Всё, что случилось и дальше случится со мной,

Стало стеной и впоследствии станет стеной.

Так мне и надо.

3.

Текст пишет сам себя назло и вопреки,

Приходит в это мир как доминантный ген.

А люди не при чём, мы все - проводники.

И ходим после с ним как с гирей на ноге.

В нашей комнатке четыре стола. Справа у окна - стол Гарика, он сидит, уставившись в монитор, иногда что-то быстро печатает. Между ним и дверью должна сидеть Катя, но она уже куда-то свалила с обеда. Напротив Гарика стол Маши, сама Маша с понедельника в декрете. И, наконец, по диагонали от Гарика, в самом темном углу стоит мой стол. Дверь открывается так, что входящий закрывает меня и не видит. Разговоры обычно ведутся с порога, потому что комната маленькая, а в проходе обычно стоит какая-то дрянь. Это позволяет мне невозбранно греть уши - не все привыкли, что за дверью, открытой внутрь комнаты, обычно сижу я. Катю это почему-то бесит - видимо, на моем месте должна была быть она. А Гарика иногда веселит - я, пользуясь своей невидимостью, пародирую гостей мимикой и жестами. Гарик иногда посмеивается, но вообще ему плевать.

- Как дела? - приветствует меня начальник, не отрываясь от монитора.

- Пока не родила, - отвечаю я ему, не придумав на ходу ничего интересней.

- Надо чтобы родила, - Гарик чуть отворачивается от монитора и дает мне руку. - У нас тут кое-какие изменения.

- Какие же? Что-то по моей части?

- Да, - задумчиво выдыхает Гарик, вернувшись к работе. - По твоей.

Нифига себе, думаю. И здесь всё не слава Богу.

- И в чем же вина моя, князь? Не вели казнить...

Гарик снова отворачивается от монитора и упирается в меня отсутствующим взглядом.

- Ну, помимо того, что ты разгильдяй, бездельник, лентяй, тунеядец и хронический неудачник, ты еще...

- Лжец, анархист и конокрад.

- Да, и конокрад, - мысль Гарика застревает на чем-то, он приходит в себя через несколько секунд. - Не сбивай меня. Что там на ярмарке?

- Как бы тебе сказать...

- Как есть. По существу. И без шуточек твоих дебильных. В двух словах можешь сказать?

- Полный. Отстой.

- И всё?

- Очень полный. Очень отстой, - стараюсь отвечать корректно, но Гарик от этого только заводится.

- Ну как отстой-то? Там же нормальные ребята должны были выступать. Тысячники всякие и медийные персоны обещались быть, какую-то программу должны были представлять, сборники какие-то...

На каторге моей есть кофе с коньяком,

И кресло для меня, и миски для кота.

Я так о ней мечтал, что принял всё легко,

И столько ерунды от счастья накатал.

Я прохожу к своему месту и откатываюсь на стуле к самой стене, всерьёз подумывая о том, чтоб забросить ноги на стол.

- Нас предали, Гарик. Никаких тысячников и медийных персон я там не видел. А, не сидел там один дуб с какой-то рыжей хипушкой, которая учила детей рисовать. И радостно снимал это всё новой говнозеркалкой.

Гарик меняется в лице - ему, видимо, не по нраву такие новости.

- Ну как так-то? Что ты такое говоришь? Там же оргкомитет заявлял...

- Ты не видел этого оргкомитета живьем. В интернете-то он, понятное дело, заявлял. А живьем это старый, лысый, одинокий бубнящий хиппи с трясущимися влажными руками.

Я жду, что Гарик перебьёт меня, но он молчит, смотрит на меня недоуменно и с какой-то надеждой. Видимо, я должен сказать что-то, что всё исправит. Однако ничего такого у меня не припасено.

- В общем, он собрал старых и не очень хипарей с Москвы и области, они там мило сидят. С детьми, собаками, самиздатовскими книжками второй примерно свежести, гитарками, и ждут чего-то все. Фотографы снимают, организатор что-то говорит в микрофон. Как-то так.

Гарик все еще недоуменно молчит, а я продолжаю.

- Ну типа я понимаю, что летом вообще ничего не происходит, ну и вот эта ярмарка - это как раз и есть такое ничего. Сферическое в вакууме. Можно считать, что её не было. И это, черт побери, невероятно близко к истине.

