеты. Мне и раньше не доводилось их носить, видно, и теперь не судьба. Интуиция с тоской подсказывала, что мне отнюдь не ездить на пикники и загородные прогулки.

Первые дни мы жили относительно мирно и спокойно. Я занималась хозяйством и готовкой. Правда, особыми талантами я в этом не блистала, в доме приемных родителей было достаточно женщин, поэтому меня почти не нагружали. Также я начала изучать древний эльфийский язык, который необходим, чтобы прочесть книги, переданные мне в полное распоряжение братом. Помня свои мечты прочесть иностранную литературу в библиотеке и испытывая желание узнать что-то новое, за это дело я взялась охотно, несмотря на то, что первоначально учителем моим стал сам Тирон.

Конечно, мне пришлось нелегко. Терпением брат не отличался, повторять что-либо дважды не считал нужным, объяснял неохотно и, разумеется, постоянно злился. Но мне помогало то, что я всегда любила учиться, отличалась хорошей памятью, и прошло совсем немного времени, когда Тирон смог избавиться от надоевшей обязанности, считая, что азов мне должно хватить для дальнейшего самостоятельного изучения письменности эльфов по книгам.

Сам он приходил и уходил молча, ничего не сообщая и не посвящая меня в свою деятельность, а у меня не возникало ни малейшего желания спрашивать. Сказать по правде, чем больше я изучала фолианты с мудростью наших предков, тем меньше мне вообще хотелось знать, чем занимается мой брат. Убирая его комнату, я обнаружила целый шкаф всевозможного оружия, принадлежность которого не позволяла сомневаться в том, чем занимается его хозяин. Преобладало, как ни странно, дерево. Острые колья, всех видов и размеров, заточенные болты для арбалета, сам арбалет, на вид совершенно неподъемный, мотки веревки, бечевки, сети и лассо. Бутылки и склянки с какой-то желтоватой жидкостью. Потом из книг я узнала, что это настойка из цветов вербены - травы, отравляющей вампиров, ослабляющей и обездвиживающей их.