Мой взгляд нашёл Солу с Мишей. Они так мило смотрелись вместе, о чём — то воркуя в обнимку. Они не скрывали своих чувств, видимо от того, что незачем. Меня там нет. Причина их молчания ― я и моё бесконечное одиночество. Наверное не хотели, чтоб я чувствовала себя третьей лишней. Вероятно так и было, в этом было что-то печальное, но вообще-то меня это больше радовало. Я не всегда убийственно депрессивная, в том-то и вся фишка моей болезни ― я умею летать. Раф что, в самом деле думает, что я влюблена в Раевского? Я конечно обожаю этого парня, но уж точно без романтического контекста! Меня пробрало необъяснимым приступом смеха. Кажется, это всё натянутые как струны нервы.

― Мы друзья ― то, что никогда не изменится. ― посмеивалась я.

― И поэтому, ты пыталась покончить с собой? Я просто не догоняю! Чем ты думала, чёрт возьми, отпуская тормоза! ― это звучало отчаянно. Взъерошивая свои волосы, он спрятал одну руку в карман джинсов и отступил в сторону.

― Не надо притворяться, что тебя волнует ещё хоть кто-то, кроме самого себя.

Он как-то прерывисто нервно усмехнулся.

― Что это было вообще? Такое впечатление, что рояль кусается. У Сашки наверное инфаркт бы случился, если б он это увидел. Для него Бехштейн, долбанный Святой Грааль, среди инструментов.

― Уверяю, ты не хочешь этого знать.

― А что, если хочу?

― Что я могу сказать? ― пробормотала я разведя руками.

Пару мгновений он удерживал мой взгляд. Я сделала глубокий ровный вдох и задержала дыхание. Не смотря на то, что он хмурится, уголок его губ неуверенно дрогнул.

― Не нужно много слов, чтобы сказать правду.

Я устала. Устала бороться с ним, с самой собой и своим долбанным дерьмом. Мне хотелось освободиться. Хотелось каким-то образом продемонстрировать всю свою чудовищность, в надежде, что он поймёт уже наконец, что я сумасшедшая и отвалит к чёрту. Пусть лучше знает, что я за монстр, чем я вечно буду в страхе скитаться по своему неправильному внутреннему миру, в поисках правильных ответов на его вопросы. Ответов никому не известных и не признанных теми, кто меня оставил, в то время, когда я должна была молиться на них.

Какой смысл говорить, если я сбегу с этого хренова маскарада? Голова немного закружилась от нехватки воздуха. Посмотрев в окно, я видела своё дымчатое отражение на стекле. Память должна заменять прекрасный вид из окна. Проблема в том, что моя память заменяет мне удар в тысячу вольт, внутривенно.

― Это как… «Пропасть, в которую ты летишь, ― ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти».

Мой голос, ещё долю секунду отражался между весёлым шумом со двора и тяжелым молчанием между нами. Посмотрела на парня, ни на мгновение не отрывающего от меня немного прищуренный взгляд, тёмно-сапфировых глаз. Он недоверчиво покосился на стеллажи с книгами.

― Это что… Сэлинджер? ― как-то неясно спросил Раф, ― «Над пропастью во ржи»?

Его лицо носило маску неясного смысла. Тот тип взгляда, когда непременно хочется узнать о чём, чёрт побери, он думает.

― Верно, ― кивнула я, ― «Над пропастью во ржи». Знаешь, что это такое? Жить, зависнув над пропастью в грёбанной ржи? Когда твоя собственная улыбка причиняет боль, и ты до смерти хочешь быть как все, вот только не можешь ничерта.

Он так и не ответил мне, ожидая видимо, ответа от меня. Я лишь сказала:

― А, вот я знаю каково это, Раф.

Он покачал головой.

― А ты не пробовала, просто жить в свое удовольствие?

Я вспыхнула возмущением от его слов.

― А ты не пробовал не быть занозой в заднице, с комплексом Бога? ― выплюнула я язвительно.

Ему не в жизнь не понять, почему всё мои попытки, так сказать почувствовать вкус к жизни только в том и заключаются. В том, чтобы заглушить то, что мешает его чувствовать. Есть эйфория, есть апатия. Взлёты и падения. А я где-то посередине. От катарсиса до депрессии, за пару мгновений. Стоить только сделать неверный шаг и я уже лечу с вершины, на которую взобралась… Надо ли говорить, что это плохо заканчивается? Но другого не дано.

