И называют это искусством.

А выглядит как пироги с капустой.

Ну ладно.

Все люди изменяют друг другу и самим себе. Постоянно. И я ничем не лучше. Я даже хуже - люди изменяют по любви, а я вообще непонятно зачем. Кого я люблю? Никого. Кого я хочу сделать счастливым? Да мне даже на себя плевать. День прошёл - и хорошо. Неделя - нет повода не выпить. А там уже и второе августа скоро, а потом день рожденья, а потом здравствуй, жопа, Новый год. Или не здравствуй, что-то за последние дней пять явный перебор дряни в ноосфере наблюдается. Что-то грядёт.

Охота в самом разгаре, флажки расставлены, бежит-бежит лисичка, а нигде просвета нет, нигде выхода не видно, и спрятаться тоже негде. Позади загонщики, впереди стрелок. Понять бы ещё, кто из них кто, у кого ружьё. Самый очевидный ответ - у Гарика, он же охотник. Но как раз он гонит. И меня, и на меня. Статья, пишет, не торт. Про ярмарку лучше было, пишет. Полночи ждал, пока я рожу, а чего ждал - сухо, поверхностно, безлично. А грозился, что некролог. Ну ладно, сам поправлю, пишет. Чего уж теперь. Ну спасибо, Гарик. Хотя чего это я, какое там спасибо - он же правды от меня хочет, а ведь если напишу правду, то не примет. Не знаю насчёт лёгкости и приятности говорения этой правды, но вот врать меня что-то подзаездило уже. Тяжело. Но остановиться не получается никак - лжи уже столько, что она похожа на бронепоезд без тормозов. И несётся бронепоезд на всех парах, и остановить его нельзя - только стрелки переводить, чтоб он в тупике не разбился и боекомплект не сдетонировал. Тогда всем хана. И он несётся, гудит и только набирает скорость. А куда он заедет в итоге - одному Богу известно. Хотя нет, неизвестно, его же нет. Есть только ложь.

Так у кого же всё-таки ружьё.

Не успеваешь следить, что там еще не остыло,

В тренде ли черные глаза или белая стрекоза.

Но ощущение всегда - будто кто-то наелся мыла,

А желудок не может переваривать триклозан,

И через задний проход выдуваются пузыри.

Высоко полетели, смотри.

Ух ты.

В нашем уютном зазеркалье надо бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте. А чтобы куда-то попасть, так и вдвое быстрее. Вот только я попасть никуда не хочу. И места, на котором можно было бы оставаться, тоже нет. У простых коллективно бессознательных людей есть, а у меня нет. Как так получилось. Не вопрос - утверждение. Спасибо, Карина, что помогаешь. Маленькая дрянь.

А что ей надо-то вообще от меня, зачем она тащилась через пол-Европы и обратно никак не соберётся? У них же бизнес там, квалификации-шмалификации. Это у меня здесь что-то непонятное, даже работой не назовёшь. Ничего не держит, чисто теоретически. Семье кранты. А там Трансрёмер в сортире Стокгольмского университета, и у Влада клуб в Гамбурге. Но вот нет и всё. Язык не поворачивается принять это и согласиться. И не потому что так не делается - я вообще ничего не делаю, как делается. Принц неформата, самурай нонконформизма, доктор череззадничных наук. И я слишком дорого заплатил, чтоб не видеть больше эти рожи и не слышать от них новостей. Клуб у Влада в Гамбурге - да хрен с ним, и Влад пошёл к чёрту. Милый ребёнок больше не ребёнок и выучился на психолога - да гори оно огнём. Кто там ещё? Полина, Валера? Лингам на них обоих. Я ж за счёт этого тогда и вывернулся, а тогда были настоящие кранты, не то, что сейчас. И снова вывернусь, и снова за счёт этого, потому что работает. Вот так-то, Кариночка, и это утверждение. Нравится тебе? А хотя что это я, у неё самой и спрошу.

Остаются жена и Гарик. Надо всё-таки поговорить с Гариком. Любовь как триумф воли на фоне измельчания характеров, да. Не забыть бы теперь. А не забудем, потому что с этого и начнём. Вперёд.

