Изучив содержимое шкафа, я сделала неутешительный для себя вывод, что мой брат-охотник очень серьезно относится к своим обязанностям, и, по всей видимости, потребует этого же и от меня. И он полностью подтвердил мои догадки, ежедневно экзаменуя меня о том, что я успела изучить. Практически всегда он оставался крайне недовольным мной, хотя я предполагала, что угодить этому человеку вообще невозможно. Он утверждал, что я не стараюсь, прикладываю недостаточно усилий, что не осознаю всю степень ответственности. С каждым днем становился все мрачнее и угрюмее.
И если бы он только ограничился грубыми окриками. В самые отвратительные из дней, после неудачной охоты, например, или пребывая в плохом настроении, Тирон бил меня, говоря при этом, что только так можно сделать из меня хоть что-то менее ничтожное. По-моему, таким образом он просто удовлетворял свои садистские наклонности. Иногда ограничивался просто пощечиной, очень обидной, но не страшной, сцепив зубы и ненавидя его до глубины души, я терпела. А иногда он устраивал мне, как он это называл, "хорошие тренировки", и все проходило куда более мучительно, когда, обливаясь слезами от боли, мне приходилось излечивать свои синяки и ссадины. А брат только пуще злился и лютовал оттого, что я даже не пыталась сопротивляться и защищаться, как он требовал, лишь закрывалась руками.
Вначале для меня это оказалось шоком. В нашем городке, конечно, иногда случались драки между подвыпившими парнями или подростки выясняли отношения, но разве меня можно было рассматривать достойным соперником высокого мускулистого мужчины? Не говоря уже о том, что в доме у нас не приветствовались телесные наказания, и даже хулигана Мартина отец не считал необходимым пороть. Но первоначальное чувство острой обиды, унижения, оскорбленного достоинства со временем приглушились, скорее я стала относиться к этим избиениям как к неизбежному злу, связанному с братом. Вскоре я поняла, что со страхом жду его возвращения домой, не зная, в каком расположении он явится сегодня и к чему мне следует быть готовой.
А в один далеко не прекрасный день мне пришлось совсем туго. Почти под самое утро, Тирон ввалился в дверь, тяжело припадая на правую ногу и зажимая рукой рану на боку. Я в страхе заметалась по комнате, не зная, что предпринять и чем помочь, пока он грубо не схватил меня за руку и не дернул к себе.
- Пришло время показать, чему ты научилась, и не зря ли я трачу на тебя время, - прохрипел он. - Примени свою силу, излечи рану, или я сотру тебя в порошок.
С бешено колотящимся сердцем, я закрыла глаза и, взяв его за руку, попыталась представить, что это не мой безумный братец, угрожающий меня убить, а страждущий, нуждающийся в помощи. Он молчал, не мешал мне, не торопил, за что я была ему благодарна на тот момент. Почувствовав покалывание в руке, я сосредоточилась, и опомнилась только тогда, когда без сил рухнула на пол. Тяжело дыша и обливаясь потом, я лежала, глядя в потолок, чувствуя, как пульс молотом бьется у меня в висках.
Когда слух ко мне вернулся, я услышала, как он хмыкнул. Больше Тирон ничего не сказал, не помог мне подняться, не поблагодарил, просто ушел к себе в комнату и закрыл дверь. Как же мне сейчас хотелось оказаться в любимом лесу! Каменные стены не могли мне помочь, напротив только давили, будто опустошая меня еще больше. С трудом перевернувшись на живот, я наполовину ползком добралась до кровати и сразу же отключилась. Ближе к обеду, совершенно разбитая, с головной болью, я выбралась из комнаты и застала брата вполне живым и здоровым.
Если я ждала хоть каких-то изменений в его отношении ко мне, то, как видно, не зря. С того дня он стал еще более требовательным и еще более жестоким, настойчиво заставляя меня тренироваться до изнеможения.
