Откуда эта кучка взялась? Просто, я оказался самый незапасливый, у меня не было даже мешочка с сухарями, а лишь в одном из кармашков затесался небольшой огрызок. (я никогда не любил таскать с собой еду, хоть в лес, хоть на пляж, хоть в дальнюю поездку). В общем, и этого огрызка мне было бы достаточно, ведь есть же суп и каша. Но ребята из нашей палатки посочувствовали и скинули в мою пользу мелкие обломки со дна своих мешочков. Мелкие-то они были мелкие, только кучка вышла ничего себе.

А самым запасливым среди нас был незаметный Олег. У него хранились в заначке не только сухари, но еще десяток кусочков сахара. Это его следовало бы назвать потом в стенной газете "Скописахарок", а вовсе не меня. Мне как раз больше бы подошел тот самый "Сгущеночник", которым по недоразумению окрестили Олега. Ведь это же я закапывал банки из-под сгущенки. Похоже все-таки, не было дыма без огня, клички эти основывались на воспоминаниях, но как обычно, возникла некоторая путаница.

Да, сгущенка... Если вспомнить, в прошлом походе мы с Андреем съели целую банку. Сделано это было почти с разрешения, но всё равно тайком. Чтобы совершить такое самовольно - это был бы неслыханный поступок. Помнится, тогда же Коля Севастьянов рассуждал во всеуслышание, что вот мол, он везет сухой компот, а когда запас весь истратится, у него всё-таки останется ма-а-аленькая горсточка - лично для себя, чтобы пожевать на досуге.

И так как он говорил это не раз и не два, вернее всего, это были только слова. Всё-таки запасы были общие.

Но как я уже говорил, начиналась вольница. В том числе и со сгущенкой. Как раз на этой стоянке я приметил издалека в лесу (на этот раз ночевка была среди леса на поляне) бурный разговор между Моченовым, Зверевым и Ленкой Зеркалеевой. Она их в чем-то упрекала, они оправдывались, потом, в конце концов, поманили рукой и показали что-то под кустом. Любопытство моё тогда было непомерным, я естественно не мог не заглянуть под куст после их ухода.

Там лежала пустая банка. И не из тех, что остались от подготовки ужина, мне ли не знать.

Не скажу, что я понял, в чем Лена упрекала ребят, наверное, осуждала за какие-то поступки, о которых я не имел понятия. Короче, мне так и не стало ясным ничего, кроме маленькой мелочи - съеденной сгущенки. Которая между тем, в их глазах, была проступком очень незначительным.

Ночлег стал очередным шагом своеволия. Чинарик в этот раз так и не вернулся в свою палатку. Более того, второй Вовунчик - Иванов - тоже ночевал в памирке. А в девчачью палатку перебрались Сашка Романов, Моченов Серега, а может быть и еще кто. Точно не знаю. Но логика простая. Если Витьку Калитеевского можно пускать, почему нельзя других.

Ночь обещала быть такой же теплой, мы заранее сетовали на проклятых комаров. АВ услышала наши разговоры и укорила за непредусмотрительность. Вот мол, они, в своей желтой палатке, мажут отпугивающим средством какую-то тряпку и вешают на входе. Комары летят меньше.

Нам такой совет был не по обувке. Во-первых, и средства-то не было. (еще в псковском походе Андрей Зверев, по его словам, залил весь рюкзак плохо закупоренным Репудином. Отношение с тех пор, в том числе у меня, к этим средствам было соответствующее). Во-вторых, желтая палатка была низенькая, а загородить вход в памирку - для этого нужно было пожертвовать по меньшей мере одеяло.

Но разговор навел на другие мысли. Мы взяли головешку и надымили в палатке. Потом Костя и Витька забрались в нее ознакомиться с результатом. Через ткань палатки слышалось: "Маловато". Это долетело до дурных ушей Егорова. Он взял из костра горящее полено, чуть не в метр длиной. Сначала засунул в палатку только кончик.

Витька не понял, что это не я, похвалил, и тут пакостник Леша втолкнул внутрь всю горящую головню. Хорошо, что из рук не выпустил. Крика было много. Пожара избежать удалось, но в полу осталось несколько прожженных дырок.

И вот последний переход. Опять жаркий пыльный день (накануне прошел короткий дождичек, так что мы прятались всей толпой в деревенской избе у одной сердобольной старушки). Правда уже меньше перелесков, больше полей и лугов. Если обернуться, позади стена колосьев, или высоких трав, и пыльная извилистая полоса в воздухе. Это полевая дорога, по которой мы только что прошли. Пыль в воздухе; мягкая, как пух, пыль под ногами.

Но мы не столько оборачивались, сколько на каждом бугре вытягивали шею, не видно ли синевы большой реки. Не видно ли Волги?

Наконец засинело. Первым увидел эту синь Розов Андрей, который, как обычно шагал впереди. Он специально задержался и всем подходившим показывал: видите, вот она - Волга. Но синева мелькнула и скрылась, горизонт опять закрыли деревья. И хоть мы знали, уже не далеко, пройти это недалеко всё-таки было нужно. А как хотелось побыстрее!

Потом рассказывали, что Серега Моченов пытался подъехать, прицепившись к какому-то лесовозу. Они как обычно шли в хвосте, и где уж видели этот лесовоз, шут их разберет. Но провисел Серега недолго, тряхнуло на ухабе, и он свалился, как жук, спиною прямо на рюкзак.

А вот нам повезло больше. Шагаем мы уже не полем, а вдоль полосы высоких деревьев и слышим, догоняет подвода с лошадью. Правит какой-то дядька, сидят там три тетки и с ними четверо наших девчат. Тетки смеются, а вот еще ваши, давайте сюда. Мы скинули рюкзаки, положили в телегу, сразу стало легко. Но тетки машут - что вы там застряли, садитесь.

Я взобрался на телегу с опаской, не понаслышке зная тяжесть наших рюкзаков. Нам и по одному тащить тяжело, а тут бедная коняга сразу шесть тянет. А если еще и мы взгромоздимся! Но ничего, уселись, едем. Лошадь идет, аж все мышцы играют под кожей, но как шла без нас, так и с нами, присоседившимися, топает. Никакой разницы.

Так и доехали до привала. Наши впереди идущие, уже сидящие, обсмеяли нас с легкой завистью, а Олег обозвал мучителями животных.

Передохнули. Рывок, и вот он - конец похода. Почему-то выход на самый волжский берег мне не запомнился совершенно. Вероятно потому, что не был он мгновенным, как тот миг, когда мы смотрели с бугра вдаль. Подходили, уже видя перед собой огромную реку, постепенно приближались, шли вдоль берега, выбирая место стоянки. Лагерь, конечно, запомнился хорошо. Еще бы, ведь мы стояли здесь целых три дня. (?)

Лагерь мы разбили на середине крутого склона., где образовалось подобие ступени - плоская площадка, на которой сумели уместиться в ряд все четыре наших палатки. Два кострища приткнули на узкой ступеньке пониже, но все равно, довольно далеко от воды. Чтобы спуститься с ведром или миской, приходилось прыгать по этим ступенькам-оползням еще дальше вниз. А прямо за лагерем и еще над ним раскинулся, можно сказать, лесок. Не вековые, но всё-таки деревья, хотя между ними не столько кусты, сколько трава, бурьян и крапива. Дров, впрочем, хватало.

Вода в Волге в те времена была еще чистая. Мы без всякой опаски зачерпывали кружкой и пили. Конечно, не у самой кромки вдоль берега, где болталась всякая муть, а немного подальше. Там, как будто специально для нас, в воду заходило несколько деревянных мостков.

Ужин готовили не в пример дольше обычного - никак не хотела закипать вода. Причина была в непрерывном ветерке, который сдувал в сторону от ведерных днищ пламя и жар костра. В конце концов выдернули треножники, опустили ведра прямо в костры и обложили с боков дровами. Так дело пошло лучше, но Алевтина сказала, что ведра долго не выдержат. Уже на следующий день пророчество частично исполнилось. У одного из ведер расплавилась ручка, которая тоже была из алюминиевого прутка. Пришлось Сергею изготовить замену из толстой стальной проволоки.

Вечер получился долгий. Никто не торопился укладываться спать, никого особенно и не загоняли. Всё равно завтра никуда не идти! У костра плелись неспешные разговоры о том, о сём. Анекдоты все уже давно были рассказаны, а свеженького ничего не приходило на язык. Постепенно зашел разговор о привидениях, призраках, нечистой силе. И Татьяна Гусева взялась рассказывать какую-то повесть о деревне вампиров, пире на развалинах замка, лесе с криками "Голодного".