-И тебе, мелкая пакостница дали высокий титул Принцессы-Священницы! А ты своим видом и поведением только позоришь, тех, кто доверил тебе эту ношу. Впору тебе называться Принцесса-Разбойница. Принцесса-Священница титул достойных лишь смиренных и добродетельных, способных к состраданию и помощи.
-А вот и не надо мне всяких титулов! - огрызнулась девочка, - я не служительница Обители, я светская Принцесса и более того, безбожница, и вы не имеете никого права судить и принуждать по своим священным законам. Это вон, Первосвященнику в голову пришло, с него и спрашивайте.
-Ну, раз не Принцесса, так тем более берись за метлу, никто в Обители не бездельничает, и уж тем более не безобразничает. А если и того не хочется...
Акила поспешно кашлянул, прерывая гневную тираду Афадину.
-В святом месте не пристало ругаться. Бог Милосердия одинаково милостив и для грешников и для чистосердечных, на всех простирается его надежда на примирение, и Обитель Его стало мраморным исполнением Его воли о мире между всеми живущими. Ты, Принцесса из всех людей, не посвященных в божественные тайны, ближе всего к нему, а посему отправляйся Храм и постарайся постичь его замысел. Побудь в тихом зале до самого вечера, прохлада и тишина помогут тебе успокоиться и направить свои мысли и чувства в благотворном потоке.
Принцесса едва не подпрыгнула от возмущения. Акила всеми силами старался убрать ее подальше от глаз, да еще выставлял виноватой ее, Афадину он даже слова не сказал! От мысли, что придется сидеть в Храме до вечера, а солнце даже к зениту еще не скоро взойдет, Принцессе стало худо. Вертлявой девочке было смертельно скучно сидеть неподвижно в пустом зале с голыми стенами. Ни о чем размышлять глядя на голые стене совсем не хотелось, и все мысли, что посещали голову крутились вокруг того как скорей можно было бы убежать. Но спорить с Акилой бессмысленно. Широкоплечий, высокий монах просто вскинул бы себе на плечо девочку, которая ему даже до груди не доставала и оттащит в Храм. И этого Принцессе не хотелось, как и быть высеченной крапивой. Монахи и священники то и дело поглядывали в сторону ругающихся, все словно ждали, что Принцессе устроят выволочку, а лишаться остатков своего королевского достоинства, она очень не хотела. Если она сейчас уйдет с высоко поднятой головой, послушавшись повеления Акилы, она бы сохранила лица - так, наверное, посчитали все собравшиеся вокруг. Но Принцесса так не считала, она бы лучше напилась воды из колодца, где семь лет сидела жаба, чем гнула бы шею. Ей было несказанно противно изображать покорность, особенно от осознания, что все вокруг понимают, как ее раздирают эти противоречия. А еще ей было противно повышать авторитет обитателей Покоев за свой счет. Все теперь лишний раз будут думать, что и на нее найдется управа и Двенадцать и их окружение действительно святые люди, перед которыми любой склонит голову. А она бы лучше затоптала ногами, раскричалась, побросала украшения и разбила бы фонарики, быть бунтаркой намного лучше. Но в таком случае ее бы просто заперли в комнате и лишили бы сладостей. Она лишь скрипнула зубами и отвернулась. Ей очень хотелось выплюнуть напоследок какое-нибудь проклятье, но ничего подходящего в голову не приходило.
Акила тяжело вздохнув, удалился, и Афадину осталась одна, провожать взглядом злую Принцессу. Ох, как чесались у нее руки огреть капризную девчонку! В ее родных краях никто с детьми не возился, они всегда были заняты либо легкой работой, либо своими играми, и никто не докучал шалостями и воплями. Впрочем, рвать крапиву она и не собиралась, а только спровадить Принцессу подальше от приготовлений, чтобы не путалась под ногами, она ведь понимала, что девчонка не возьмется за грязную работу, а если возьмется впору стоило начинать беспокоиться. Афадину покачала головой. Мало проблем в Ордене, так еще противная девчонка постоянно досаждает по мелочи. Если бы кто спросил ее мнения, то она бы посоветовала посадить Принцессу в лодку и пустить вниз по течению, с ее-то наглостью она бы не пропала. А беспокоиться нужно было о более важных делах. Уже через три луны наступят Святы Безмолвны, когда Бог Милосердия отмечает свои Милости - тех, кто родился по его воле. Сама-то она была не Милостью, а лишь той, кто по зову сердце пришел в Орден, а те кто был частью воли Милосердного встречались редко и почти все соглашались уходить с Благовестным... домой. Наверное, они еще с детства понимали, что связаны с Богом Милосердия куда крепче, чем остальные. Часто рожденные по воли были еще подростками и взволнованной душе, раздираемой противоречиями и переживаниям совсем не нужно было сталкиваться с паскудной девкой, которая не знала когда нужно остановиться.
