Незнакомый мужской голос отрекомендовался главным редактором нового журнала, сообщил, что статью мою прочел лично, считает интересной и нужной, будет готовить к печати, но есть правка, которую стоить обсудить вместе.
- Могли бы вы подъехать? Когда? - деловито спросил.
Взмокла, заколотило в висках. Сдавленно выжала, что да, сейчас, в течение часа.
Мой материал - в журнал?..
Неслась, не чуя ног, летела через месиво талого снега, разбухшую глину, через лужи с радужными бензинными разводами, не стала ждать автобус, рванула через дорогу ловить такси - машина резко тормознула, таксист ругнулся к буркнул:
- Шальная, под колеса-то соваться зачем?
Шоссе, ставшее вдруг слишком контрастным, яростно резким, мчалось навстречу, грязные брызги разбегались по ветровому стеклу...
Дом журналистов, где он назначил мне встречу, предложив заодно перекусить вместе... Не прошло и сорока минут, а я уже здесь, взлохмаченная и пылающая, с рваным чулком (ой, ведь не зашила!), в наброшенной кое-как куртке (ну и вид)! Ворвалась в фойе и растерянно остановилась, полезла в сумку за расческой, все разроняла, подобрала, запихнула назад, оглянулась... Навстречу шел с широкой улыбкой высокий худощавый парень, немножко лысый, с удлиненным аристократическим лицом... Мой Гамлет, тот самый, из "зоны" сугробной пластинки, из шальной моей выдумки, Гамлет подошел и протянул мне большую ладонь с длинными пальцами.
- Ну, привет. А ты ничуть не изменилась, - произнес Гамлет.
- Так это ты... Главред журнала... - ошарашено сказала я Савке-Сопле.
- Ну, как видишь. Помнишь, у Шекспира: «Разлажен жизни ход, и в этот ад закинут я, чтоб все пошло на лад!»
Он схватил меня за руку и потащил в прокуренный зал за маленький столик в углу.
ПОМ И ПИАНИНО
"ТЕЛЕТАЙПОГРАММА" - напечатала она в левом углу и потянула за рычажок.
Пишущая машинка взвизгнула, как кошка, которой прищемили хвост. Зоя поморщилась. Сколько уж работает на этой машинке, а все не может привыкнуть к ее скрипу.
И снова застучала: ГЛАВВОЛГОВЯТСКСТРОЙ ТОВ... "
Она любовалась своими длинными ловкими пальцами, которые порхали над клавишами и казались бамбуковым веером. В детстве был у нее такой веер, японский. Их раньше на каждом углу продавали... В детстве она занималась музыкой, мечтала стать великой пианисткой. Да и сейчас иногда мечтает, хотя музыку давно уже забросила. Давно... Она не садилась за пианино с того самого дня, как вылетела из музыкальной школы. Вообще-то, слуха у нее никогда не было - усердием брала, зубрежкой. А тут и зубрежка не помогла. Провалилась на экзаменах, не повезло на переэкзаменовке. Она не играла, а "барабанила", как сказал педагог. И при этом еще воображала себя великой пианисткой...
Зоя печатает. Рычажки длинно взлетают и блестят, сериями, как расчесываемые волосы. А Зое вспоминается дом.
Она ушла из девятого класса, и с тех пор вот работает здесь. После работы спешит домой и тщательно протирает тряпочкой пианино, вся комната пропитывается запахом полироли. Ей кажется, что пианино ластится к ней, радостно блестит своей гладкой поверхностью, своим смуглым телом, что оно все понимает, чувствует, только сказать не может. Чтобы поговорить с ним по душам, надо ведь открыть крышку, дотронуться до клавиш. Ударить по клавишам!.. Нет, нельзя. Ему будет больно. Она привыкла к грубой машинке, она "барабанит".
"ВВИДУ НЕПОСТАВКИ БАЛОК СОКРАТИТЬ ПЛАН РАБОТ"... - отщелкивает машинка.
У этой машинки скверный характер. Она - ехидная девчонка. Иногда она начинает "скакать": в середине слова вдруг сделает интервал, а станешь впечатывать в него нужную букву, ни за что не попадешь точно обязательно соседнюю букву зацепишь. Такая это особа. Вздорная. Резкая. Ну и характер! А вот Зоино пианино - добродушный парень. Правда, растяпа. Славный нескладный растяпа. Нескладеха он...
Зазвякал отрывисто телефон. Междугородний! Зоя тянется к столику в углу, снимает трубку. Неизвестный женский голос еле слышен.
