Он показал ей кожаный кошелечек, в котором нащупал нечто твердое, затем пальцами, обтянутыми латексом, извлек оттуда…

Восторг на его лице был неописуем. Вряд ли за свою полицейскую и довольно рутинную жизнь ему удалось поймать крупную дичь или обнаружить решающую для осуждения преступника улику. И вот она появилась, и он дал Фрэнсис возможность ею полюбоваться.

Даже при отсутствии яркого света бриллиант, оправленный в платину, ослеплял. Не надо было звонить Джеку и испрашивать у него подтверждения. Это явно было подаренное им Хоуп обручальное кольцо.

Марк, нервничая, расхаживал перед звуконепроницаемым стеклом и, как только Фрэнсис появилась в комнате, пожаловался ей.

— Он ведет себя как клоун! — сказал он, тыкая пальцем в стекло и указывая на Элвиса. — То он доводит парня до хохота и чуть ли не пляшет с ним в обнимку, то съедает его живым по кусочкам. И все равно тот пока не раскалывается.

— Мы кое-что нашли. — Фрэнсис раскрыла ладонь и показала ему бриллиантовое кольцо. — Оно считалось пропавшим. Если верить Джеку, Хоуп никогда не сняла бы его с пальца добровольно.

Марк взглянул на кольцо и поднес его к свету, повертел и прищурился, разглядывая камень.

— Вот и улика! — провозгласил он. — Отпечатки Дэвиса есть на дверной ручке комнаты жертвы. Не знаю, на сколько ему хватит наглости запираться, но все уже ясно. Убийца у нас вот здесь… — Сунув кольцо в карман, Марк стукнул ладонью о ладонь, будто прихлопнул комара.

Он решительно шагнул в комнату для допросов. Тяжелая дверь затворилась за ним автоматически и бесшумно. Слова прокурора Фрэнсис слушала через интерком.

— Майкл Дэвис, вы арестованы за убийство Хоуп Лоуренс.

Элвис, не ожидавший ни вторжения прокурора, ни такого скоропалительного решения проблемы, растерянно взглянул в сторону окна, за которым должна была находиться Фрэнсис, но, разумеется, он ее не увидел.

— Дайте мне адвоката, — пробормотал Майкл.

Этими судьбоносными словами завершилась первая стадия допросов.

Проснувшись, Фрэнсис не сразу сориентировалась, где она ночевала. Боже! Манчестер и кровать, на которой она спала в детстве, тетушкина комната для дорогих гостей. Занавески были опущены, но сквозь кружевной узор пробивался яркий свет. Откинувшись навзничь, она с минуту наблюдала игру солнечных зайчиков на потолке. Это была хорошая примета, сулящая удачу на сегодняшний день. Фрэнсис горько усмехнулась. Наступивший день обещал быть не менее тяжким, чем вчерашний, и Фрэнсис хотелось вновь, хоть на часок, окунуться в сон, но дверная ручка повернулась, дверь отворилась, и вошла тетушка Аделаида с подносом.

— Я не решалась тебя будить, но все же осмелилась.

— А сколько сейчас времени?

— Скоро полдень. Я подумала, что пора тебе позавтракать.

Поднос опустился на постель перед Фрэнсис. Аромат кофе прогонял остатки сна. Тосты, хоть и слишком густо намазанные сливочным маслом, и две маленькие сосиски с горчицей выглядели соблазнительно. Аделаида держала в памяти, как в компьютере, все, что любили ее дорогие девочки.

— У нас столько хлопот с похоронами, — произнесла тетушка, как бы извиняясь. — Трудно решить, какие цветы заказать и в каком количестве. Только белые или еще розовые и разбавить их желтыми? Хоуп нравились желтые. И какие песнопения, какие псалмы… У меня голова раскалывается. Дел невпроворот, а я не уверена, что все делаю правильно. Неделю назад я так быстро все соображала. А сейчас еще Кэботы не ко времени настаивают на подписании какого-то договора. Требуют нашей встречи с их юристом. Я знаю, они были очень добры к нам и ссудили нас большой суммой при обручении. Но не стоит ли пожертвовать ее церкви, где будет покоиться наша бедная девочка?

Она, стесняясь, прикрыла ладонью дрожащие губы.

— Церковь обойдется без этих денег, если Хоуп не оставила специального распоряжения, — заметила Фрэнсис.