Примерно через пару недель со дня приезда, я решилась написать письмо маме в Титтусвилл, ведь она наверняка по мне уже скучает и волнуется. Врать, конечно, очень не хотелось, но я с комком в горле написала вполне бодрое, обнадеживающее письмо, рассказав о своей жизни только то, что хоть с некоторой натяжкой можно назвать нормальными моментами. Обратного адреса я не оставила, побоялась, что мама может написать ответ, а неизвестно, как на это отреагирует Тирон, если вдруг узнает. Спрашивать я не рискнула, уверенная, что услышу отказ. Возможно, я не имею права больше общаться с прошлым.
Так тянулись первые полгода моей новой жизни. Помимо ведения хозяйства и изнуряющих занятий, у меня выдалось несколько светлых дней, когда я позволила себе прогулку по незнакомому, огромному и интересному городу. Конечно, я боялась заблудиться, поэтому далеко не уходила, но набережную реки Мононгаела изучила вдоль и поперек. Крики портовых рабочих, запах тины и рыбы, гудки пароходов, медленно проходящих вдоль берега, вызывали у меня провинциальный восторг и любопытство, ведь все это было необычным для жительницы маленького городишки.
Особенно мне нравились холмы вдоль реки, покрытые деревьями и густым подлеском. Оттуда открывался великолепный вид на реку и на сам город. Вдалеке виднелись громады небоскребов, по вечерам зажигалась яркая неоновая реклама, и все казалось праздничным и красочным. Там, среди зелени, я себя чувствовала хорошо и легко, позволив ненадолго забыть о своих горестях. Людей вокруг меня было очень много, наверное, я за всю свою жизнь не видела столько незнакомых лиц, либо спешащих мимо, либо чинно прогуливающихся, но не обращающих никакого внимания на восторженно глядящую вокруг девушку. И, конечно же, это оставалось в тайне от Тирона, я немало рисковала, уверенная, что он не одобрит праздного шатания вместо занятий.
Но и эта относительно спокойная жизнь закончилась, когда Тирон решил, что я могу приносить больше пользы, и перешел к практическим занятиям. Описание вампиров и теорию их убийства я знала назубок: выследил, заманил, обездвижил вербеной, всадил кол в сердце, сжег тело или избавился от него любым другим способом. Однако ни с одним из представителей этого пугающего вида я еще не встречалась, и во мне крепко зрело чувство, что не желаю встречаться и в дальнейшем. Разумеется, мое мнение по этому вопросу никого не волновало. Я даже заикнуться боялась о том, что не желаю для себя такой участи. Думаю, в противном случае моя участь была бы еще более незавидной.
С утра Тирон пропал, сообщив, что моя первая охота состоится сегодня вечером, и предупредив, чтобы я была готова. И как, интересно, я могла подготовиться? Технически я знала, что нужна скорость, ловкость и сила. Как правильно держать в руке кол и как всадить его в сердце, я тоже знала. Именно этот навык мне пришлось отрабатывать до автоматизма последние три месяца, в лохмотья измочалив несколько боксерских груш и манекенов. Но с остальными пунктами охоты дело обстояло плачевно. Мне не хватало ни скорости, ни ловкости, ни, разумеется, силы. Как мне ласково сообщил мой любезный брат, меня убьют на первом же задании.
И вот, после всего этого, он оставил меня в одиночестве, дрожащую от страха перед наступлением вечера, мучимую сомнениями по поводу того, нужно ли мне такое предназначение, терзаясь сомнениями, а не сбежать ли мне куда глаза глядят из этого ада? Где угодно, в самом отвратительном месте на земле будет куда лучше, чем здесь и сейчас. К наступлению вечера, я довела себя до крайней степени нервозности, вздрагивая от каждого шороха, а когда в стекло стукнул голубь, усевшийся на подоконник, чуть не лишилась сознания от ужаса. Тирон вернулся после наступления сумерек. Как всегда, мрачный и сосредоточенный. Заметив мое паническое состояние, он помрачнел еще сильнее.
- Я предполагал, что ты для этого не годишься, - при этих словах я с надеждой посмотрела на него вложив во взгляд весь свой страх и мольбу. Не сработало. - Как бы там ни было, придется учиться. Выбор у тебя не велик. Либо делаешь, как я скажу, либо... - он многозначительно замолчал, предоставляя мне возможность самой додумать, что он сделает со мной в случае непослушания.
