Подчиняясь новому настроению, он собрал для путешествия только маленькую сумку. Ничего лишнего. Только необходимые вещи....
Выйдя из дома, Ларский вскинул голову, и долго рассматривал прозрачное голубоватое небо без единого облачка. Яркость и насыщенность небесной выси заставила прищуриться. Он с удовольствием прикрыл ресницами глаза, пропуская нежный свет мелкими порциями, но неожиданно услышал позади утробный голос пожилой соседки. Денис обернулся, - женщина небольшого роста, оплывшая непомерными жировыми накоплениями, образующими где нужно и не нужно глубокие складки, на объемных колоннах ног, и выпирающими, как что-то инородное, животом и задницей, переваливаясь, подходила ближе и ближе. Это была Бейла Пастернак, которую все звали просто - Бэла. Бейла очень гордилась своей фамилией. Она уехала из Росси в 1972 году, ей было 40 лет, и говорят, что была она "чертовски хороша". Сейчас ей 83, - она стара, толста, и плохо пахнет, но уверенно врет, что является родственницей писателя Бориса Пастернака.
-- ???? ?? ????? ?? ?? ?????? - Бэла спросила на иврите.
У Бейлы Пастернак и Дениса Ларского как-то сразу завязалась такая игра - Бэла говорит с ним только на иврите (хотя еще неплохо общалась и на русском), а Денис отвечает по-русски (он, вообще, плохо говорил на местном языке, но для работы этого хватало).
-- Куда собрался? - Он почувствовал, что сейчас женщина его раздражает, поэтому решил быстро закончить разговор, и ответил "в лоб". - В Москву!
-- ??? - В испуге выдохнула обычное "вей" Бэла, закатив глаза, и, видимо, от неожиданности, заговорила по-русски. - Навсегда? Это опрометчиво с вашей стороны, Денчик. Там до сих пор борются с космополитами? Не думаю. Им не до того. Украина "на ушах". С Обамой полный раздрай. Хотя, русские всё могут. И зачем вам эта ностальгия? Зачем залезать в старые калоши, когда здесь ты ходишь в прекрасных мокасинах. Кто там у тебя есть? ???????
Бэла игриво перешла на родной язык, и Ларский, который начинал "заводиться", понял, что, если не оборвет старую жидовку, потаенные страхи вернутся, и настроение опустится до нуля.
-- У меня нет ?????? - "бедных родственников". - Уже со злостью выплюнул сложную для него фразу Денис, и, отвернувшись, закончил разговор. - Прощайте!
Дорога до аэропорта Бен Гурион была недолгой, всего-то 14 км от города, и Денис, усаживаясь в такси, решил, что больше разговаривать ни с кем не будет, чтобы не раздражать утихшие волны негатива, слегка растревоженные Бэлой, но через пять минут уже злился на водителя. Молодой, смуглый, черноволосый таксист, посмотрев в глаза Денису, сразу заговорил на чистом русском языке.
-- На отдых, или по делам? - Спросил он, обгоняя впереди идущую машину.
-- Вы из России? - Как старый еврей, Ларский ответил вопросом на вопрос.
-- Да, откинулся год назад. - Весело подтвердил шофер догадку Дениса.
-- Откинулся? - Переспросил Ларский напряженно. - Неужели все так плохо? А, как вы догадались, что я русский? Кстати, вы - еврей?
Из усталого мозга Дениса вываливались вопросы один за другим. Проклиная себя и водилу, он чувствовал непреодолимое желание узнать о Родине то, что, как казалось, соответствует действительности. Он забыл, что прошло 20 лет, как уехал, а с переворота 91-го - все 24 года, и Россия должна была куда-то двигаться, - или вперед, или назад, но Ларский отчетливо понял, что, в данную секунду, хочет, чтобы ТАМ все было плохо. ТАМ не может быть хорошо потому что ЗДЕСЬ плохо ему.
Таксист еще раз внимательно посмотрел в глаза пассажира.
-- У вас тревожные глаза. - Серьезно начал он. - Я видел много русских на чужбине в силу своей прежней профессии. Так вот, - они все смотрят точно так же..., ожидая подвоха. Русские не могут существовать вне России. Они могут проклинать Родину поносными словами, и одновременно гордиться ее достижениями в спорте, науке, наконец в космосе и искусстве.
