Еще в госпитале я заказал с десяток художественных и исторических книг, посвященных личности Ивана Грозного. Уже здесь, на Гоа, я с жадностью поглотил огромный объем противоречивой информации, из которой смог сделать вывод - некие могущественные особы были заинтересованы в том, чтобы о первом русском царе Иване IV Васильевиче сложилось стойкое негативное мнение. В наше время это назвали бы антирекламой, целью которой было очернить образ государя перед потомками. В этом преуспели и современники царя, и иноземные борзописцы-злопыхатели, и научные мужи государства Российского, внёсшие свою лепту столетия спустя. Образ Ивана Грозного в литературе нельзя было назвать даже неоднозначным - нет, он определенно должен был вызвать у потомков стойкое неприятие.

Тиран, деспот, садист, развратник, отравитель жен, покровитель дьявольской опричнины, казнивший тысячами безвинных бояр, и наконец, убийца собственного сына. Непонятно, как такого антихриста могла выдержать земля, а главное, за какие грехи народу был послан столь жестокий самодержец?

К счастью, имеются труды историков и свидетельства очевидцев, которые рисуют совсем другую картину. И она не могла не вызвать сострадания к судьбе этого великого человека, старательно оболганного перед всем миром.

Я отчетливо ощущал свою тонкую связь с этой незаурядной личностью русского царя, и эта вопиющая историческая несправедливость в его оценке современной наукой воспринималась мною как глубоко личная проблема.

Я размышлял об этом, когда увидел мою заботливую Марию. Сидя в удобном плетеном кресле перед небольшим письменным столиком с поверхностью из толстого синтетического стекла, под сенью раскидистого дерева кешью, я с улыбкой смотрел на моего ангела-хранителя. Уже опускался вечер, и солнце располагалось так, что его лучи пронизывали крону индийского ореха и падали как раз на страницы раскрытой книги. Покоившийся на столике увесистый том Библии, казалось, плыл в молочно-белом сиянии, будто бы издеваясь над ньютоновыми законами тяготения.

В лучах заходящего гоанского солнца в нежно-розовой шелковой накидке, похожей на сари, моя Мария казалась существом из другого волшебного мира.

- Мой дорогой, давай я почитаю тебе из Евангелия, - сказала она своим мелодичным нежным голосом, взяв в руки Книгу. - Евангелие от Иоанна, глава первая. Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог...

Это были знакомые с детства строки, однако теперь я воспринимал их по-другому, находя в Священном писании ответы на волнующие меня вопросы. И в этот вечер, засыпая, я снова мысленно прокручивал перед глазами картины, увиденные в далекой древней Московии...

Ульрих Шмидт. Вадуц. Лихтенштейн. 3 марта 1980 года

Я снова мысленно прокручивал в уме рассуждения своего героя о своем великом предназначении. Вроде бы все логично, но что-то меня в его словах настораживало и не давало покоя. Увеличив звук диктофона до максимума, я приготовился ещё раз прослушать одну из первых наших записей.

- Герберт, для раскрытия сюжетной линии будущего романа чрезвычайно важен ответ на один из главных вопросов - почему вы решили для себя, что Вы - избранник Судьбы?

- Могу сказать, что окончательно убедился в неотвратимости своего пути, уже находясь в этом инвалидном кресле. Я понял, что моя жизнь была предопределена, как только смог сложить мозаику произошедших событий в единую картину.

Пожалуй, поворотный момент в моей жизни - это знакомство с Фелисити. Был сильнейший ливень. Я вышел из машины, и гарсон услужливо держал надо мной большой черный зонт с белым гербом Гран Казино Монте-Карло. Я поднимался по ступенькам, когда яркая вспышка молнии осветила округу, угодив в высокую пальму метрах в двадцати от меня. Раздался мощный орудийный залп грома. Это был указующий перст Судьбы. Правда в тот момент, конечно, я этого не осознавал.

Я, несколько оглушенный, прошел внутрь казино и, подойдя к рулеточному столу, увидел ее, Фелисити. Она несколько растерянно озиралась, видимо, не зная, как начать игру. В тот миг я подумал, что весь бред, написанный тысячей романтических глупцов о любви с первого взгляда - настоящая правда. Она была роскошна, с царственной осанкой античной богини и так хороша, что я не сразу решился с ней заговорить.

