Шиповалка, или шиповаловка - это сарай, где раньше валяли валенки. Сейчас это ремесло в Лосевке забыто.

В ушах стоял сплошной звон цикад, похожий на гул высоковольтных проводов. Из чуть примятых зарослей иван-чая доносилось девичье хихиканье, прерываемое ломким юношеским тенорком. Парень читал вслух. Я расслышала несколько фраз. Это было бульварное чтиво низкого пошиба, какая-то гадость из тех книжонок, что нынче обильно выпускают наши издательства, так называемая "коммерческая литература". Ничего другого у нас теперь не печатают. Подробности интимной жизни двух господ из верхних эшелонов власти (они занимались мужеложством), их беседа во время этого занятья:

"- У нас будет богатое общество, дорогой мой. Надо ликвидировать бедняков, и останутся лишь обеспеченные слои да среднее сословье.

- Естественно, беднота вымрет от гиперинфляции. Часть средних как-нибудь истребим тоже, а к чему столько людей, они же размножаются как тараканы, разве прокормить такую ораву? Не-ет, надо расширить сеть катастроф и стихийных бедствий. Тогда и квартиры высвободятся, и капиталовложения. Россия будет развитой страной!

— В октябре организуем фокус! — страстно прошептал он и приник горячими губами к трепещущему низу друга. Их рыхлые обвислые тела, умащенные проступившей пленкой пота и от этого кажущиеся покрытыми целлофаном, слились в безудержном половом экстазе..."

Бездарное безнравственное чтиво, к тому же автор плохо владеет словом. Вот такая дрянь попадает в руки молодежи. А если на этакий текст нарвется кто-нибудь неуравновешенный, или ребенок?.. Ой-ей-ей...

А впрочем, при чем здесь звуки в зарослях, собаки, Лосевка? Я совсем о другом подумала. Кстати, свинью на цепь посадил валин брат Коля, он так пошутил. Об этом мне по секрету рассказал, хохоча, сосед Дима - тот, который своими руками в одиночку избу себе строит, который перессорился со всей родней, ну знаете, наверно, Диму, живет сам по себе, не пьет, не курит, занимается гимнастикой по какой-то американской книжке и работает в лесхозе. Ну, тот самый местный философ, помешанный на политике. Вспомнили? Хотя, если вы не были в Лосевке, то наверняка не знаете. Диму я в тот день тоже встретила - он тащил на плече бревно. Поравнявшись со мной, остановился, широко улыбнулся, блеснув крепкими зубами, поздоровался и, разглядывая мой купальник, заговорил о каких-то решениях Верховного Совета. Я вдруг перебила его, спросив зачем-то:

- Дима, кто зарыл Нила?

- Каждое правительство зарывает своего Нила, - ответил он и чуть подправил мускулистым плечом бревно.

- Да нет, я имею в виду того деревянного Нила, которого, помнишь, я...

- Знаю, - ответил он, улыбаясь еще шире.

- Ты загорел почти дочерна!

- А как же, работа на солнышке, это тебе не город.

Кажется, он - единственный в Лосевке, кто любит свое село, подумалось мне.

И, может быть, он прав. "Каждому сверчку - свой сучок... Где родился, там и пригодился..." Я припоминала пословицы. Потом вдруг вспомнила ту невероятную грозу в Москве, когда ветер бухнул в форточку, распахнув ее настежь, и все бумаги с моего стола разом слетели на пол и поползли как живые. И только маленький темный Нил сурово потупился в углу моего письменного стола, строгий и неподвижный.

Дай мне чашу вина! Ибо мир этот - сказка,

Ибо жизнь - словно ветер, а мы -словно пух...

Омар Хайям

1. Поэта - в президенты!

- Товарищи, давайте голосовать указ.

- За указ, или против указа?

- По мотивам указа...

Шум заставил людей глянуть вверх - на столе петух хлопал крыльями и энергично встряхивался, ероша перья. Все бросились к нему, схватили и вмиг ощипали. Голый петух конфузливо сжался... Да не петух вовсе, а пожилой мужчина, прикрывая ладонями наготу, озирался виновато.

- Продолжим, товарищи, - сказали люди. -Так, значит, все наши связи, горизонтально-вертикально-перпендикулярные и другие, лопнули и перекосились...

- Шестой микрофон, пожалуйста. Тише, товарищи...