Ларский тревожно молчал, ожидая продолжения, - он никогда не говорил с "новыми русскими", а таксист представлялся именно таковым.
Между тем, тот, видя, что Денис увлеченно слушает, продолжил:
-- Я не еврей. Родился в Белоруссии, а жил в Омске. Жена - еврейка. - С грустью в голосе ответил он. - Интересуетесь, как там дела? Совсем плохо? Нет, так сказать нельзя. Кому-то хорошо, кому-то плохо. Как везде. Дело не в этом. ТАМ нет основы, твердыни что ли, на которой можно строить. Как будто возвели красивый на вид дом, а фундамент-то не надежен. Каждую минуту ждешь, что здание рухнет, и обломки придавят всех, ну, или почти всех, и страх заставляет воровать, брать взятки, откаты, а деньги переводить за границу, создавая "подушку безопасности", как говорил Путин. Правда, говорил он о другом.
Богатые уже давно основные средства вложили в недвижимость Европы, Америки, или где-то еще, - только не в России. Те, кто обязаны верить в Россию по должности своей, на самом деле используют ее, как инструмент накопления средств для жизни за границей....
-- Значит, все по-прежнему. - Прошептал Ларский, а в вслух добавил. - Россию, как родню, любить надо издалека.
Таксист промолчал, видимо, подумав, что слова пассажира - это аксиома не требующая доказательств. Он мотнул головой, указывая вперед, и констатировал:
-- Приехали.
Аэропорт шумел на разные голоса, перерабатывая людской поток, который казался бесконечным. Будущие пассажиры перемещались хаотично, нервно подталкивая багаж, оглядываясь, и стреляя глазами по сторонам в надежде кого-то, или что-то увидеть.
Толпа была разнородна, с большими и маленькими проплешинами, но - это была толпа, а Ларский, как истинный интроверт, толпы боялся, отчего сразу испытал ощущение заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир. Мир, который он не понимал, и не принимал, который дышал ненавистью, проникающей в мозг Дениса, вызывая агрессию.
Через пять минут, забыв аргументы, успокаивающие его дома, Ларский ненавидел всё. Ненавидел самого себя; кресло, на котором сидел; стюардесс, их кукольные улыбки, и подчеркнутую вежливость; летчиков, проходивших мимо с таким видом, как будто им принадлежит весь мир.
Да, он ненавидел всё, но в первую очередь то, как прожил жизнь, и чего достиг, к чему пришел, - к пустоте! К полному одиночеству!
3
Москва встретила серым небом, с которого влажной пылью сыпался июльский дождь. Пассажиры рейса, проходившие таможню, без энтузиазма доставали документы, и устало подтягивали свой багаж. Ларский, не обращая внимания на остальных прибывших, попытался себя взбодрить, - он активно рассматривал помещение, в котором оказался, и, невольно, отмечал, что аэропорт ничем не отличается от других воздушных вокзалов Европы. Неожиданно, - это ему понравилось. Сбрасывая тяжелый комок, приютившийся в разгоряченном мозге, он даже уловил настроение напоминающее гордость, которое заставило несколько свысока посмотреть на своих попутчиков. Это выглядело по-детски наивно, и, со стороны, казалось, наверное, забавным, но Денис этого не замечал. Он скользил загоревшимся взглядом по лицам соседей по очереди, пока глаза не наткнулись на меланхоличного пограничника с плоским лицом и зрачками совы.
-- You speak Russian? Welcome. For what term of profit? Visit purpose? - Автоматически спросил тот.
-- Говорите, пожалуйста, по-русски. - Небрежно бросил Ларский, желая показать, что с ним-то можно "по-простому", как со своим. - Прибыл на три дня, в командировку.
Пограничник вскинул удивленный взгляд на Дениса, как будто впервые услышал русский язык, и углубился в изучение документов. После формальностей, у стража границы в глазах появилось легко уловимое чувство неудовлетворенности. Он смотрел на маленькую сумку Ларского, на его паспорт, и казалось, ищет зацепку к чему придраться. Видимо, ничего не найдя, долго изображал удивление, но потом, моргнув, отчего стал нестерпимо похож на ночную птицу, сказал:
