-- Ну - да, ну - да. - Простонал дед с натянутым лицом, но тут же отвернулся, направив взгляд на белую "Волгу", около которой появились три человека, - мужчина, женщина и подросток.

Мужчина принялся вытирать тряпкой лобовое стекло автомобиля, а женщина, лет сорока пяти, с короткой стрижкой почти черных волос, в легком светлом платье с голубыми цветочками, доставала наставлениями подростка, который очень неохотно кивал головою в знак согласия.

-- Летовы собрались проветриться. - Прокомментировал дед появление новых персонажей. - И откуда у людей такие деньги? Он - токарь на заводе, она - врач в поликлинике....

Без откровений старика, которые пропустил мимо, Ларский сразу понял, что видит самого себя, моложавую мать, и ненавистного отчима. Дениса охватило странное чувство страха, что они его узнают. Он не удивлялся происходящему, его не сбивал с толку сам факт, что ожившая мать разговаривает с ним, резко помолодевшим. Он даже не думал о том, что подобная история, расскажи ее Ларский, привела бы его прямиком в сумасшедший дом.

Он боялся одного, - снова оказаться под тяжелым прессом родственных отношений.

Семья всегда стояла выше, подавляя его "я". Удерживала на коротком поводке, требуя почитания, которое выливалось в унижение "младшенького". Старший брат, добившейся больших достижений в спорте, смотрел на него, как посетитель кабака смотрит на полового, - пойди, принеси, сделай, а за это получишь чаевые или подарок.

Брата никогда не интересовала чужая жизнь, чужая душа, даже, если этот "чужой" - родной человек. Он любил одного себя, благосклонно дозволяя окружающим любить..., нет, боготворить его персону.

Чувство обожания "самоё себя" сидело прочно и глубоко, как черная доминанта в коре головного мозга, которая начисто подавляет проблески объективного отношения со всем миром и самим собой.

Мать занималась собой и "любимым" (отец умер рано), а когда брат женился, то оказалось, что Денис всем мешает. Чувствуя это, он отчаянно искал выход, но зависимость от семьи не давала шансов. Когда исполнилось 18, очень хотелось разорвать всё, уйти, и жить самостоятельно, но он не смел, - слишком крепкие цепи держали, цепи духовной несвободы.

Такая опека, а со стороны Дениса - патологическая зависимость, продолжалась до его женитьбы в 1994 году, когда, уже не слушая никого, он заявил, что уезжает из России. Страхи перед чужой жизнью в незнакомой стране меркли перед страхом прожить долгие годы за другого человека, человека, которого походя лепила мать и ее окружение....

Проделав легкий экскурс по своей жизни, Ларский вернулся в настоящее (если бред происходящего с ним, можно было назвать - настоящим), и услышал, что старик продолжает говорить.

-- ... а брат его на Олимпиаде золото выиграл. - Старик причмокнул, и продолжил с завистью. - Много же там платят.

Старик задумался, видимо, подсчитывая сумму гонораров олимпийских чемпионов, и Денис спросил:

-- Какой это Олимпиаде?

-- Так в Гренобле. - Удивился вопросу дед.

"Значит, на дворе 1968 год. - Сделал вывод Ларский. - А, что это дает? Ничего. Мне - 14 лет, матери - 46. Еще совсем молодая женщина, врач, а связалась с пролетарием, окончившим пять классов деревенской школы. Я же окончил восьмой класс, и на вечере в честь такого события впервые попробовал портвейн, а советский портвейн, состоящий наполовину из красителей, а наполовину непонятно из чего, представлял собой "убойную" силу, которая незамедлительно шарахнула по непривыкшему мозгу. Последствия были омерзительны, - меня "вывернуло" в садике за школой. Как ни странно, эта история не охладила желания повзрослеть, и, главное, утвердиться перед более взрослыми друзьями таким, обычным для того времени, способом. Крутые, как бы сказали сейчас, поступки и тогда вызывали уважение.... Сейчас? А, когда - это сейчас? В 2015-м, или в 1968-м" ....

Ларский почувствовал, что чем глубже опускается в воспоминания, тем сильнее запутывается, - где реальность, которую, как можно скорее, нужно отсечь от видений, и где, те самые видения, разрушающие неустойчивое сознание....

-- ...мать ихняя - терапевт в поликлинике, - тем временем, дед продолжал рассказывать Денису его собственную жизнь, - странная женщина. Коммунист, а верит в Бога! Думаю, я, что она думает, что верит, а на самом деле.... Молиться Богу, и верить в Бога - это абсолютно разные понятия....

-- Вы, откуда же знаете, что она верит? - Спросил машинально Ларский, отчетливо представляя, как по утрам, выкурив обычную сигарету натощак, мать становится на колени, и что-то бормочет под нос, глядя на маленькую иконку, оставшуюся от бабушки. Намного позднее он узнал, что мать не имела ни малейшего представления о Евангелие, или других книгах, затрагивающие вопросы теологии, а проговаривала машинально, переписанные "от руки", молитвы.

-- Э-э, молодой человек, - старик прищурился, и как-то криво улыбнулся, - кому же знать, как ни мне. Я, знаете ли, поп расстрига. Слышали такое понятие? Да, так вот, имели беседы, из которых понял я, что нет там Веры, скорее, желание доказать себе, и тем утвердиться, что живет правильно, по совести, а не по уставу КПСС.

-- Однако, вы смелый человек. - Ларский впервые улыбнулся. - Говорить такое незнакомому....

-- Бросьте! - Зло перебил дед, отвернувшись. - Если бы мне смелости....

-- А, почему расстрига? Разуверились?

-- Бог во мне. - Прошептал старик, как показалось Ларскому, очень гордо, и через паузу продолжил своим тенором. - Церковь скатилась до формы партийной организации. Свои секретари, их помощники, функционеры. Божьи законы сменили законы страха перед начальством.... Дальше будет только хуже.... Знаете ли, пойду я. Пора.

Он легко поднялся, и, не прощаясь, бодрым шагом направился к выходу с площадки. Когда старик проходил мимо Летовых, мать и отчим уже сели в машину, а четырнадцатилетний Денис уходил в глубину двора, где скрылся за высокими кустами.

8

Забыв о старике, Ларский проводил взглядом Дениса Летова до момента, когда тот, слившись с зеленью, исчез из вида. Наступило время, когда нужно было решать, - что дальше? Ждать, и надеяться, что этот бред раствориться, и проявятся черты сегодняшнего настоящего, было тяжело, - бездеятельность угнетала, но, самое главное, вызывала водопад воспоминаний, материализующихся помимо его воли.

Ларский встал, и медленно пошел в глубину двора, где исчез Денис, потому что вспомнил, что там стоял стол для пинг-понга, врытый ножками в землю, - молодые ребята собирались именно там. Ему захотелось посмотреть со стороны на детские забавы? Может быть, хотя, определенной цели не было.

Неожиданно захотелось пить. Он остановился в растерянности, и шальная мысль проткнула мозг своей простотой и неотвратимостью: "Он сдохнет здесь от голода и жажды, - у него же нет советских денег, а продать нечего! Разве что - часы. Интересно, что будет, если предложить на продажу смартфон или планшет? Какая последует реакция? Люди, многие из которых не видели даже катушечного магнитофона, и не имеющие домашнего телефона, как воспримут скачок науки в конце XX века, начале XXI-го? Глупость! Они не поверят, и пошлют меня, как можно дальше - это в лучшем случае. В худшем - позовут милиционера.... Да, постараюсь продать часы".

Он двинулся дальше, раздумывая, как лучше подступиться к советской молодежи 1968-го года. Удивительно, но Ларский чувствовал неопределенную легкость, - тело, как будто, действительно помолодело, забыв о мелких старческих болячках. Вот только - голова! Голова, наполнившись воздухом детства, отяжелела, перекатывая с места на место окаменевшие образы ушедших дней....