― У меня шизофрения, ― призналась я осторожно.

Медленно, все краски сошли с его лица. Из его пальцев выпала зажигалка.

О, чёрт.

― Что?… ― шепнул он, сильно побледнев.

Он смотрел на меня так, словно силился понять меня, но не мог. Господи, конечно же он не мог, о чём я только думала?

― Нет, я понимал, что с тобой не всё просто, но…

Раф поджал губы, смотря на мои руки и его лицо исказили чертовски болезненные тени. Я судорожно перевела дыхание.

― Мне в тот день, когда ты меня на пирсе нашёл, биполярную шизофрению подтвердили на тестах. ― призналась я тихо, ― У меня фазы гипоманиакальных состояний стремительно чередуются с депрессией, без «светлого промежутка». То есть… я никогда не была на 100 % вменяема, всегда в одной из фаз, у меня никогда не было ремиссии.

― Господи, ты опять бледная.

― А ты себя-то видел? ― усмехнулась я неровно на слух. Раф прикурил сигарету, его взгляд был серьёзным, он казался спокойнее, чем мгновение назад.

― Я просто не думал, что так всё серьёзно. А раньше, ты что не знала этого?

Меня честно признаться, поражает эта его способность, моментально устанавливать контроль над собой. Я так не умею, и чёрта с два мне такое светит. Тяжело сглотнув я устремила взгляд перед собой и погрузилась в мучительный мир воспоминаний.