- Буквально два слова! - женщина ринулась к микрофону. - Пару слов. Я хочу подчеркнуть, что нам угрожают террористы, преследуют, обыскивают, щиплют, то есть это мы друг друга щиплем и ощипываем вместо того, чтобы сплотиться или просто быть невозмутимыми, как мой знакомый гений Леонид Солнышкин...

На табло замелькали цифры - счет слов. Перевалило за тысячу. Женщина задушевно вещала, не реагируя на выкрики — "Хватит, гоните ее!", "Отключите микрофон!", "Все давно отключено, а она орет, как труба иерихонская, мы оглохли!"...

- А ведь он, Солнышкин Леня, сначала не был гением! - упоенно гремела женщина. - Начинал он как хронический второгодник в школе, затем - как дембель, по характеру он флегматичен, мечтателен и наивно мудр. Его все любят, запросто приходят в гости и сами приглашают охотно, ведь Солнышкин уютен, как мягкий плюшевый диван, а всем так не хватает уюта, и притом, приятен этакий чудак в пылу застолья, даже если он и не гений...

- Да какое отношение к петуху! - заорали из зала, - И к нам!..

- И вдруг с ним стало все это случаться... Сначала этот сон... Сны... - Продолжала женщина. - В тот день, гости разошлись, правда, замешкалась у аквариума с лягушкой симпатичная Валентина, но и ее вскоре умыкнул энергичный Игорь. Тут Солнышкина и сморило. Завалился на диван, накрывшись пледом. И... провалился. Пролетел сквозь слои постельного белья, паркетов и потолков, асфальта, земли, грунта, и очутился в подземном коридоре.

Горели свечи, в полумраке со стен взирали на Леонида старинные портреты. Пахло туманной сыростью и пылью. Он двинулся вперед. В конце коридора взмыла вверх витая решетка, и Солнышкин прошел в просторный пустой зал. Так, переходя через залы, Леня вдруг осознал, что находится не то в Шереметьевском дворце, не то в другом, похожем. Где-то в конце помещения слышались голоса. Солнышкин двинулся на звук и увидел распахнутые двери, много огней над бронзовыми статуями-подсвечниками, хорошо одетых людей. Он подошел ближе, и тогда к нему навстречу устремился осанистый старик.

"Извините, я, кажется, опоздал", - почему-то сказал Леонид. "Ничего, пустяки", ответил старик и кивнул на возникших, как из-под земли, близнецов лет тридцати. - "Это мои сыновья. Ну, а теперь - за стол".

Все перешли в соседний зал с хрустальными люстрами, и стали рассаживаться за массивным, удивительно длинным столом. Для Солнышкина было уготовано место напротив старика с сыновьями. Соседкой его оказалась симпатичная блондинка. Леонид взглянул на нее, пытаясь вспомнить, кого же она ему напоминает, но тут же отвлекся, очарованный видом снеди. Но нет, не еда, как показалось сначала Солнышкину, была в приборах на серебристой скатерти. В бокалах, вазах и кубках было что-то не то. В кубках посверкивало что-то, похожее на вино - красное как кровь, и другое, белое, как яд для коронованных особ. Нечто зловещее наполняло вазы, меняющее очертания. То ли это был туман, то ли яблоки такие особенные... Лене стало не по себе. Конфузило его еще и то, что очень уж странно вел себя народ вокруг. Каждый общался только сам с собой, будто других и не было рядом. Все говорили одновременно, в воздухе холостыми выстрелами летали фразы: "Мафия подстраивается под нас..." "Полный развал экономики, это пора кончать, нужна крепкая власть..." "Стравливают народы, чтобы поубивали друг друга и сами от себя очистили территорию. Уничтожить население руками самого населения, ничего идейка..."

Что-то знакомое почудилось во всем этом Леониду, слышанное не раз по радио, читанное в прессе. Он переглянулся с соседкой (опять показалось, что она на кого-то похожа. Уж не на Валентину ли?), и тут почувствовал на себе пристальный взгляд старика. За блондинкой тот тоже наблюдал. Старик будто услышал его мысли, по лицу пробежала гримаска досады, и он всплеснул ладонями, как модерновый дирижер. Стало тихо. "Все в сборе", произнес старик, "вот и ладно. Перейдем к делу. Сейчас мы выпьем за именинницу".