- Я так понимаю, вы лично заинтересованы в спасении вашего друга.

- Именно так.

- Тогда вам предстоит отправиться в путь со мной. Тут где-то должна быть упряжь, прицепите ее ко мне, взбирайтесь на, простите за нескромность, гриву, и вперед.

- Много ли времени это займет?

- Не буду врать, пять или шесть часов. Но это стоит того.

- Воннела не станет через двадцать часов.

- Станет-нестанет. Вы слишком сильно беспокоетесь о времени, о точных цифрах. Вас, людей, так интересует фатальное - потому что оно рационально и объяснимо. Как смерть. Забудьте о времени.

- Я не могу.

- Рациональное вас уже подвело. Ваши архивы наверняка взломаны, нужная вам информация стерта, или, хуже того, заменена. Если вы здесь - значит я ваша посденяя надежда. Нам пора в путь.

Нина посмотрела на червя оценивающе и с облегчением вспомнила, что в свое время не стала тратиться на человеческое чувство брезгливости. Она нашла упряжь, легко приладила ее к архивариусу-библиотекарю, ловко на него взобралась и в последний раз взглянула на полицейских.

- Ждите меня здесь, - сказала она очевидное.

Червь же, не разворачиваясь, дал задних ход и исчез в клубах пыли, унося Нину проч из пунктуального мира.

Предобеденное время. Где-то

Предстояли еще допросы, но во всем замке так запахло едой, что это можно было расценить как приглашение к обеду. Так и оказалось.

Все тот же стол был сервирован в лучших традициях античного человечества. Труп орионки с потолка исчез и это никого не удивило.

Расселись.

Воннел набросился на перепелов в устричном соусе, и не подозревая, что перед ним перепела в устричном соусе.

Евший свинцовую стружку Ден, отложил вилку.

- Я вот о чем подумал, доктор. Тут есть некое противоречие.

- Вы про убийство?

- Я про это, - сказал Ден, и обвел рукой помещение, - Ржавый кран в подвале, перчатки испачканные машинным маслом. Все выглядит вполне натуральным. И все же, это не так. И дело не в том, что мы находимся на планете вращающейся вокруг минимум четырех светил. И что тут никогда не было постройки земного типа, и что она принципиально невозможна в таких местах. Где каждый вечер идет кремниевый дождь. Вы когда-нибудь видели подобные сооружения, доктор Воннел.

- Признаться, только на фото.

- Это место не меньше по размерам центрально здания резиденции султанов.

- Чего? - спросил тень-продавец Нейбовиц.

- Резиденции Долмабахче в Стамбуле. Три четверти помещений там предназначались для прислуги. Как вчера помню. Ладно, допустим мы находимся не во дворце или резиденции, а скажем, в гостинице, просто очень дорогой. Но и в таких половина комнат уходило на кладовые, подсобки, прислугу. Куда ведут двери здесь? Вы увидели хоть одну, которая открывалась не в номера гостей и разного рода, не знаю, экспозиции. Все что мы имеем это котельную внизу. Выполненную с душой и любовью. Но всего одну.

Эта гостиница выглядит натуральной, но с очень большой долей условности. Тут не хватает многого. Да хотя бы слуг.

- Ладно. Отлично. - сказал пентател, - и что это нам дает?

- Нам. Преступник играет с нами в условности. Он рисует часть картины, позволяя воображению дописывать остальное. Знаете, почему масло - такой удобный материал для картин. Достаточно двух трех небрежных штрихов и вот за пеленой дождя мы видим силуэты прохожих, борющийся со стихией корабль или юное деревце, прижатое к земле ветром.

Эффектность, тема и стиль заставляют нас дописывать картину за автора. Ну, или вместе с ним.

Что мы видим здесь - роскошный дом и прочие элементы композиции - картины, в начале которой произошло зловещее убийство. Автор ее предусмотрел всё, кроме комнат для слуг и подсобок. Это рассеянность? Нет. Тот кто такое продумал не может быть рассеянным. Замысел? Да. Недосказав, он дает нам понять, что это игра, что мир условен, ну и представляет возможность поучаствовать в процессе.