Есть ещё возрастная тоска по утраченному либидо,

Место которого занимает всепожирающая пустота.

Лирические доказательства пятого постулата Евклида

Не имеют академической ценности, просто так

Измеряется пройденный путь в гомерической тьме.

В конце которого - смерть.

И всё.

2.

Он - герой, последний герой. Больше уже не будет.

В Рай врата до сих пор открыты только ради него.

Я приду к земному царю с его головой на блюде.

Царь оставит себе на память блюдо с его головой.

Пользуясь тем, что рабочий день у меня фактически не нормирован, я редко прихожу на работу рано утром. Однако в этот раз следовало бы уважить некие неписаные правила дорогой редакции. Нормально поговорить с Гариком не получится, потому что Катя старается своего не упустить - приходит пораньше, чтобы побыть с начальником наедине. Но это поправимо. То есть мне так кажется. Она и правда на месте, делает вид, что погружена в работу, на мое приветствие отвечает сдержанным кивком. Гарик в предвкушении:

- Ну что там в театре - всё нормально прошло? Этой Карине понравилось?

- А то! Она мне даже отсосала, - я прохожу на свое место и вальяжно плюхаюсь в кресло. Гарик недоуменно смотрит на меня. Катя в шоке.

- Два раза, - добавляю и думаю, бывает ли передозировка правдой.

Что думает Гарик, интересно. Не исключаю, что он подозревает какую-то многоходовку с целью доведения Кати до истерики, но всё же пытается поддержать беседу, ибо такое лучше заболтать:

- До или после?

- Во время, - практически отливаю в гранит, упиваясь собственной честностью. Надеюсь, что Булгаков кончил сейчас в Аду прямо на раскаленную сковородку. Черт побери, шесть лопат угля этому наркоману в счёт моей бессмертной души!

Катя встаёт и молча выходит. Лицо её по цвету напоминает жезказганский малахит, различные оттенки зелёного расходятся по нему концентрическими кругами неправильной формы. Гарик молча провожает её взглядом, потом поворачивается ко мне. В глазах его легкое недоумение и тяжёлая уверенность в том, что меня пора как следует нахлобучить прямо на рабочем месте.

Каждый мог быть героем без всяких глупых "кроме".

Ведь в крови у всех героев тот же гемоглобин.

Но кругом - одни уроды, не слушают голос крови.

Им бы только убить героя... убить героя... убить...

- Знаешь, как погиб Лермонтов? - произносит он так, что воздух в комнате начинает сгущаться.

- Трагически, - отвечаю я, как будто всё в порядке.

- Тебе выпал уникальный шанс узнать, насколько трагически.

- Да брось, Гарик. Мне надо было, чтоб она вышла.

- Она вышла. Ты следующий. Только она вернётся, а ты нет. Если это твоя очередная идиотская шутка.

- Это не шутка, босс. Жена изменяет мне с извозчиком. Хочу спросить у тебя, что делать.

Гарик успокаивается, но при этом загружается моей проблемой. Тягостное молчание того и гляди разольётся в воздухе, но в комнату врывается Катя. Она никуда не уходила, а стояла за дверью. Последние концентрические круги неправильной формы исчезают с её лица, и, оперевшись руками на мой стол, она наклоняется и громко объявляет всему миру:

- Она изменяет тебе потому, что ты мудак! Тупой! Cамодовольный! Мудак!

Но меня надо топить чем-то посерьёзнее.

- За два года в Москве ты не нашла себе даже такого мудака, как я. Насколько ценно твоё мнение как эксперта в этой области?

Катя от неожиданности забывает продолжение своей обличающей тирады, пару раз хватает ртом воздух, а потом из её глаз начинают литься слезы. Слёз много, макияж течёт, Катя это понимает, и слёз становится только больше. С криком "Мудак!!!" она выбегает, закрыв лицо руками и громко рыдая. На этот раз по-настоящему уходит, и, видимо, надолго. Гарик встаёт, смотрит на меня укоризненно, качает головой и медленно выходит за Катей.

Силы Зла смешали с дерьмом все огнем и железом.