- Так будет всегда, - сказал червь с сожалением.
Червя, как оказалось, звали Гершон. Ему было всего чуть за сотню лет и у него была любимая мама.
- Почему? - спросила кибертехник.
- А ты думаешь, как сюда попадают новые дела? Копии всего что приходит в управление, распечатываются, потшиваются, прилетают сюда и складываются на свободные верхние полки.
- Ага, автоматически.
- Почему это, - обиделся Гершон. - Вся автоматика кончается здесь. Моль подбирает прибывшие папки и расставляет по местам. Когда старые полки кончаются, мы строим новые, когда кончается территория, мы выгрызаем новую. Все тут сделано вручную. В переносном смысле.
Слушая его, Нина открыла досье и стала читать, одновременно транслируя найденное на коммуникатор Хинича.
Итак, как оказалось, на Земле, в Нью-Анджелесе уже больше тридцати лет функционировала Организация Освобождения Плутона. В былые времена на планетоиде сушествовала научно-исследовательская станция. Со временем он стал пересадочной станцией, оброс гостиницами и пабами. Внезапной модой полсотни лед назад стал плутонийский лед для виски, который ценители считали особенным. Население стало расти, и местами богатеть. А потом, заговорило о политике.
Плутон требовал отделения от Земной Федерации, а за одно и признания себя как полноценной планеты. В свое время ООП совершило несколько громких террактов, а десять лет назад официально объявило о переходе к мирной жизни. Были ли они способны совершить это преступление? Безусловно. Среди них было множество ученых, в четвертом и пятом поколениях. Были ли у них мотивы похищать доктора Воннела?
- Нет, - сказала Нина, закрывая папку, - Мы никогда не переходили им дорогу, и даже не имели дело с ООП. Это скорее всего, не то. Совсем не то.
- Тогда двигаемся дальше?
- Да и побыстрее.
Следующие дела тоже ничего не принесли. Все это были богом забытые тайные организации, ушедшие на покой, либо современные но без особых навыков и вообще АССу незнакомые. Тут были и Зилоты Европы - верящие в Глаз Божий, под коим подразумевали юпитерианское Большое Красное пятно, и Рыцари Экологедона - орден, уже два года готовившийся к приходу Крыс-мутантов Апокалипсиса, и непосредственно сами Крысы-мутанты Апокалипсиса, которые давно ни к чему не готовились.
- Всё не то. Мне кажется, мы теряем время, - сказала Нина, протягивая папку подлетевшей мохнатой бабочке, - Я иду по ложному пути.
- Во-первых, не ты а мы, а во-вторых, не по ложному. Преступники - рационалисты. Играя в рациональное ты играла по их правилам, пора их менять. И ты уже сделала первый шаг. Потом будет второй, пятый, двадцать пятый.
- Двадцать пятый поспеет как раз на похороны Воннела, - сказала Нина и разрыдалась.
Она спрятала лицо в ладонях и поддалась отчаянию. Она не помнила где, когда и зачем купила способность рыдать. И покупала ли ее вообще.
Тут действительно было что-то нетак, в этом безумном мире библиотеки-архива. Гершон двигался все быстрее. Стеллажи мелькали, книги и документы превратились в полосы, тянувшиеся на многие и многие километры.
Несколько раз червь-библиотекарь Гершон останавливался, чтобы свернуть в соседний ряд. Потолок стал выше, и дважды Нина видела мелькавшие под ним стаи моли, несшие тяжелые папки в натруженных хелицерах.
Со временем нечто нелогичное, необоснованное и нерациональное стало наполнять душу Нины оптимизмом. Нина подумала о душе и эта идея показалась ей не такой абсурдной.
Вечер. Где-то.
- Мы вообще очень любим земную культуру. Помню лет тридцать назад она была у нас в большой моде. Впрочем, это было вполне объяснимо. Люди - первая раса с которой нам посчастливилось познакомиться. Ну и естественно, ваша культура оказала огромное влияние на нашу. Как, впрочем, бывает всегда, когда малая культура сталкивается с большой. Это можно было назвать нематериальной экспансией, захватом. Многие к этому так и относились. Говорили, будто мы теряем наши корни, наши традиции и культуру. На самом деле таких было меньшинство, и подобные мысли высказывали те, кто не имел никакого отношения к культуре.