Гарик явно растерян.

- Что ты имеешь в виду?

- Ну мы можем написать примерно так: "В четверг в столице не прошла книжная ярмарка. Не прошла, как не прошли поляки через костромские болота. Не прошла, как не прошли немецко-фашистские орды под Сталинградом. Не прошла, как не прошли татаро-монгольские полчища, остановленные святым князем Дмитрием Донским на Ку...

- Заткнись.

Но уже поздно.

- Хорошо. Не прошла, как наполеоновские клевреты, запертые в сожженной и покинутой жителями Москве. Не прошла, как войско янычар под командованием Коча Юсуф-паши...

- Пошёл вон! - Гарик явно устал от херни, которую я несу.

- Не могу.

- Пошёл. Вон. - Гарик указывает на дверь.

- Нет. Я не могу идти. Я пришел сюда, чтобы умереть - как верный раб, которого жестокий хозяин послал за ядовитым соком анчара. Прими мою жертву, господин, и дай умереть свободным.

Но ужас в том, что текст однажды станет всем,

И мы его никак не сможем удалить.

Он будет заполнять, клубиться и висеть.

Мой сон, мой страшный сон - инфернореализм.

Гарик успокаивается. Классическая русская литература - это его слабость, книжки старых русских гениев ему милее баб, водки и стрельбы по бегущим цыганам. Шутка, по тарелочкам, Гарик обожает стрелять по тарелочкам. Я пользуюсь этим по мере необходимости - в частности, завтра я планирую отвезти ребенка на дачу к родственникам, для чего отпросился ещё вчера. Сейчас я планирую не писать статью про эту поганую ярмарку дефис фестиваль, этого можно легко добиться, побеседовав с Гариком минут сорок о русской литературе. Такая манера манипулировать начальством не осталась без внимания коллег - Катя раскусила меня практически сразу. Она тоже имела кое-какие виды на Гарика, но русская классика, несмотря на филологический диплом провинциального ВУЗа, так и осталась для нее непокорённой вершиной. Хоть Гарик и не самая сложная добыча для нахрапистых провинциальных бабёнок - третий брак это всё-таки показатель - у Кати никак не получалось пройти культурный ценз. Поэтому от безысходности она пыталась втыкать мне палки в колеса, не давая нормально манипулировать начальником. Она влезала в наши разговоры, и пару раз, когда я осаживал её слишком жестко, устраивала безобразные сцены. Но сегодня всё на моей стороне - Катя куда-то усайгачила, да и начал беседу я просто великолепно. Однако Гарик чем-то загружен настолько, что любимая тема его не влечёт. Торопливо что-то допечатав, он щелкает мышкой - видимо, отправляет письмо.

- Сделай мне, пожалуйста, одно одолжение, - начинает он, выходя из задумчивости.

- Какое? - с готовностью отзываюсь я.

- Гори, пожалуйста, в Аду.

Вечер перестает быть томным.

- Прямо сейчас что ли? - видимо, и правда что-то случилось.

- Нет, прямо сейчас не надо. - Гарик выключает компьютер и начинает собираться. - Значит, сначала сделай мне статью. Про ярмарку. Репортажненько.

Я недоуменно выдыхаю и вжимаюсь в кресло. Гарик продолжает сборы и ставит мне задачу не терпящим возражения тоном - время бесед о русской классике прошло.

- Не надо делать такое лицо. Делаешь не одну статью, а несколько таких заметок небольших, по пять-шесть тысяч знаков примерно. А лучше не примерно. И вот таких заметок - штук пять или шесть. Или семь-восемь. Чтоб мне было из чего выбрать. Про разное там - про книги, про музыкантов, про организаторов, про гостей.

Нифига себе, думаю. Джекпот. А Гарик продолжает меня наставлять.

- И там описываешь все это как событие городского масштаба. Связно, красиво, интересно передаёшь свои впечатления. И надо это все завтра к утру, я буду номер подписывать в печать.

Я к такому повороту откровенно не готов.

- Но...

- Домино. У нас слетела джинса. Перенесли на следующий номер. Я поеду сейчас к Стасу, попробую что-то придумать. Но не факт, что получится, так что вся надежда на тебя. Ты там был, всё видел, вот и пиши.