- Что произошло с ними потом? Им оставили детей? - спросила Мира.

Хена улыбнулась:

- Конечно! Не в правилах колонии причинять человеку вред. Особенно будущему ребенку. Если медики определяют, что ребёнок здоров, убирать его нельзя. Говорят, женщины родили, и дети выросли. Один из них - среди нас. Если слухи не врут.

- Постой, Хена, но ведь та женщина умышленно не принимала препарат. То есть, нарушила ваши правила. Разве это не вред и не угроза? Одно дело - случайность, и совсем другое - умысел.

- Не знаю, - пожала плечами девушка. - Говорили, Проработки не было. Почему - не думала. Может, главы решили, её действия не опасны. Не скажу точно. Верных данных нет, только слухи.

На попытку завести ребёнка паре отводится срок - два привычных года. За это время женщина переносит до четырёх операций по пересадке оплодотворённых клеток. Если все попытки оказались неудачными, и ребёнок не зародился в женщине, право рождения снимается, и передаётся ближайшей по списку семье. Неудачливая пара может вновь вписать свои именные наборы в перечень желающих. После двух неудачных циклов отдел планов имеет основания отказать паре в одобрении. Яйцеклетки - тоже ресурс, и он не менее ценен для колонии, чем вода и пища.

После рождения ребёнка, по традиции предков Имле, отводится год на восстановление здоровья женщины. В течение этого срока включение в список невозможно. Обычно, право рождения выпадает два или три раза каждой паре.

В семьях воспитывается от одного до трёх детей. Рождение близнецов не исключено.Поэтому отсек планов всегда оставляет резерв в шесть или семь человек, на случай нескольких многоплодных беременностей. Таким образом, колония, в которой недостаёт двадцати человек, порядка десяти семей ожидают рождения, и две-три семьи производят попытку зарождения ребёнка, считается наполненной. Переполненность колонии недопустима, но ради блага женщин, мечтающих стать матерями, резерв держат на минимуме.

- Есть ещё отсек проработчиков, - сказала Хена под конец дня. - Мы не будем посещать его. Туда никто не ходит по доброй воле.

Мира была наслышана про проработчиков, и потому вынуждена была согласиться.

Система жизненного устройства колонии была выверенной до мелочей и работала без сбоев. В ней имелось всё необходимое, и в тоже время - не было лишнего, не приносящего пользу. Однако система требовала постоянного участия всех человеческих ресурсов.

Мире, наконец, стало понятно, почему, не смотря на все просьбы, ей в помощь выделили одного единственного человека. Снять большее число людей с работы означало поставить под угрозу весь налаженный процесс жизнедеятельности колонии.

-13-

- Возле моего дома есть небольшой парк - островок тихой природы среди бурного мегаполиса. Он прекрасен в любое время года. Но особенно я люблю его ранней осенью, когда деревья начинают менять цвет. Желтеют тополя и черёмуха, краснеют калина и клёны. Срываемые ветром листья медленно кружатся в воздухе, создавая иллюзию неспешного звездопада. После они опускаются на землю и замирают причудливыми узорами, до следующего порыва ветра. Детвора сгребает их в охапки и с визгом подбрасывает в воздух. Дворники сметают листья с дорожек, собирают в мешки и вывозят, а наутро парк вновь застелен шуршащим ковром. Пахнет мхом, усыхающими цветами и забродившими ягодами. Ласковые солнечные лучи играют среди переплетений веток и стволов, даря нам последнее, позднее тепло. Ещё не сильно холодно, ветер не колок. Можно долгими часами сидеть за мольбертом, изредка отвлекаясь на шумную детвору и любопытных прохожих. Я столько раз рисовала осень, но ни разу не смогла запечатлеть её настоящей: она мимолётна. Миг - и при внешней похожести осень совершенно иная. Потому это время больше подходит для фотографий, вот только нет в них той душевности, которая остаётся в картинах.

Вскоре безмятежность светлой осени сменяется косыми штрихами дождей. Небо укрывают тяжёлые тучи. Всюду грязь, сырость и тоска. Спасение от уныния - долгожданный снег. Только город, безжалостный к чистоте, быстро истребляет его красоту. Белый снег превращается в грязно-песочную ледяную кашу. Там, где я живу, зима длится почти полгода. Я не люблю зиму, но вовсе не из-за холодов и сугробов. Не люблю потому, что не вижу красоты в зиме. Те редкие обрывки прекрасного, которыми балует нас зима, хрупки. Они пропадают ещё быстрее, чем свежесть первого снега. В зимние дни я не пишу Землю. Среди стужи мне охотнее мечтается о неизведанных просторах космоса. Моя зима - время фантастических пейзажей и наиболее плодотворной работы.

Хена переключила мониторы на новый регистр.

- Ты так красиво говоришь! Мне всё сильнее хочется попасть на твою планету, увидеть твой парк и твою осень. Скажи, что означает "снег"? Мне не знакомо такое слово.

- Поверь, рисую я значительно лучше, чем говорю. Погоди, разве на Имле не было снега? - удивилась Мира.

Хена опустила взгляд.

- Не знаю. Предки не оставили данных. Так что такое "снег"?

- Как бы тебе объяснить... Снег - замёрзшая вода, если по-простому, но не лёд. Снег - белый, он падает с неба в виде белых пушистых хлопьев - множества слепленных между собой снежинок. Снежинки - кристаллики льда, застывшие в красивой, геометрически правильной, форме. Снега в моём городе выпадает так много, что он укрывает землю толстым слоем. Поначалу снег прекрасен. Но затем, смешиваясь с песком и выхлопными газами машин, он делается уродливым, и не вызывает иных чувств, кроме неприязни.Одна радость - снег не вечен. На смену зиме рано или поздно приходит весна. Сугробы тают, деревья, потерявшие листья по весне, покрываются свежей зеленью. Жизнь продолжается. Начинается новый цикл для природы и новый этап для людей.

Теперь девушки совсем забыли о надоевших регистрах.

- Интересно... Зима, весна. Не слышала раньше. Думаю, твоя планета прекрасна. На ней столько необычного!

- Разве на Имле не было смены времён года?

- Не знаю, - Хена грустно вздохнула. - Мира, мне странно. Раньше думала, что мы знаем об Имле достаточно. Но после разговоров с тобой поняла, что мы ничего не знаем о ней. Уроки в сколярных классах рассказывают о физических данных Имле; о климате, водном балансе; рассказывают историю войн и гибели планеты. И ничего не говорят о природе. Какое небо было на Имле? Я не знаю. Ходили ли предки в осенние парки, как ты? Летали ли над Имле поменявшие цвет листья и таинственный пушистый снег? Мне грустно: за жизнь я видела только белые стены Плота и почти не знаю других цветов. Ты счастливая. Ты видела мир, полный красок. Ты с большой любовью говоришь о своей планете, и я думаю: любили ли предки Имле так же, как ты Землю?

- Тот, кто любит, не станет губить, - раздался звучный мужской голос.

Девушки обернулись. За разговорами они не заметили, как в хранилище появился Оудис.

Хена торопливо вернулась к мониторам и с удвоенной скоростью принялась переключать регистры: безделье на Плоту не поощрялось. На мониторах замерцали снимки малых тел неровной формы, и Мира, издав еле слышный возглас сожаления, развернула кресло так, чтобы экраны стало видно лучше.

Оудис подошёл к Тердет и что-то сказал ей. Несколько минут они в четыре руки играли световыми точками массивной панели. Затем Оудис встал, проследовал в сторону стеллажей и исчез в лабиринте длинных рядов приборов Памяти.

- Нашёл! - раздался победный возглас.

Вернувшись к Тердет, Оудис протянул ей крохотную чёрную клошку.

- Разъём сломан, - объяснил он. - Выпала и лежала на полу.

Архивистка взяла клошку из его рук, внимательно оглядела место скола и спросила:

- В чём причина повреждения?

- Не могу знать. Скачок мощности? Перегрев? Надо спросить эксплуатацию, были ли скачки. Клошка старая. Может, время - причина скола? - Оудис задумчиво потирал подбородок. - Нужно выяснить. Тердет, опробуй резервный разъём. Запиши данные на новую клошку и верни в прибор.