Но сегодня я понимаю, что мои чувства к Фелисити - это все же не любовь. В начале нашей связи мне откровенно льстило, что такая признанная красавица стала моей девушкой. За меня говорило мое эго. Фелисити была для меня редким дорогим тропическим цветком, прекрасным бриллиантом, которому я собирался сделать достойную оправу. Она многого не требовала для себя, и протекция на Баварском телевидении для нее мне совершенно ничего не стоила.

В своих чувствах я разобрался значительно позднее, когда в моей жизни после катастрофы вновь появилась самая добрая, самая любящая и жертвенная Мария. Вот с ней я и узнал, что такое истинная любовь! Ради нее я был готов на все - даже оставить свой бизнес, даже забыть о своей великой Миссии!

Пожалуй, всё, что я делал жизни после знакомства с Фелисити, происходило по воле высших сил, кроме одного события, которое превратило меня в того неизлечимо больного человека, которого вы сейчас видите перед собой. Но оно произошло потому, что я неверно воспринял зов Судьбы, неверно прочитал ее знаки, которые она весьма недвусмысленно посылала мне не раз и не два.

- Но все, что вы сейчас сказали - это больше эмоции, а факты?

- А факты совершенно очевидны. Во-первых, само решение сделать такой сильный акцент в развитии концерна в Юго-Восточной Азии сделано под влиянием моей аргентинской красотки, ее манил аромат тибетских и индийских мистик, блеск сокровищ Востока, романтика приключений. Именно она уговорила меня лично руководить созданием индийского предприятия.

И на торжественное открытие филиала "Шлиссен Индия" я первоначально собирался отправить своего первого заместителя, Клауса Хейнке. Именно он отвечает в концерне за региональную политику и связи со СМИ. Я же абсолютно не приемлю пышные празднования, банкетных подъедал, неискренние, слащавые славословия и любовные приключения со специально нанятыми по такому случаю девочками из VIP-эскорта. Но на моей поездке в Нью-Дели опять-таки настояла Фелисити.

Во-вторых, сама авиакатастрофа. Если бы не её восторги, её преклонение перед Его Святейшеством и жажда неизведанного, то и злосчастного полета бы не было. Последовавшая далее гибель прекрасной Фелисити и моих индийских коллег, тот факт, что я, тогда еще неверующий атеист, остался жить, правда, с тяжелой травмой позвоночника - всё это звенья одной и той же цепи, которая и есть предначертание.

Судьбе было угодно, чтобы я остался жив, и она послала мне Странника, который чудесным образом оказался на месте крушения самолета. Сегодня в той своей тяжелой болезни я вижу способ, который избрало Небо, чтобы заставить меня остановиться и поверить в существование Всевышнего и бессмертие души.

И наконец, в-третьих, это замечательные люди, так круто изменившие мою судьбу: Странник, Его Святейшество Далай-Лама XIV, моя прелестная Мария и ее отец Эрих Валленстайн и многие другие, которых я бы не встретил, если бы не эта цепочка невероятных "случайностей".

Да вы, Ульрих, и сами все прекрасно понимаете.

Раздался звук наливаемой в бокал воды, и я выключил диктофон.

Мария Федоровна Нагая. Белоозеро, Горицкий девичий монастырь, 10 июля 1605 года

Я налила в чашу святой воды и, перекрестившись, выпила мелкими глотками. В келье было холодно и сыро. Сухо потрескивала лучина перед иконостасом. В углах прятались густые тени - казалось, будто коленопреклоненные черные медведи окружили ложе. Сквозь крохотное окошко под самым потолком пробивался лунный луч, освещая пыльную парчовую завесу над дверью. Стоя на коленях, я клала земные поклоны иконе Пресвятой Девы Марии.

Чувствовала - смирения в душе моей как не было, так и нет. Смолоду жизнь не сложилась, исковеркала меня, перемолола как в жерновах. Жизнь закончилась, как только сосватал меня царь Иван Васильевич, и далее начались одни беды и горести. Радоваться бы мне, что царицей стала, только замужество моё было сплошной тягостной болью. Не пошла бы под венец, да разве царю откажешь? Попрекал меня потом Иван Васильевич не раз: "Не хотела быть моей женой! Всё помню!". А как хотеть, когда жених стар, зол и свиреп?