Афадину постаралась выбросить все из головы, Безмолвны пусть занимают мысли высшего священства, а сейчас главная забота провести Медовицы.
Оказавшись в Храме, она ощутила знакомую прохладу. Внутри царил сумрак, казавшийся извечным, но стоило зажечь светильники? как ощущение испарялось, но Принцесса не собиралась этого делать. В полумраке ей прекрасно были видны росписи и фрески стен. Она миновала широкий Хрустальный зал, полностью пустой, только на полу растеклись разноцветные озерки света, здесь прихожане очищали свои помыслы, прежде чем встретиться с кем-то из высокого священства. Бродя по коридорам, анфиладам и залам, она выскользнула в коридор. Росписи на стенах тут же приковали ее внимание - они изображали ангельское воинство.
Когда только Принцесса прибыла в Обитель, она изумлялась, встретив здесь знакомые названия и существ: ангелы, серафимы... Но стоило ей увидеть местные изображения, удивление испарилось, оставив только недоумение. Никаких прекрасных златокудрых юношей с крылами за спиной, и трубящие в горны во славу божью. Ангелы по представлению местного населения представали мертвецами, которые естественным образом мумифицировались. Сухая выбеленная кожа подобно старой бумаге обтягивала их сущность: длинные конечности, тощие тела с выпирающими суставами и косточками, где-то кожная бумага износилась и разорвалась язвами. Круглая голова с черными провалами вместо ноздрей и глаз и безгубые рты раззявлены в немом прошении. Человека они должны были ввергать едва ли не в ужасах. Впрочем, местные - жители Линдиона и Обители считали, что ангелы являют собой ужасающие силы, эманации силы Бога, который покинул мир и вознесся на небеса (или улетел в холодные космические дали), и поэтому к ним стоило обращаться в самые отчаянные моменты, ведь последствия будут плачевными. Ангелы воплощали беспощадные силы жизни и смерти, подчиненные воле неизбежности и судьбы. Но они никогда не приходили к людям сами, даже их обиталище было в неизвестном направлении, но горе тому кто найдет его. Принцесса успела наслушаться о Простаке, Дураке и Шуте, которые по преданиям посетили трех самых страшных обитателей мироздания.
Ангелы жались по краям росписи, освобождая место высшим чинам божьего воинства. Они жадно слушали архангелов, которые обладали суровым человеческим обликом, со страшными, горящими глазами похожими на куски гагата. За спинами у них поднимались крылья похожие на острые клинки. Над их головами, в лазурном нарисованном небе сияли серафимы и херувимы, похожие на сгустки света с шестью сверкающими крылами. Солнце не было, они заслоняли они его своим сиянием, отчего дневное светило превращалось в безжизненную точку. Все они окружали некое создание на вид обычный человек, но голову его озарял солнечный свет наподобие нимба, а венцом служили звезды, лицо же его как ущербная луна, одна часть светла, другая темна. Принцесса не очень понимала, что происходило на стене, но решила, что это создание тот самый Дурак, побывавший у ангелов.
Принцесса-Священница, возбужденная от своего одиночества и полной свободой от взглядов тихонько кралась дальше. Ее посетило игровое настроение и ей хотелось чего-нибудь натворить в этом святом месте. Она не знала куда приведет ее коридор с ангелами, вернее могла бы представить и сориентироваться и найти нужный путь, но она предпочла быть ведомой наитием, отрешиться от знаний. В итоге она попала в один священных залов, где прихожан принимал Первосвященник.
