Порывшись в сумочке, Фрэнсис извлекла оттуда и протянула тетушке тетрадь в твердом переплете.

— Ее передал мне отец Уитни.

— Где он ее взял?

— Вероятно, она передала ему это утром в день свадьбы.

— Она вела дневник постоянно. Их дюжины, таких тетрадей. Не знаю, где они сейчас. Может, она их уничтожила.

Аделаида прижала тетрадь к сердцу, словно надеясь почерпнуть от нее тепло.

— Я позволила себе прочесть лишь несколько последних записей, — извинилась Фрэнсис.

Дневник раскрылся в руках Аделаиды как раз на этих последних страницах. Прочтя первую фразу, тетушка вновь обессиленно опустилась на стул. Слезы полились из ее глаз.

— Я могу тебе чем-то помочь? — встревожилась Фрэнсис.

Аделаида задышала с натугой, словно выловленная из родной водной стихии рыба. Фрэнсис услышала сквозь хрип:

— Такое она не могла написать…

С тревогой Фрэнсис следила за тетушкой, но та довольно быстро справилась с удушьем и благосклонно приняла извинения племянницы:

— Прости, что я показала это тебе. Сейчас не то время…

— Какая разница — когда. Но здесь все неправда… Я знаю, она любила Джека, а он не из тех, кто способен на насилие.

— Тогда кто же? Ее любовник?

— Какой?

— Тот, о котором все говорят.

Аделаида заткнула уши и, согнувшись, уткнулась головой в колени. Смотреть на тетушку в такой униженной позе было невыносимо. Фрэнсис, применив силу, выпрямила ее и заставила посмотреть глаза в глаза.

— Португалец тут ни при чем… — прошептала та. — Но дневник — подделка…

— Боже ты мой! — изумилась Фрэнсис. — Что ты такое говоришь?

— Найди того, кто его подделал. Это не слова и не мысли моей Хоуп. Ты мне родной человек. К кому я еще могу обратиться?

Фрэнсис, Аделаида и Билл стояли на крыльце дома Кэботов и ждали, когда кто-нибудь откликнется на их звонок, отчетливо слышный внутри. Пауза была слишком продолжительной, и Аделаида уже начала нервно теребить пуговки на своем траурном жакете.

— Перекусить мы могли бы и где-нибудь по дороге, — с мрачной иронией произнес Билл. — Не так уж нужно нам их угощение, если они не успевают накрыть стол.

— Они проявили такую доброту, пригласив нас, — сказала Аделаида, не понимая, что этим еще больше раздражает мужа. — Фонд, учрежденный в память Хоуп, — их идея, а не наша. Ведь правда? И дело тут не в угощении. Нас позвали не на чай, а для подписания документа.

Что мог на это ответить Билл? Только проворчать что-то невнятное, а Фрэнсис вообще промолчала, помня, как Фиона накануне высказывалась насчет невесты своего сына.

К ее удивлению, дверь им открыла не розовощекая горничная, а Джек. Затененные очки не могли скрыть черных кругов под его глазами, а на бледном лице выступили бисеринки пота. Полы его рубашки торчали из-под пояса, брюки измялись, а голубой пиджак болтался на нем, как на скелете. Одной рукой он держался за дверной косяк, словно боялся потерять равновесие, в другой сжимал хрустальный стакан, почти доверху наполненный коричневым напитком.

— Планы изменились. Папа перенес церемонию в яхт-клуб. Там же заказан и ужин. Родители уже отправились туда.

Хотя яхт-клуб находился всего в пяти минутах езды, невежливо было со стороны Кэботов не дождаться своих гостей.

— А ты присоединишься к нам? — спросила Аделаида.

— Да, но папа торопился подготовить нашу посудину к плаванию и поручил мне встретить вас. Езжайте, а я, пожалуй, предпочту прогуляться пешком. Встретимся там.

— А если я составлю тебе компанию? Не возражаешь? — предложила Фрэнсис.

Джек отхлебнул из стакана изрядную порцию и кивнул, правда, без особого энтузиазма.

— Извинитесь за меня. Мы ненадолго запоздаем, — обратилась Фрэнсис к Лоуренсам.

— Конечно, конечно, — успокоила ее тетушка.

