- Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют.

Но угрозу штабного майора о трибунале он помнил, как и льстивое обхождение того со всеми особистами. А если Антон Ханаев, нормальный, вроде, парнишка, пожаловался начальству на непокорного командира заставы? Или Каиркенов, шишка немаленькая, начальник региональной канцелярии Третьего отделения, обиделся на капитана? Ну, а сестра Магдалена Баторина, инспектор Ордена, которую Мухин почти публично поставил на место - смазливая стерва! командовать вздумала! - наверняка "настучала" на строптивого командира заставы.

Раньше капитан как-то не задумывался о последствиях своего поведения, но сейчас словно со стороны на себя глянул: "Хорош ухарь! С кем я тогда встречался - всех против себя восстановил. А зачем? Потом ведь и с Ханаевым и Каиркеновым нормально, без гонора разговаривал - люди-то оказались умные, понимающие... О, дурак!"

Но раскаяние припоздало. Как говорится, поезд ушёл, да повороты остались. Такого количества отрицательных отзывов и жалоб вполне хватало для понижения в звании. Единственный, с кем отношения капитана установились сразу и замечательные, так это Ахмед Газаев. Однако искать заступничества у него или у кого бы то ни было - Мухин не собирался:

- Да что я, за свои слова ответить побоюсь? - решил он, устраиваясь в кресле рейсового дирижабля.

И спокойно заснул. До столицы пришлось лететь долго. Хорошо, компания подобралась удачная, так что два с половиной дня пути удалось скоротать за ломберным столом и в баре. Дирижабль пришвартовался к причальной мачте центрального аэропорта утром третьего дня.

К начальнику канцелярии Шестой экспедиции Мухина допустили тотчас по прибытию. В кабинете навстречу капитану во весь немалый рост поднялся очень худой человек лет пятидесяти, чью идеально накрахмаленную белую сорочку украшал галстук с родовым вензелем. Статский советник фон Бок, так звали чиновника, совершенно гражданского по внешности и повадкам, прервал рапорт пограничника словами:

- Душа моя, Дмитрий Сергеевич, без церемоний! Знаю, вы военная косточка, но мне, человеку решительно мирному, привычнее без бряцания шпор и козыряний. Присаживайтесь, побеседуем...

Беседа затянулась надолго. Николай Христианович спрашивал мнение Мухина о литературных новинках, высказывал своё, обсуждал кулинарные изыски шеф-повара ресторана "Невские зори", в котором офицеры отмечали окончание училища, интересовался взглядами на внешнюю политику...

Томясь непониманием, капитан отвечал, стараясь не вдаваться в подробности и говорить кратко. Ему казалось, что все эти разговоры - только прелюдия, и вот сейчас этот тощий седой мужчина с растрёпанными волосами задаст главный вопрос. Мухин наивным себя не считал, причину вызова давно определил и намеревался отказаться от предложения: "Благодарю покорно, но жандармом становиться не намерен!"

Однако собеседник закончил встречу неожиданно. Он встал, протянул сухую и жёсткую ладонь:

- Поздравляю! Вы зачислены в оперативный состав шестой экспедиции. Стажёром. Воинское звание, выслуга, довольствие и всё прочее - сохраняется. Завтра начинается курс подготовки. Все детали обговорите с моим секретарём. Вы хотите что-то спросить?

- Так точно!

Мухин кипел от гнева. Ему казалось, что столь пренебрежительное отношение заслуживало резкого ответа - ведь даже формального согласия не спросили! - поэтому недовольство он скрывать не стал, заявил прямо в лицо фон Бока:

- Я готовился воевать, а не слежку вести! Я боевой офицер! И...

- Душа моя, Дмитрий Сергеевич, вас потому и выбрали. Додуматься вылить опасного ходока, словно суслика из норки - ваши слова? - незаурядно. Нам требуются люди с творческим подходом. Командовать придётся постоянно, и не взводом там, ротой, заставой или батальоном. Курс прослушаете и узнаете, на что способны ходоки. А теперь извольте получить приказ у секретаря! Не смею задерживать.

