-- Есть живописное местечко, - ответил тот, широко улыбаясь, от чего его лицо приобрело вид сморщенного сухофрукта, - я пловожу....
-- А, денег.... Сколько стоит коньяк?
-- Это смотля какой. - Со знанием дела причмокнул бомж. - Холоший - тыщи две, очень холоший, в пледелах нашего миклолайона, тыщь пять - семь. Можно конечно купить рублей за 500, но галантии никакой....
-- Хорошо. Купите "очень хороший", - Ларский в уме прикинул сумму, - и фруктов, закусить. Держите деньги....
Николай недолго искал место для посиделок. Он привел Ларского во двор старого дома постройки 30-х годов прошлого века (такие дома Денис хорошо помнил), где под лапами огромного тополя спряталась небольшая облезлая скамейка.
Дворик был действительно живописен. Полуразрушенные ворота, на которых проросли веточки какого-то дерева, пробив замшелые камни, впускали любого, кто хотел отдохнуть, и надышаться запахами ароматной зелени, покрывающей всё пространство этого "оазиса" среди громадного города. Деревья и кустарники оставляли место только для узких тропинок, и, когда Денис сел на скамейку, листва полностью закрыла его от посторонних глаз....
Потянулось время ожидания, - самое медленное, а потому расточительное. Ларский понимал, что попросту теряет этот отрезок жизни, и дела, которые намечались, будут не выполнены. Русский человек, попадая в Россию из-за рубежа, где он долго жил, чувствует острую необходимость доказать кому-то, что он - русский. Доказать, что хваленая европейская (американская) демократия не изменила его ментальность, - он русский "до мозга костей". А, чем же можно это доказать проще всего, как не совершить что-то безумное, - в частности, напиться в компании бомжа.
"Придуманная для самих себя свобода, подталкивает русского человека предъявлять всем сгустки ее проявления, самое яркое из которых - это пьянство "до чертиков" с последующим битьем лица своего собутыльника.
Русские никогда не были свободны, то есть, никогда не подчинялись законам, регулирующим общество при любом режиме правления. В России всё решается сердцем, поэтому законы, придуманные умными и не очень умными головами, не работают.
Свобода - это труд, а потому, если русскому предложить выбор между свободой и колбасой, он выберет - колбасу"....
-- Да, выберет колбасу. - Сказал вслух Денис.
Он не заметил, как перешептывание листвы, и безделье, навеяло такие мысли. Раньше подобного в голове не возникало, - он был далеко отсюда, и желания приехать не было, но, попав на родину, всё завертелось с новой силой.
-- Где же Николай? - Денис повел глазами, выискивая в сплошной листве свободные промежутки.
Мысли о том, что бомж его просто обманул, почему-то не возникало. Он достал из сумки зеркало, с которым обычно брился, и посмотрел в отражение. Зачем это проделал, Денис не понял, но спустя секунду, догадался, - хотел убедиться, что щетина "терпит". Ему очень не шла борода, делая его стариком, хотя кожа лица была еще подтянута, и морщины не портили "интерьер". Серые глаза под широкими бровями, почти прозрачные, покраснели от долгой дороги, и неожиданных приключений, а довольно крупный нос правильной формы расширял ноздри, втягивая чистый воздух. Короткая стрижка, уши, аккуратно прижатые к голове, - Ларский оценил свой вид на твердую "тройку"....
-- Извиняйте! Заделжка вышла! - Из глубины листвы кустарника донесся картавый крик.
Ломая мелкие ветки, Николай появился из густоты зелени, - одной рукой он нес большой пакет, другую, пальцами которой почтительно держал деньги, вытянул вперед.
-- Сдача. - Объяснил он, видя недоумение Ларского, который, повторно взглянув на купюры, дрожащие в грязной ладони, аккуратно вытянул из них тысячу.
-- Остальные - ваши. За работу.
Обрадованный еще более, бродяга выложил на скамейку содержимое пакета, - бутылку с темным содержимым, фрукты, четыре пирожных "эклер", и два пластиковых стаканчика....
6
Он выпил немного, но эти - двести грамм, упав в полупустой желудок, видимо, сразу всосались в кровь, и Денис почувствовал, как голова наполняется необъяснимой радостью, а усталое тело приобретает неестественную легкость, от ощущения которой казалось, что сейчас возможно - всё! Ему захотелось совершать поступки, от которых получаешь удовольствие....
Может быть по этой причине (распитие дорогого коньяка в компании оборванца удовольствием назвать было нельзя), а, быть может, попросту, пропало желание пить, но Ларский, закусив бананом, сказал:
-- Достаточно. Эффект достигнут. Остальное можете взять себе.
Бомж исчез без слов, растворившись в листве. Денис вытянул ноги, закинул голову, направив взгляд на серое, не похожее на летнее, небо, и огорчился, что не курит.
-- Сейчас бы, наверное, было неплохо затянуться ароматным дымком. - Сказал самому себе, но тут же, встряхнув головой, закончил. - Нужно идти....
Покидая двор, Ларский еще не представлял, куда направится. О гостинице думать не хотелось, и он медленно пошел по улице, название которой не помнил, в сторону Сокольников.
Его мозг, окутанный тихой эйфорией, начал выдавать неприятные вопросы, ответить на которые Денис не мог, или не хотел: "Зачем были нужны эти выкрутасы с портретом и бомжом? Послезавтра ты уедешь, и мучительно будешь забывать всё это. Ты что-то доказал самому себе, или незнакомому дяде? А знаешь, всё это похоже на банальный страх перед прошлым, которое поджидает тебя здесь. Ты, как можешь, заглушаешь неотвязное желание прикоснуться к нему, и увериться, что было оно не таким мрачным, как рисуется в воспоминаниях, которых ты тоже боишься".
Денис остановился, и посмотрел назад, - площадь трех вокзалов скрылась из вида, отодвигая дальше и дальше гостиницу, в которой он сейчас должен быть. Он всматривался в глубину улицы, как будто там лежало объяснение его поступкам, за которые ему стало стыдно. Так продолжалось не более минуты, которую Ларский сразу же забыл, предчувствуя новую волну желаний, проникающих в опьяненный мозг.
Он решительно подошел к краю тротуара, и поднял руку. Машина остановилась почти сразу. Ларский назвал улицу и дом, где когда-то жила семья Летовых....
Знакомые с детства улочки и переулки он не узнал. Казавшаяся в детстве широкой магистралью, улица на которой стоял их дом, превратилась в две узкие полосы движения с трамвайными путями посредине. Большие дома осели, обвесив себя безвкусной рекламой. Солидное, в "сталинском" стиле, здание метро съежилось, зажатое между автостоянкой и торговым центром, да и сама улица показалась короче, чем была, - такси быстро расправилось с нею, подкатив к нужному дому.
Ларский стоял около "своего" подъезда, измеряя взглядом глубину большого двора, утопающего в листве старых лип и тополей, - картинка невероятным образом мягко ложилась на его память, проявляя старые образы. Он немного боялся посмотреть на окна второго этажа, где жили Летовы, - казалось, что за ним наблюдают все соседи, жившие рядом. Казалось, что они здесь! Сидят в своих коммуналках, и, за неимением развлечений, смотрят во двор, обсуждая знакомых и их семьи....
Помогая побороть эту неприятную причуду своего воображения, он сильно сжал одной рукою ручку сумки, висевшей на плече, и посмотрел на "свои" окна. "Ничего особенного. Обычный, для сегодняшнего дня, пластик. Интересно, - кто там живет? - Мысли завертелись, обнажая обычный сумбур, возникающий в голове усталого человека. - Впрочем, зачем мне это? Нужно войти в подъезд, и посмотреть, как там внутри".