Я опустила глаза, видя, как в периферии зрения, крайне сосредоточенно за мной наблюдал Раф.

― А вообще, ты знаешь, это странно.

― Да, неужели? ― повела я бровью и медленно подняла на него взгляд, ― Знаешь, как-то не думала об этом. Хорошая версия. Многое объясняет. ― процедила я сквозь зубы. Конечно чёрт побери, это странно! Я бы даже сказала, что он здорово приуменьшил!

― Нет, это понятно, ― вздохнул парень, он на мгновение замер взглядом в моих глазах, ― Я о том, что… ты что помнишь дословно каждую книгу, которую когда либо читала?

― вымученно скривился Раф, ― У тебя что память фотографическая?

Прямо сейчас, он настораживал меня. Не слишком ли много, он знает обо мне? Кажется, он выбрал чертовски неудачное время до меня докопаться. Это было… фрустрирующе. Что, чёрт возьми, вообще это было, а? Галлюцинации. Но я же пью свои дурацкие таблетки! Неужели этого мало! Может это не было бредом, может всё же, память? Далеко не каждый человек, имеет хотя бы треть тех навыков и знаний, которыми обладаю я. Но толку-то от этих знаний. Бабушка всегда говорила отцу: стремись к мудрости, а не к знаниям. Знания ― это прошлое. Мудрость ― это будущее. У меня нет будущего. Эта пропасть не точка на карте. Она во мне, в моей дурацкой голове. Я и есть эта самая пропасть. А дальше-то что? Всё! Коллапс! Конец прогресса. Полный апофеоз сознания. Как итог: свернутая система. Анабиоз. Впавший в кому разум с минимальной жизнедеятельностью и метаболизмом, который может существовать в таком состоянии сколь угодно долго. Вечно! Я ненастоящая, фальшивая. То, что видят во мне ― это искусственный собирательный образ, только осколки чужих индивидуальностей. И больше ничего. Мне нечего сказать. Нечего спросить. Я своего рода реакционер. Я только реагирую на то, что говорят другие. Я не думаю. Не могу думать, мысли просто убивают меня. Я могу маниакально целеустремлённо верить в чудо, но с ещё большей силой, отрицать и ненавидеть. Порой одновременно, и эта неопределённость в конечном итоге, догоняет меня и я впадаю в безнадёжное отчаяние, на фоне своей слабости и абсолютной бесполезности, это поглощает меня со скоростью чёртовой пули. Эта пуля пасёт меня всюду.

Он отстранился и надолго замолчал. Я услышала шорох падающей на пол ткани и шумный ошеломлённый вдох. У меня даже не было сил его останавливать, я лишь тяжело сглотнула. Он этого не поймёт.

Встывший в пространство парень, медленно склонил голову чуть влево. Он пробежался изучающим взглядом вдоль полотен. У меня дыхания сбилось, от вида собственных полотен. Он не поймёт такого творчества, оно слишком страшное, мрачное, безобразное. Тёмные, авангардные полотна, изображали души горящие на кострах и изломанные тела в окружении монстров. К остальным вдоль стены была приставлена моя последняя картина маслом, фрагмент которой я фотографировала с утра, для Тёмы. Белая эфемерная фигура ангела, с опущенным мечом, стоящая на раскалённых углях, в плену терновника и огня. Оружие, руки и ноги оплетены терновником, впивающимся до крови, и языками пламени ― оковы удерживающие, не позволяющие взмыть ввысь. Голова упущена, крылья, распахнуты, устремляясь кончиками белых перьев к высшей точке. Ангел, в окружении тёмных фигур, как между двумя войсками, затемнен к низу как и вся композиция. А кверху стремящаяся к высшему свету переливов звёзд.

Раф неспешно подошёл ко мне, останавливаясь очень близко от моего лица. Мое дурацкое сердце глухо и болезненно застучало в груди. Я уставилась на его браслеты.

― Что с твоими руками? ― спросила я резко и посмотрела ему в глаза.