Поначалу они шли молча. Настроение у обоих было подавленным, хотя окружающий пейзаж мог пленить самого равнодушного зрителя. Розовые вечерние облака тихо плыли над купами цветущих магнолий, изумрудными лужайками и аллеями, где мирно паслись грациозные лошадки и пони.

— Позволь показать тебе кое-что, — вдруг произнес Джек и, стремительно ускорив шаг, стал пересекать лужайку в обратном направлении к дому.

Фрэнсис едва поспевала за ним. Они дошли до невысокой каменной стены, обвитой зеленью, и остановились. Фрэнсис ждала от Джека объяснений, почему он привел ее сюда.

— Хоуп нравилось это место, эта стена… — Он погладил шершавый камень. — Наши первые свидания мы назначали здесь. Она взбиралась на стенку и сидела, опустив ноги, а я стоял перед ней и пытался дотянуться и поцеловать ее, пока она болтала. Когда она начинала рассказывать мне какую-нибудь историю, ее уже трудно было остановить, просто невозможно, такая уж она была болтунья.

Фрэнсис сочувственно улыбнулась, желая подтолкнуть его к воспоминаниям о счастливых днях.

— И что это были за истории?

— Когда мы были еще совсем юные, то большей частью она сплетничала про своих подруг. Кто что сказал, кто что сделал… Случалось, что она жаловалась, как нелегко быть единственным ребенком в семье, как давит на нее излишняя родительская опека, а в результате ей все равно было одиноко. Тут у нас с ней было много общего, и мы о многом думали одинаково.

«Итак, значит, даже Хоуп считала Пенелопу чужой и ее существование внутри семьи как бы не замечалось Странная ситуация», — подумала Фрэнсис.

— Потом мы долго не возвращались на это место, но перед свадьбой дважды встречались здесь. Первый раз — пятнадцатого августа. Я так точно запомнил, потому что это была годовщина того дня, когда я сделал ей предложение, и тогда я в последний раз видел Хоуп счастливой, по-настоящему счастливой… или, по крайней мере, мне так казалось. Перспектива стать моей женой вызывала у нее восторг. Ей хотелось, чтобы церемония и вся эта шумиха побыстрее осталась в прошлом. Она очень устала. Мать своими безумными проектами и хлопотами вконец измотала ее. Мы мечтали о времени, когда начнем жить вместе и так, как нам нравится самим, а не родителям. Она говорила о том, как сильно меня любит. Мне хотелось, чтобы это было правдой…

Слушать воспоминания Джека было вдвойне больно, особенно в свете тех записей в дневнике Хоуп, где она признается в своем нежелании выходить замуж, в страхе перед его гневом. Утеряла ли Хоуп на какой-то момент свою решимость, или что-то вынудило ее передумать? Постороннему человеку вникнуть в сложную динамику взаимоотношений внутри этой пары не представлялось возможным. Странно, конечно, что мысли Джека и Хоуп настолько не совпадали.

— Ей хотелось совсем другой свадьбы, не такой, как планировалась нашими родными. «Только двое нас здесь, и эта каменная стена, как алтарь. А деревья вокруг будут нашими свидетелями», — говорила она. Она ощущала какую-то фальшь, лицемерие в церковном обряде венчания.

— Почему?

— Я думаю, что-то там ее угнетало, хотя многое связывало ее с церковью Всех Святых и отцом Уитни. Может быть, она почувствовала себя униженной, когда некоторые ее стихотворения нигде не приняли к публикации, а преподобный не оказал ей поддержки. Я не разделял ее увлечение поэзией. Мне было все равно, выйдет из нее поэтесса или нет. Я хотел, чтобы она была мне просто женой, но Хоуп была творческой натурой, и для нее представлялось важным, куда приложить свою энергию.

Она ударилась в благотворительность и помогала многим людям. В этом Хоуп вроде бы нашла выход, и церковь стала для нее дверью в какой-то высший духовный мир. И вдруг все изменилось. Буквально за одну ночь в ней произошла удивительная перемена. Как будто она осознала, что церковь ничем не отличается от всего остального, что вокруг нас. Там свои интриги и грязная политика, и люди, как и везде, хорошие и плохие, и все со своими амбициями. И это, по-моему, ее как-то надломило. Она рассчитывала встретить там ангелов или по крайней мере святых, но ошиблась.

Фрэнсис согласно кивнула: