Такие новости, конечно, воодушевили - будет с кем общаться - но я всё-таки немного скривился: девчонки, к тому же, все они явно младше меня, ведь несмышлёныша Олежку вообще можно не считать. Мать меня немного успокоила: там, на море, уже есть два парня - Вадим и Славка.
Сборы в дорогу проводили, разумеется, родители, я лично взял с собой только альбом с красками, да еще карандаш и тетрадку - буду записывать впечатления! Еще дома сделал в этой тетрадке маленькое предисловие, уточнил, куда конкретно мы едем. Оказалось - не в сам Новороссийск, а немного дальше, в Южную Озереевку. Но какая теперь разница, главное - на Черное море.
Большим шиком мне казалось, что первую запись я сделал в электричке Ногинск-Москва в самый момент трогания. Буквы поэтому получились косые и корявые. Но всё равно, можно было прочитать: "Поехали". (Честное слово, я тогда и не предполагал, что право на это выражение теперь безраздельно принадлежит только Юрию Гагарину. Об этом еще мало говорили, наверное, считали несущественной такую мелочь в великой жизни космонавта.) Вторая запись, на вокзале, тоже не блистала изящным слогом: "Приехали в Москву". Помню, было уже темно, написал я это при свете фонаря, прислонив тетрадь к каменной шершавой стенке.
Коротко добавлю, примерно также выглядели и прочие мои записи. Проехали то-то, увидели то-то, попалось то-то. Делать такие пометки было нетрудно, благо, что всё равно за целый день в вагоне и заняться-то было особенно нечем. Ничего более протяженного записать я не сумел - еще не научился, да и девчонок стеснялся. Они, конечно, всё равно подсмотрели, но спокойно решили, что я уже начал писать письмо домой. С завершением переезда в Новороссийск закончились и мои "путевые записи", последняя строчка, уже утром, после второй ночи в пути, гласила: "Показались высокие горы".
Ехали, надо сказать мы буквально в тесноте, да не в обиде. Отдельные полки в плацкартном вагоне занимали только я и Иван Иванович. Остальные размещались по двое на одно место. Кто в обнимку, кто валетом. Это ночью. А днем взрослые со своими разговорами в основном группировались все в одном купе, а нам предоставили соседнее. Там мы целый день и скакали сверху вниз или с полки на полку. В том числе и на верхнюю боковую.
Как так вышло, подробностей не знаю, но был произведен дружеский обмен. Меня перевели на ту самую верхнюю боковушку, а одну из наших нижних в купе заняла посторонняя девчонка-старшеклассница. Что послужило основанием для такой просьбы, представить трудно, но, честно говоря, убедить нашу мать "помочь людям" никогда не составляло проблемы.
Кстати, от той девчонки-попутчицы я впервые услышал противное слово, еще тогда резанувшее своей несуразностью мой нежный слух. Когда в поезде, среди попутчиков, зашла речь об учёбе, мне вдруг объявили, что я - "хорошист". Вот еще не хватало! Про себя я подумал, что лучше вообще быть двоечником, чем именоваться такой поганой кличкой. Одно дело отличник, хвалиться может быть и нечем, но называться "наилучшим" не позорно. Это в глубине души признают и самые отпетые из учеников. Как бы они не усердствовали в иронии, словечко всё равно звучит даже у них с невольным уважением. А хорошист (то есть второй сорт) как будто специально выдумано и построено для того, чтобы презрительно сплевывать его с губ. Подходит для этого идеально. Как всё-таки хорошо, что у нас в классе, а пожалуй что и в школе, обходились без этого "почётного прозвища".
Новороссийск мне запомнился в светлых запыленных тонах каменных домов, проступающих сквозь ослепительное солнце. Было жарко. В голове еще шумел перестук вагонных колес, а пора уже было добираться до Озереевки. Об этом впрочем хлопотали взрослые. Быстро нашелся частник с машиной, какой-то шустрый южанин, взявшийся доставить всех и прямо до места, но при всем желании, было это малореально. Однако погрузили вещи и влезли те, кто уместился в легковушку. Набилось семеро. Своим ходом, на автобусе, выпало ехать Тамаре Михайловне с Олежкой и Ивану Ивановичу.
Дорога на машине не показалась мне длинной, не то что потом, автобусом. И главное великолепие было в том, что шоссе, по которому мы ехали, в конце концов вывело прямо к морю и буквально оборвалось у самой кромки воды. Чемоданы выгрузили тут же, прямо на асфальт, но мы, ребятня, не дожидаясь больше ни секунды, кинулись бегом. Конечно туда, где обрывается дорога, и плещутся легонькие волнышки. А прямо впереди, насколько хватает взгляда, до самой кромки неба, полупрозрачная синяя даль. Да, так оно конечно и представлялось, но теперь мы видим всё собственными глазами.
Конечно, потрогали воду - теплая! - попробовали на язык, действительно соленая. Всё взаправду! Но нам уже махали руками, звали назад.
Вика хорошо запомнила цифру, которую нам назвал за проезд наш извозчик, у меня же она не отложилась, просто помнится, что переезд встал не дёшево. Смуглый дядька поулыбался, пообещал приехать еще раз, чтобы отвезти нас, когда мы будем уезжать домой, и укатил. А мы собрали вещи и потопали на правую сторону дороги, затем мимо магазина и местного клуба. Куда? Это было известно взрослым, но и мы, конечно, тоже узнали всё в своё время.
За клубом, среди отступивших домиков было довольно большое открытое пространство, на манер площади, разумеется, не мощеной, а просто заросшей травой. Посередке этой площади росло старое ореховое дерево и чуть дальше, за ним, стояла огромная брезентовая армейская палатка. Вероятно, в таких палатках размещались когда-то полевые госпитали или им подобные службы. Именно к этой палатке мы и направлялись.
Теперь самое время пояснить, кто в этой палатке обитал, а заодно и кто такая была эта сестра матери Юлия Николавна.
Юлия Николаевна (Федорова) работала преподавателем в Ногинском педучилище. На лето студенты этого педучилища выехали в колхоз, под Новороссийск, на уборку помидоров. Разумеется, студентов возглавляли взрослые, в том числе и Юлия Николавна. Она и написала матери, что условия здесь, в Озерейке, очень хорошие, приезжай со своими ребятишками, как-нибудь тебя пристрою.
Кто же знал, что наша Лидия Ивановна, по обычной простоте, заявится к своей четырехюродной сестре с такой оравой. Студенты, и те вытаращили глаза. Разумеется, о размещении "где-нибудь" на территории студенческого лагеря не могло быть и речи. Там и так уже обитали два "нелегала", те самые Вадим и Славка. Один от Юлии Николаевны. Второй, насколько мне помнится, от Зои Николаевны, еще одной дамы-руководительницы.
Меня кстати, сразу познакомили с этими ребятами, но в приятели они мне явно не годились. По моей мерке это были совсем взрослые парни. Одного из них, Вадима, тут же послали встречать автобус, на котором должен был приехать Иван Иванович. Он вскочил на велик и умчался, спокойно уяснив своё самостоятельное задание, которое благополучно выполнил. В няньке и присмотре этот парень уже не нуждался.
Потом, кстати, Вадим иногда подходил к нам на пляже, но болтал в основном со взрослыми, меня же выучил игре в "Мокрую курицу" и другие азартные игры. (В том числе и в "Двадцать одно"). Славка же больше ни разу не появлялся.
Всё-таки из фондов лагеря нам была выделена одна брезентовая раскладушка, которую вероятно в своё время Юлия Николаевна заначила. Но это был предел. Забирайте, мол, и отправляйтесь, куда вам будет угодно. И нашим матерям ничего не оставалось, как двинуться с обходом Озереевки, или Озерейки, как ее именовали на местный лад. Остальные пока в ожидании расположились в тени палатки.
Дома для постоя нашлись! Только не на улице Победы, к которой примыкала площадь, и не на центральной (улице Мира), а на следующей и последней - улице Ильича.
Мы обосновались в двух соседствующих домиках-мазанках. Нелька со взрослыми - у хозяйки с непривычным именем - Фёклы Акимовны! Дворовое хозяйство там было солидное, да и сама хозяйка строгая, мы на тот двор никогда не захаживали, хоть он и был сразу за изгородью. Встречались только на море.