Голос статского советника звякнул командным металлом. Фон Бок стоял и смотрел на капитана Мухина так пристально, что тот почувствовал - препирательства бесполезны. Единственный способ избежать службы в Особой, Шестой Экспедиции, о которой он практически ничего не знал, это подать просьбу об отставке. Но что делать на гражданке потомственному офицеру?

"Не буду горячку пороть", - смирил себя капитан.

Щёлкнув каблуками, он развернулся и вышел, чеканя шаг.

Один шанс для двоих

Киселёв волновался. После отправки подробного письма начальству минуло три дня, но ответ не пришёл. Шифровка не могла остаться без внимания, значит, либо пропала, либо была перехвачена. А ходок от безделья стал вести себя странно. Демид принёс от него длинную рукопись, где обосновывалось и пояснялось совершенно невероятное то ли открытие, то ли изобретение - портал. Собственно, суть-то, как раз, была предельно ясной, и выгоды были видны, как говорится, невооружённым глазом, но на разработку ходока требовалось разрешение руководства.

Пришлось повторить отправку шифровки, предусмотрительно сделанной на трёх языках, только по другому адресу. Это письмо произвело нужное действие - ответ пришёл к вечеру того же дня в виде одной цифры условного кода, которая означала: "Предложение одобрено и разрешено к исполнению". Киселёв так обрадовался, что тотчас направился в соседний подъезд и появился в комнате ходока, улыбаясь во весь рот:

- Поздравляю, Руслан Игоревич. Руководство согласилось дать вам, и... - тут он выдержал паузу, понизил голос, как заговорщик, - и мне, чтобы вы знали... Да, один шанс на двоих. Надо оправдать доверие. Я, видите ли, проникся к вам доверием сразу, ещё на вокзале, но чего стоило убедить их! - он воздел палец к небу, - вы даже близко не представляете. Знаете, чем я взял?

- Чем?

Аспирант с любопытством следил за Киселёвым, которого как подменили. Сняв котелок, перчатки и белый шарф, особист небрежно бросил их на стол, а не уложил аккуратно, как обычно, друг на друга. Глаза блестели чуть ли не лихорадочно, отчего прямоугольные золотые очки казались прозрачнее. Речь ускорилась, московский говор стал заметнее, а баритон звонче:

- Обещанием дать теорию вашего, как вы назвали, э-лек-три-чес-тва... Между нами, Орден, он настолько недостойно себя ведёт, так тиранит Российскую Империю, что давно уже вызывает гнев у... - палец вновь устремился вверх. - Если вы дадите технологию, которой нет ни у кого, даже у Ордена - Россия будет на коне. Вы патриот?

Киселёв перестал расхаживать по комнате, стукнул тростью, в упор уставился на Руслана. Тот заволновался. Россия, в которой он жил, сравнения с Европой и Америкой не выдерживала, а на доллар с евро только что не молилась. Недостаток крутых машин, навороченных пи-си, ноутов, мобил, смартфонов, да всего, что символизировало прогресс - раздражал до ужаса! Пределом мечтаний в кругу молодых ученых было удачно свалить в штаты, где бабла всем и каждому платили немеряно, а машины стояли дешевле грязи.

С другой стороны, Руслана, который прилично играл на гитаре и в универе даже пел сольно, злили тамошние реперы, в безразмерных майках и джинсах, что едва не сваливались с жоп. Типа, продвинутые афроамериканцы! Да обычная безголосая гопота, которая, единственно, что умела, это держать ритм и причитывать чушь на английском! И она влёгкую становилось кумиром как в тупых штатах, так и среди отечественных быдлофанов!

"Любить нищую Рашу? Щаз!"

Однако признаваться в пренебрежительном отношении к Родине аспиранту показалось опасным. Киселев, по сути, кэгебешник, чекист - наверняка, фанатично предан "царю и отечеству". Так, кажется, звучала формула из какого-то сериала про благородных белых офицеров? И Руслан торопливо подтвердил:

- Конечно, я за великую Россию!