3

О, прекрасная страна, где колосья счастья есть

Душу пронзает

Вдруг безысходной печалью.

Неужели когда-то

Шуму злого осеннего ветра

Внимала я равнодушно?

Дни медленно покрывались позолотой, и небо становилось все гуще и насыщенней, словно лазурит, который становился ярче, стоило его оправить в золото. А Принцесса-Священница все думала, что похожа на жонглера, зависшего на тонкой веревке, натянутой между башен. Капризничала, расспрашивала про мертвых богов, раздражала всех живущих в Ордене и собирала провизию. Воровала на кухне овощи, сушеные травы и фрукты, в рабочих пристройках нашлась хорошая крепкая палка и веревка. Подбирала всякий мусор: сломанные иголки, яичную скорлупу, спутанные нитки, битые черепки и лоскутки ткани. Накопала немного земли и завернула ее в платочек. Идеально, думала она, было найти свою шпагу, но понимала, что это невозможно. Без оружия отправляться было рискованно, но в Ордене его было не найти, возможно послушники и хранили мечи и шпаги, но в полной недосягаемости.

Криск старался не попадаться ей на глаза, а тот незнакомый юноша, которого сдали в руки Таддео, больше не появлялся. Принцесса не задавала вопросов, она была уверена, что никто ей не скажет правды, и сейчас ей совсем было некогда интересоваться блаженным, она использует его как козырь в том случае, если ничего не получится с побегом.

Принцесса-Священница с удивлением обнаружила, что ее привычное любопытство, вечно сопровождавшее ее невидимым спутником, предательски покинуло ее. Тот интерес, что все еще оставался, она предпочла бы оставить вместе с Первосвященником в том мире, который она собиралась покинуть. Эта мысль неприятно поразила Принцессу своей готовностью и решительностью. И своей уверенностью в удаче, что уже было дурным предзнаменованием. Откровенно говоря, Принцесса никогда не верила до конца, что хоть одна из ее попыток окончится победой. Она действовала из отчаяния и невероятной потребности в движении. Не могла она сидеть неподвижно как древние изваяния, подтачиваемая временем и человеческими мольбами и ждать когда на нее снизойдет божественная благодать. Действовать нужно было в любом случае, чтобы напомнить о себя божеству, чтобы не забыть о самой себе. Но сейчас она не была наполнена угрожающей решимостью разбить свою голову об упрямые попытки и провалы, сейчас она была настроена на победу. Всем нутром и всей сущностью. И среди этой решимости поднимался вопрос подобно серому надгробию, готова ли она действительно бросить все? Свои незаконченные карты, поиск звездного пути? Вечноцветущие яблони и ворчливых монахов? Первосвященника и надежные белые стены?

Принцесса прекрасно понимала, что цепляется из последних сил за крошечные уступы, прежде чем рухнуть в бушующий поток, который унесет ее в самое настоящее Никуда. И ругала себя за это, чувствуя, как распадается на две половинки с настолько различными желаниями, что единственным выходом для нее представлялось просто исчезнуть. Она пыталась совершить подкоп под каждое свое желание, найти корни истинных причин для роста, но все что она нашла лишь бессмысленность всех ее потуг. Принцесса-Священница обнаружила, что делать что-либо, стремиться к чему-либо, и даже шевелиться весьма бестолковое занятие, лишенное всякого смысла, проще было замереть как медитирующие монахи и ждать, когда она погрузится в какое-то новое для нее состояние. Для Принцессы это было новым ощущением, и мир в какой-то момент стал удивительно простым и примитивным, однако решила, что такая мысль может быть только сигналом захватившего ее мрачного отчаяния.

Принцесса лежала, раскинув руки на вершине высокого холма, одного из тех, что опоясывали сердце Ордена. До нее долетали нежные белые лепестки тревожно шелестящей яблони стоящей одиноким аванпостом вдалеке от своих сестер. Вокруг нее частоколом возвышались спики и колоски, млечные маки, чьи розоватые чашечки, похожие на изящные кубки трепетали на легком ветру; златоцветки, белосердечники, трава, которая уже клонилась к земле в предчувствии скорого увядания, щекотавшая руки и ноги Принцессы. Голову Принцесса украшал венок из разнотравья, куда вплетались розовые вьюнки, крупные головки полевого мака и звездочки колокольчиков. Рядом с ней лежали ивовые прутики, переплетенные между собой в сложные узоры. Ива считалась деревом чародеек и Луны, ее веточка в умелых руках превращалась в грозное орудие ведьм. Как хорошо было бы найти ведьм, тех настоящих, у которых всегда наготове и страшные заговоры и мощные проклятья, у которых котел кипит, а дым костра рисует силуэты неотвратимого, но она не очень хорошо представляла, где бы их искать. Девочка запоздало поняла, что ее знания об этом мире крайне скудны. Здесь говорили, что Солнце - это глаз бога и днем ни одно сущее не укрывается от его взора. Злые силы прятались в глубоких расщелинах, куда лучи светила не могли проникнуть, и поэтому светлое время суток считалось самым благостным временем в сутках, ибо никакие озлобленные существа не могли ослушаться воли бога и навредить людям. А ночью же закрывался один глаз, распахивался другой - Луна. Это око было нездорово и часто слепло, из-за чего случались смена фаз Луны. И бдело оно не так строго, как солнечное. Когда же глаз потухал, то есть в новолуние, то в мир выходили нечистые силы и люди считали это время самым опасным для мира и самым лучшим для ведьм и их колдовства. Но подобное знание, основанное на простонародных верованиях, не имело никакого смысла. Она не знала, что за ржаным полем. Да где-то на далеком западе протекал Ассирин и блистала Жемчужина Западного побережья - Серадим, еще дальше простирался Восточный Предел и Коралловы Врата. На востоке бесконечные степи, которым и края не видать, только ветер гуляет. Север, говорят, изрезан реками и водопадами, и где стоит Алелун, город-в-горе, но и туда путь ей был заказан. Где-то там высился еще один храмовый комплекс Ордена Милосердия, второй по значимости после Обители - Нисэ, Обитель Священных Дев, Сады Блаженных, где протекал благословленный источник, чьи началом служили слезы Милосердного. Там жили Такамина и Этелия, а еще Пчельница и Хранительница лотосового трона, настоятельница Храма - Благословенная, которая во всем была послушна воле Первосвященника, она-то ни за что не поможет Принцессе. Но и эти знания не давали никакого толку, более того у Принцессы и карт не было. Впрочем, она хорошо ориентировалась в любых землях, даже в доселе невиданных. Древнее и тайное знание осело в ее крови, и она безошибочно находила указатели, которые оставлял сама природа. И Принцесса безрассудно полагала, что этого ей хватит.

С этого холма, под оком бога Принцессе хорошо были видны и храмовый комплекс Обители и часть обработанных земель, но заглянуть дальше за внешний круг из холмов она не могла, яблони стражами стояли у горизонта, своими тонкими ветвями с сотнями цветов закрывая Принцессу от всего мира. И, тем не менее она всегда могла залезть на самую высокую башню Храма Тающего Облака, где раньше была колокольня и оглядеть все прилежащие земли. Ни высоченная крепость монастыря, ни покатые серебристые крыши Покоев не могли закрыть взор. За яблонями расстилались огромные поля, летом сияющие позолотой пшеницы и ржи, рассеченные широкими дорогами. С востока они застилали все земли вплоть до горизонта, где можно было разглядеть темную полосу холмов и лесов, на западе они оканчивались у широкой реки, которая подмигивала солнечными бликами, за ней начинался еловый лес редкий, мягко уступающий место гладям озер и горным лугам, где цветут эдельвейсы, горечавки, лютики и аренарии. В южной стороне были видны березовые пущи и одинокие дубы. На севере, где золотое море сужалось, находился Приют у нижних холмов, как его называли прихожане, сами священнослужители называли его Длань Сострадания, но с башни его не было видно.