- Але, але! - кричит Зоя.
И видит появившегося в дверях Акулина, щупленького, длинноголового, с темным, как у грека, лицом.
- Междугородний, - говорит ему Зоя.
- Главзапстрой? - спрашивает Акулин, подходит, хватает трубку. - Да! Да!..
Почему он Акулин? - думает Зоя. - Неужели на Руси водились акулы? А может, его корни не русские вовсе, тогда почему фамилия звучит по-русски? А вообще, зубы у него как у акулы, особенно когда скалится...
"... ПУСКОВОЙ КОМПЛЕКС ВВОДУ ЭКСПЛУАТАЦИЮ... " - отстукивает она на машинке.
- Тихо, - бросает ей Акулин и кричит в трубку: — Подвесных потолков у них нет! Вы слышите? Нет потолков! Да? Что? Ну и получат по заду от начальства! Что? А?
Узенькие плечики Акулина взлетают вверх, на темном пиджаке - перхоть. Сколько Акулину? Тридцать восемь, недавно день рожденья всем отделом отмечали: пожали руку, выпили...
- А? Вы слышите? Вы что бросаете трубку, черт возьми! Где Айрапетян, дайте мне Айрапетяна!
Зоя выдвигает ящик стола, ищет. А, вот: толстая пачка со списком фамилий на толстом листе. Для ознакомления членов коллегии. Отнести в "Группу почты", пока треплется. Хорошо, передышка, устала сидеть.
Выскакивает в коридор. Квадратная кишка, тоннель с дверями, безумная куча дверей с цифрами и буквами. "Заместитель министра" и фамилия, и опять — "Заместитель министра" и фамилия, и так восемь раз. "Министр" - большая, обитая кожей, с особенно массивной витой ручкой. Осталось пробежать еще пол коридора.
Вдруг "кожаная" дверь распахивается, стремительно выходит молодой человек. Это помощник министра. Зоя не раз приносила ему письма на переадресовку. Невысокий, складный, подвижный. Костюм темно-стальной с отблеском. Самоуверенный донельзя, но это видимость. Он просто очень занят.
Зоя прибавляет шагу. "Интересно, кто быстрей добежит до "Почты"? — думает она.
На письмах, которые Зоя приносила ему, он ставил: "пом", и роспись с завитушками. В детстве и она так расписывалась. В школе... "Пом" — это сокращенно "помощник". Пом догоняет ее, боком проскальзывает между ее плечом и стеной, говорит робко:
- Здравствуйте.
Они почти одного роста. Они похожи на одноклассников.
- Здрасте, - бубнит себе под нос Зоя. "Эх, обогнал все-таки".
И, как всегда при встрече с ним, ей показалось, что Пом похож на кого-то очень знакомого, очень милого. Такая знакомая, с отблеском, спина!
Да ведь Пом похож на ее пианино! Честное слово, похож! Вылитое пианино!
А характер у них разный. Пианино, будь оно человеком, было бы длинным флегматичным парнем, немного разболтанным и добродушным. Хотя Пом тоже добрый, наверно.Только Пом темпераментный, порывистый. А вообще-то, оба они еще мальчишки: и Пом, и ее пианино.
Когда Зоя приносила ему "переадресовку", Пом снимал трубку, резко крутил диск, не доводя до конца. Потом с досадой нажимал на рычажки - наверно, слышно было плохо. Волновался. Снова набирал номер. И быстро говорил в трубку:
- Здравствуйте, Вера Михална. Тут письмо принесли от Николаева, что с ним делать?
И Зоя вспоминала свое пианино, как оно радостно блестит навстречу ей, когда она приходит домой. Его огромное, полированное темное тело. Пианино смуглое, как Пом. И еще она вспомнила запах полироли, милый, родной запах... Ей вдруг стало радостно. Пианино... Буратино... Мальвина... Зоя-Мальвина, Пом-Пианино-Пиноккио...
Почему-то Зоя часто сталкивалась с ним в коридоре. Как ни пойдет, обязательно - он... Когда она идет мимо этой двери, Пом выскакивает из кабинета министра и стремительно шагает вглубь коридора, обгоняя ее. Мельком Зоя видит его лицо: сосредоточенность и еще другое, непонятное ей выражение... И в голову ей приходит странная мысль - что Пом, быть может, заточен в ее пианино, как Буратино - в полено, но что в рабочее время Пом перемещается из пианино в кабинет. Глупость, конечно, но все-таки почему они вечно встречаются в коридоре, и он всегда с ней здоровается, и куда он так спешит?