- Вы хотите сказать, что тот, кто сделал это - художник? - спросила Нина.

- Именно. - ответил Ден.

Все кроме Дена и Воннела посмотрели на Шина. Тот заерзал на стуле, но быстро собрался.

- Секундочку, - сказал он, - А разве истинный художник может быть убийцей? Самоубийцей, запросто.

- Эта тема была закрыта еще до того как художник и добрый христианин Челлини убил в темном углу безоружного.

Художник, настоящий художник формирует новую картину мира, дает новый вкус. Вот, скажем, никто до тебя не разбивал героев на четыре гармоничных архетипа, или не сочувствовал убийце и ничтожеству, и вот мы получаем новую норму на десятилетия.

- По вашему, художник лучше других, и может себе позволить стоять над моралью.

- Ну, во-первых, не может, а должен, а во-вторых он хуже других. Художник создает новую мораль. И если уж он ее создает, так отчего же не встать над своим творением, отойти на пару шагов от мольберта, так чтоб лучше было видно. Хороший художник - непременно преступник.

А хороший детектив - критик. Он сопоставляет господствующую, так сказать, академическую мораль с моралью преступника. Это называется поиском мотивов. И вам, - Ден указал на Воннела, - предстоит поймать злодея. А для этого понять, какую новую мораль он творит. Поймите авторский замысел, и спасите нас.

Глава третья

Чуть ближе к вечеру. Где-то.

- Итак, вас зовут Генри Нейбовиц. Вы вольный торговец. Что вы продаете.

- Настроение. В основном хорошее, приподнятое, иногда эйфорию.

- Это наркотики?

- Что, простите?

- Вы торгуете наркотиками?

- Ну, если верить моему переводчику, вы имеете в виду не то же что и я.

- Объясните.

- Я уже сказал, я продаю хорошее настроение. Буквально. Беру у одного, у того, у кого много, и продаю другому. Ну, и оставляю себе немного.

- Это как?

- У меня же должен быть личный интерес.

- Хорошо, а чем вы расплачиваетесь?

- С кем?

- С тем первым.

- Жизненным опытом.

- У вас его так много?

- Я вольный торговец.

- Ага. Замкнутая система, все продумано, все довольны.

- Это преступление? Вы социалист?

- Нет и нет.

- Прекрасно. Я могу идти.

- Я очень мало знаю о вашей расе. Скажите, что у вас может быть мотивом для убийства.

- Мы не убиваем.

- Так не бывает.

- Мы состоим из необычной для вас материи. Причем это последнее слово, опять таки, если верить переводчику, переведено на ваш язык весьма условно. Нас нельзя убить и потому эта форма отношений у нашей расы отсутствует.

- Вы можете убить, ну, например, меня?

- Это просьба? Не вижу в этом смысла. Так мы не раскроем преступление.

- Чисто теоретически вы можете это сделать?

- Не знаю, не пробовал. И вряд ли кто-то из наших пытался выкинуть нечто подобное?

- Для вас это аморально?

Коммивояжер задумался.

- Не знаю как вам сказать. Для вас аморально ходить на голове?

- Нет. Просто это несколько неудобно.

- Вот и для нас. Совершить убийство неудобно. Не плохо, не хорошо. Неудобно.

- Я вас не понимаю.

- Это взаимно.

Воннел сквозь тело Нейбовица видел как за окном поднимаются к небу фонтаны жидкого кремния.

- К сожалению я не знаю способов верифицировать ваши слова, - сказал Воннел.

- А это нужно?

- Скажите еще что вы никогда не врете?

- Напротив, мы врем, изменяем женам, воруем, занимаемся политикой. Кстати, и враньем я тоже торгую.

- Скажите, почему именно вы - не убийца.

- Я уже ответил на этот вопрос.

Чуть ближе к вечеру. Нью-Анджелес.

Не прошло и получаса когда они нашли дело первого подозреваемого. Нина взяла ее с самой верхней полки, куда ей пришлось долго карабкаться.