Да наплевать! Я делаю шаг в комнату, полностью открывая дверь, обличая своё присутствие. Она видит меня, через тёмное отражение в зеркале. Моё сердце ускоряется, ускоряется и бежит прочь от меня. Так. Спокойно. Спокойно, Тори, ты знаешь, что с этим делать, знаешь, как себя вести… Я ведь знаю, не так ли? Я припоминаю, пару критических ситуаций в клинике, когда пациенты страдающие шизофреническими расстройствами, срывались в бреду. Я на секунду замираю. Безразличным взглядом обвожу тёмное пространство комнаты.

― Ну и дубак у тебя здесь. ― качаю я головой и пройдя в сторону, вальяжно и небрежно усаживаюсь в кресло, подпирая подбородок кулаком. Ногти до боли впиваются в маю ладонь, в ту самую, которую я порезала. Пульсация, успокаивает меня, помогает мне. Это может сыграть мне на руку. Легко кивнула на распахнутое окно.

― Окошко не пробовала закрывать? ― усмехнулась я иронично, но беззлобно, как ребёнку, ― Не май месяц всё-таки!

От бессонной ночи, меня порядочно кренило, но страх всё же поддерживал меня в ясном сознании. Она молчала, только смотрела на меня, бесстрастными глазами, через отражение, не отнимая лезвия от горла. Что она собирается делать я не понимаю? Хорошо. Значит говорить буду я.

― Знаешь, пока тебя не было, столько всего произошло…

― Знаю, ― вдруг сказала она, ― Я всё знаю.

Даже боюсь представить откуда.

― Альбина, сказала, что тебе диагностировали биполярное расстройство, и назначили новые препараты.

Это, вы, маман, ещё про шизу наследственную не знаете.

― Ага, ― кивнула я, скучающе, бесцельно смотря в пол.

― Как это? ― спросила она тихо.

Не думаю, что это удачное время, для подобных разговоров.

― Биполярное-то? ― решила я уточнить. Она кивнула, но нож так и остался у ее горла.

― Это как фазы, сменяющие друг друга, порой хаотично, но их только три. Депрессия, гипомания и мания.

― Три вечных искры что во век не дремлют, ― пробормотала она.

― Хм, Алигьери? ― повела я бровью. Она снова кивнула.

― Гипомания… ― проговорила она как-то сильно медленно, словно пробуя слово на вкус. Вот блин, неужели я так же порой могу выглядеть?

― Да, гипомания. ― я расслабленно вытянула ноги, скрещивая их в лодыжках, ― Гипомания ― это бег. Стремительный, непрерывный, вечный. Торопишься, жить, узнавать, чувствовать. Больше, ярче, как жадный до всего нового маленький ребёнок, стремится узнать новое, хочет всё попробовать, рушит стены, не зная, что там, ― рассуждала я смотря в потолок, ― Совершенно идеальный, красивый ход. Мне он знаком. ― я встала на ноги и пошла к ней, говоря ровно и слегка патетично, ― Но отчасти этот бег ― не больше чем трусость. Гипомания, какой бы удивительной она не была, перестает в манию. И ты сбегаешь в болезнь, бежишь ― бежишь не оглядываясь, боясь прервать движение, остановиться, отдышаться, осмотреться вокруг. Но какова конечная цель? ― я сделала многозначительную паузу, повиснув на зеркале, ― Её нет. Ладно, твоя очередь. Что ещё за хрень ты вытворяешь? ― усмехнулась я легко на слух. Сейчас, от неё меня отделяет расстояние в пол руки. Критически близко, а что поделать. ― Терапия? ― вздохнула я, догадавшись, ― Это всё из-за таблеток, да?

Она не ответила, но повела лезвие.

― Знаем, умеем, практикуем… ― я звучала заполошно. Осторожно, я протянула к ней руку, к ножу, что легко скользил по коже, но не так, чтобы причинить весомый вред. Просто чертил красную линию, слегка рассекая кожу. Не сразу но до меня дошло: она в точности повторяет линию шрама на моей шее. Вот зачем ей зеркало, вот почему она спокойна, она не собирается резаться намертво. Я вспомнила, как подобное она проворачивала, когда я была маленькой. Она наносила себе повреждения, ровно, те же самые, что наносила нам, в период рецидивов. И кажется я на столько двинулась на весь чердак, что прекрасно понимаю её мотивы. Стоило моей руке коснуться рукоятки ножа, как он мгновенно уткнулся остриём прямо в ямочку на моей шее.

― Прелестно… ― пробормотала я, просто обмерев от такого манёвра. На мгновение, а потом перешагивая через себя, схватила ее за руку, резко, грубо, слегка усиливая нажим лезвия. ― Ну давай,― вскинула я подбородком, ― Что? Взяла нож― режь! ― прорычала я зло. Она часто заморгала, точно ожидая ни этого. Может припугнуть хотела, чтоб я ушла. Но это я напугала её своим манёвром. ― А не можешь, так и не берись! ― я дернула руку в сторону, но она намертво вцепилась в рукоять ножа, ― Да, отдай ты нахрен этот нож!

Отобрав орудие, закрутила его между пальцами.

― Самобичевание, Инна. Вот значит какая у тебя религия, веришь, что исцеляешь свою больную душу, примеряя на себя мою боль? Хм, валяй… ― я запульнула нож, вонзая его в стену, ― Кто я такая чтобы указывать тебе во что верить.

Она была холодной, бесстрастной, как и всё вокруг неё. Долбанная Снежная Королева. Она бы бесподобно смотрелась в моей комнате, в кружении всех тех перьев, от разорванных подушек, как в метели… В голове, мелькнуло что-то… и ещё, и ещё: оно разгонялось, обретало ясность, смысл, перенося меня, глубоко в подсознание, туда, где…

Слепая ярость, перекрыла мне кислород. Ненависть и боль текла во мне лавой по венам. Я скользнула за её спину.

― И ты молчала, ― прорычала я сдавленно. Она сильно напряглась и насторожилась, буквально навострив уши.

― О чём ты?

― Ты хочешь мне сказать, что ты не знала собственного диагноза? Не знала, чем это чревато? ― проговорила я вкрадчиво. Мать обледенела, просто покрылась той самой идеальной непроницаемой коркой льда ― лёд присущий только ей одной.

― Оставь это, ― отрезала она стальным тоном.

― Ты не сказала, так? ― я прихлопнула ладонью по зеркалу, заставляя его дрожать, ― Какого хрена ты не сказала ему?!

Я видела в её глазах, как щелчок, хлёстче чем от кнута ударил по ней, разбивая и осыпая лёд.

― Какого хрена тебя это касается?! ― всплеснула она руками, ― Ты не знаешь, ни черта, так что просто заткнись! И… ― она потеряла ровное дыхание, ― Чёрт! Просто отъебись от меня!

Она просто хотела сбежать прочь. Я видела это, я знала какого это, меня завораживало и пугало это. Всё что она смогла сделать это схватиться за голову. Шум в голове наверняка был невыносимый. И боль вспыхивала во всём её теле огнём. Вне сомнений. Она не могла сделать вдох. Я смотрела на неё, и думала, неужели я такая же как она?