― Я тоже не думала. На сколько я могу помнить, в детстве… не знаю было ли так всегда, но начиная лет с шести или семи, я стала совершенно неуправляемой, неусидчивой, гиперактивной. Я тогда уже поняла, что когда ранюсь, мне почему-то становится легче. Я стала делать это нарочно. Я всё перепутала потому что, словно стёрлось всё, что было «до». Первое моё более менее вменяемое воспоминание, это моё седьмое день рождение. То есть… я не помню, похорон бабушки, я не помню няню, которая точно знаю, была у меня, не помню репетиторов которых нанимала Инна для моего подготовительного обучения, не помню, как пошла в школу, но почему-то знаю некоторые вещи, не знаю лишь откуда они взялись, просто урывки памяти. И эта пустота, там-где должны быть воспоминания, вызывает приступы паники и… сильную злость, ненависть, бесконтрольную ярость. ― я взглянула на свои руки, ― Я помню… помню, что были вспышки сильного страха и гнева: кричала, громила всё что под руку подвернётся, демонстративно резала руки. И это не было криком о помощи, это был открытый протест, бунт, я нарочно это делала на глазах Инны. И не спрашивай меня зачем, я сама едва понимаю. Она была в шоке и это мне нравилось, давало чувство удовлетворения, я словно мстила ей так что ли, не знаю. Но впервые по-настоящему я потеряла контроль над собой, в возрасте 9-ти лет. Она убила моего татума на моих глазах, Раф. Я почти не помню, что происходило потом. Но в ночь, когда меня реанимировали… я помню, как перевернула дом вверх дном, устроила погром среди ночи, я сильно перепугала Алю, я помню в каком ужасе она была… пробел… и я уже режу руки осколком фарфоровой вазы. Я раскромсала руки почти до кости, и тогда я даже не знала почему. Но меня спасли. Я стала чувствовать психогенную боль в теле, появился шум в голове… галлюцинации. Всё смешалось, я уже тогда видимо делала это: табуировала нежелательные мысли: самовнушение, отрицание… самообман. У меня получалось, что если у меня нет нагваля, значит больше нет души. А если нет души, значит я не живая. И началось… Я перестала чувствовать страх за свою жизнь, чувства самосохранения не было. Я щекотала нервы, себе и всем вокруг себя, я искала приключения на свою задницу: смоповреждения, могла сбежать из дома, подраться, я ни с кем не считалась, часто гуляла по крышам… с завязанными глазами. Однажды, мы застряли на трассе с отцом, несколько часов проторчали в пробке, что-то случилось на дороге. Я с ума сходила от бездействия, время тянулось мучительно медленно, я уговорила отца пойти и проверить что там стряслось. Мы пошли, оказалось колонну с обеих сторон движения перекрыл состав поезда на рельсах, какая-то авария на путях. В составе товарняка были цистерны с горючим. Я заметила, что специалисты что-то провеяли на цистернах, заметила, что один люк был не опломбирован, более того был открыт и вокруг никого не было, кто бы контролировал это, работники ушли дальше, проверять остальной состав. Я спросила у Кости, могут ли они взорваться, он ответил, что горят только пары. Мы уже собирались вернуться к машине, я выхватила сигарету из руки отца, взобралась на цистерну и затушила окурок в полной цистерне бензина. У него чуть инфаркт не случился. Я не могла остановиться, мне было необходимо ощущение адреналина, мне нужно было знать всё и обо всём, меня не интересовали детские игры, сверстники казались мне тупыми, глупыми, мне было скучно с ними. У меня не было детства, Раф, не потому что его отняли у меня. Меня лишили детства априори, где-то там, за этим рубежом где только темнота вместо воспоминаний. Я никогда не чувствовала себя маленькой. Я чувствовала превосходство над целым миром: чувство безнаказанности, всемогущества, вседозволенности… бессмертия. Я не была ребёнком. Я была Божеством. А в 13 лет меня ввели в гипноз, и я упала, мои иллюзорные небеса обрушились и я вдруг с вершины Престола, оказалась в Бездне, в жесточайшем кризисе. Тогда это открыло для меня переменчивые сумерки, и это длилось больше двух лет. Я не могла уследить за этими… сменами настроения: падения, взлёты. Я то замыкалась, спала по 17 часов в сутки, но не ощущала ничего кроме усталости, шума в голове и невыносимой тяжести внутри, словно вакуум. То не знала куда выплеснуть энергию внезапно закипающую во мне ― это сводило меня с ума. Я неделями не спала, ни ела, устраивала всё новые и новые проблемы отцу. Я не понимала, что со мной происходит, и не хотела понимать. Я впервые задумалась, что я не в порядке, до этого, я словно не видела ничерта. А взглянув на свою жизнь, на себя, на то что я делаю… я была шокирована. Я не хотела такой жизни. Я почти не помню себя в возрасте с 13-ти, до 16-ти лет. Что я вытворяла, что было со мной словами не объяснить, Раф, когда я… Я не жила, я просто существовала. Проблемы с алкоголем и наркатой, попытки суицида. ― замолчав, я боясь смотреть на Рафа, боясь его реакции, когда я подводила его к этой грани своего сумасшествия, неизвестно что сейчас перечеркнёт эта жестокая и беспощадная линия. ― Как следствие, я имела тысячу и одну проблему с законом, проходила курс реабилитации, но снова срывалась, даже не пытаясь осмотреться вокруг себя. Я затабуировала это, отказалась от самой себя… возненавидела. ― всё таки взглянув на Рафа, его реакций на мои слова не было, словно он внимательный и рассудительный док, всегда спокойно внимающий моим откровениям, чтобы потом помочь мне разложить всё по полочкам в своей голове, возвращая здравый рассудок. ― Последняя реабилитация, прошла немного успешнее. После лечения и наставления продолжить его у психотерапевта, вне клиники, отец, сменил мне документы и я переехала к матери, по рекомендациям одного долбанного замечательного специалиста. ― я не выдержала и по щеке потекла слеза, к счастью Раф из-за ниспадающих по плечам, на колени кудрей, приковывающие мой профиль, не видел этого. ― Я имею риск, в любой момент, вернутся назад, и повторить этот грёбанный отрезок своей жизни вновь… ― проговорила я дрожащим голосом, ― Да и чёрт бы со мной. Ты хоть на мгновение представляешь, что будет, если твои родители, узнают об этом? Для меня не секрет, что у вас довольно строгие правила, Раф. Я априори чертовски нарушила их все. ― и прежде, чем он что либо сказал, я подвела итог, не двусмысленно давая понять, что ничего простого его со мной не ждёт, ― А вот теперь подумай Раф, по-настоящему, очень хорошо подумай, кого ты впускаешь в свою жизнь.

Раф, легко подцепив упавший жемчужный локон, заправил кудряшку за ухо и нежными движениями стёр слёзы с моего лица. Он обхватил ладонями моё лицо, прижимаясь лбом к моему.

― Прошлое бывает слишком тяжелым для того, чтобы повсюду носить его с собой. Иногда о нем стоит забыть ради будущего.