— Вряд ли наша девочка позаботилась о завещании. Я говорила об этом с преподобным Уитни. Он, конечно, не отказался бы от денег. Ведь они пойдут на помощь несчастным, но кто сейчас несчастнее, чем мы? Впрочем, можно открыть воскресную школу для малышей из бедных семей. — Аделаида принялась раздвигать кружевные занавески на окнах, открывая путь свету. — Жизнь так усложнилась за последние дни. Я раньше все понимала, теперь — почти ничего. Я все думала, как получше накормить триста гостей и чтобы ничего не было пережарено. Я руководила людьми и двигалась к цели постепенно. Постепенно к цели, медленно… и постепенно…

Кажется, тетушка Аделаида стала заговариваться, уходя в свои мысли.

— Я потеряла дочь, заботясь, чтобы не подгорели бифштексы — триста порций, вот ведь какое дело!

Фрэнсис убрала с постели поднос с завтраком, вскочила и, шлепая босыми ногами по старому паркету, устремилась к окну, чтобы обнять вздрагивающие плечи тетушки. Несколько минут они молча сжимали друг друга в объятиях, пока Аделаида не задала вопрос:

— Скажи, почему жизнь так поступила с нами? У кого-то же она идет спокойно?

— Таких немного. Вы с Биллом долго боролись, чтобы обрести мир и тишину, но Хоуп сорвалась с орбиты, и вашей вины в том нет. Так было предопределено судьбой…

— И богом? За что он нас наказал?

— Про бога не знаю, но горе вам принесла рука конкретного человека.

Они обе утерли слезы, собираясь вернуться к дневным заботам.

Бостонская прокуратура возбудила дело против Майкла Дэвиса. Он был назван убийцей Хоуп и похитителем обручального кольца. Новости дошли до Аделаиды и Билла только в два часа ночи. Вконец обессиленные, они отправились спать, но вряд ли провели оставшиеся до утра часы спокойно.

Наступил новый «момент истины», и как бы ни тяжко было терзать тетушку Аделаиду сейчас, позже, когда силы ее оставят, дознаться до правды будет невозможно.

— А почему Хоуп голодала? Это что — заболевание?

Лицо Аделаиды мгновенно окаменело, словно она встретилась с врагом и приготовилась защищаться.

— Какое отношение это имеет к ее смерти?

Аделаида была права. Слишком много неоспоримых фактов, доказывающих насильственную смерть дочери, сразу обрушилось на нее. И при чем тут ее заболевание? Но Фрэнсис не могла терять время и упустить момент для откровенного разговора. К тому же такой недуг у молодой женщины был необычным, а опыт расследования многих дел, которыми занималась Фрэнсис в бытность помощницей окружного прокурора, показывал, что любое отклонение от нормы подчас имело важное значение.

— И все же… — настаивала Фрэнсис.

Тетушка пошарила взглядом по комнате, словно растерявшись, и в поисках, куда бы присесть, выбрала самый неудобный пуфик в углу, забившись туда, как загнанный зверек.

— Это началось давно… — Исповедь давалась ей с трудом. — Еще до нас с Биллом…

«Вот оно что! Значит, история о приемыше, рассказанная бабушкой, была правдой», — отметила Фрэнсис.

— У нее была мания… Если она будет толстушкой, ее не возьмут на небо… в сонм ангелов. — Аделаида промокнула платочком выступившие слезы.

— А кесарево сечение?

— Что?!

— Кесарево сечение, я говорю. У нее обнаружены шрамы. Это записано в медицинском заключении. Что произошло? И когда?

Фрэнсис понимала, что она жестоко поступает с Аделаидой, но, чтобы найти убийцу, она должна знать любые, самые нелицеприятные факты.

— Я не обязана обсуждать это с тобой, — с неожиданной решимостью заявила тетушка и встала.

Хоть она и старалась держаться гордо, но в тот момент выглядела постаревшей лет на двадцать, совсем согбенной старухой, утерявшей свой прежний привлекательный облик.

— И ни с кем другим тоже, — продолжила она. — Это никак не связано с гибелью Хоуп. Заруби себе на носу, Фрэнни… — И продолжила уже мягче: — Пожалуйста, оставь эту тему.

— А Билл в курсе?

— Да, но не задавай ему вопросов. Давай похороним эту историю вместе с Хоуп.

— Я виновата. Прости… — согласилась Фрэнсис. С нее уже было и так достаточно открытий за последние двое суток. А ей еще предстояло ознакомить родителей Хоуп с содержанием дневника покойной дочери. Эту миссию она взяла на себя после разговора с преподобным Уитни. Держать дальше такие записи в секрете она не имела права.