Пентател Клавнир тараторил без умолку. Он уже успел рассказать о своей юности, о запутанных семейных неурядицах, об учебе, о внутренних и внешних конфликтах.
- Вы понимаете в чем дело. В качестве основного довода противники человечества называли простоту отношений. Ваши персонажи всегда однозначны, любовный конфликт сводится к отношению двух полов, точнее двух психически однородных существ. Вас упрекали в примитивизме, причем всю расу скопом. И не видели парадокса в том, что раса, претендующая на сложность, оказалась способной к ярлыкам и упрощению.
На самом же деле мы, лучшие, простите за нескромность, представители своего вида, считаем вашу простоту - ясностью. Все зависит от терминов. В вашей "Ромео и Джульетте" всего пять актов и один роковой поцелуй.
- Хорошо, а в вашей сколько?
- Актов? От двухсот пятидесяти до четырехсот семи, в зависимости от постановщика. А поцелуев сорок пять.
- Это почему? Яд не действовал.
- Нет, с ядом все в норме. Мы пентателы. Нас пятеро. И если уж умирать по воле автора, то непременно всем.
- Кстати, на счет смерти...
- Я вот еще случай вспомнил. Лейли и...
- На счет смерти Орионки. Является ли убийство у вашей расы уголовным преступлением?
- Безусловно. Но тут опять таки, есть нюансы. Смотря кого убивают и в каком количестве. Самая суровая кара ожидает за убийство правополушарно-вкусового-кишечного, самая маленькая за мозжечково-надпочечного. Убийство последнего в иные времена вообще приравнивалось к хулиганству, пока не обнаружилось, что именно мозжечково-надпочечный отвечает за музыкальный слух. Помню, было громкое дело, связанное с покушением на графа...
- По вашим законам, что грозило бы пентателу, убившему Орионку?
- От тридцати лет тюрьмы до пяти пожизненных сроков. Каждому. Я могу ошибаться. Все-таки я не юрист.
Лицо пентатела окаменело. Правогубие стало перешептываться с левогубием.
- Сдается мне, - продолжил он, - вы считаете меня подозреваемым. В смысле, подозреваете.
- Честно говоря, да. Как и всех прочих.
- Вы допросили до меня троих...
- Скорее, опросил.
- Хорошо, опросили. И до сих пор не приблизились к убийце?
- Я не могу ответить вам на этот вопрос.
Ранний вечер. Нью-Анджелес.
Сначала Нина услышала тихий шорох, словно недалеко было окно, и за ним шел дождь. Потом он стал громче и уже больше походил на треск сухих дров в камине. Он навевал странные ассоциации, Нина поймала себя на мысли, что понятия не имеет что такое камин, зачем ему нужны дрова и как они трещат.
А потом сквозь трескотню и шорох пробилось сопрано.
- Вот оно, - выдохнул библиотекарь Гершон, - Мы успеваем.
- Куда?!
- Понимаешь, капитан Суньига уже пришел и сообщил ей, что все будет хорошо.
- Кому ей? Что сообщил?
- Кармен. Это не важно. Надо торопиться.
- Постой, ты...
А ведь она думала, что он все это время торопился, знал, что времени мало и гнал на всех парах. Теперь же червь резко свернул за угол, и Нина чуть с него не свалилась.
Женский голос становился все громче, иногда к нему присоединялись один или два мужских.
А потом они снова свернули и остановились.
Если у библиотек и архивов могут быть поляны - то это была одна из них.
В центре ее что-то лоснилось и колыхалось.
Библиотекарь постоял немного на опушке и двинулся дальше на звук.
То были черви, они стояли плотным кольцом вокруг некого устройства, издававшего звуки. У них не было ушей, но Нина готова была поклясться, что они внимательно слушают женский голос, а может, им интереснее треск. Кто знает, что им на самом деле интересно.
