Степан любуется ее отражением в зеркале. Она отвечает ему восторженным взглядом. Ночью все ее мучения, оказывается, были не от тяжелой туши и неуклюжих рук, а от его размера. Ничего более красивого и совершенного Элеонора не видела ни у одного мужчины… Нет, видела в порнофильмах. Но там другое дело, там кино. А здесь совсем рядом, настоящий. Элеонора тянется к нему рукой. Степан громко, самодовольно смеется. Стаскивает с ее плеч остатки шубы.

— Вставай на нее, помягче будет.

Элеонора на четвереньках перебирается на разорванный мех.

— Как ты мне нравишься… — несколько растягивая слова, одобряет ее действия Степан. — Гляди, гляди на себя в зеркало. В таком виде тебя еще никто не имел… Ну, смотри же, смотри…

Он перекидывает ногу через ее спину, Элеонора обхватывает руками его бедра. Над расширенными от желания глазами подобно люстре нависает над ней его огромное золотисто-белое достоинство. Ей приходится изогнуться, чтобы кончиком языка прикоснуться к нему. Степан смеется от щекотки и гордости.

— Погоди, — гладит ее по голове и быстро уходит на кухню.

Элеонора смотрит на свое отражение. Должно быть, она сошла с ума. Ее лучшие дорогие вещи испорчены навсегда. Теперь это тряпки, свисающие с ее воспаленного тела. Запредельное зрелище. Оно-то и подхлестывает безумное желание. И, конечно, этот немыслимый член. Если бы она разглядела его вчера, наверняка побоялась бы ложиться с ним в постель. Элеонора подползает ближе к зеркалу. Элегантно подгримированное лицо стало еще краше, освещенное сиянием рвущейся изнутри страсти. Она припадает грудью к полу, прогибает спину. Ей нравится находиться в этой развратной позе. Пусть он видит ее полную готовность.

Степан возникает в зеркале с чайником, висящем на члене. Элеонора не верит‘своим глазам. Он осторожно подходит. Дергает бедрами, отчего чайник слегка раскачивается. В какое-то мгновение ручка смещается и чайник наклоняется. Из него начинает литься вода.

— Подставляй рот! Это шампанское! — кричит обалдевший от собственной силы Степан.

Элеонора торопливо подползает и подставляет под струю рот. Шампанское заливает ей нос, глаза. Она старается поймать струю губами. Хватает чайник руками, снимает его и пьет из носика. Степан продолжает любоваться своим отражением. Отбирает чайник, тычет пальцем в зеркало.

— Тебе нравится? — спрашивает он.

— Я боюсь его.

— Ничего, проконтролируем вместе, как он входит, — успокаивает ее Степан. Переступает через Элеонору, идет в залу, берет полукруглое, обитое голубым шелком кресло. Возвращается. Ставит его напротив зеркала. Садится.

— Подстели-ка мне под ноги эту шубу. И иди ко мне.

Элеонора возится у кресла, пододвигая мех. Степан наблюдает в зеркале за ее движениями. Так когда-то рабыни и наложницы заботились о своих господах. Только в таком виде женщины становятся фантастически прекрасными. Сколько неприступности, даже надменности было в облике Элеоноры, когда их знакомили в доме Таисьи. Тогда Степан подумал, каким будет его самочувствие, когда не какая-нибудь филиппинская проститутка или международная блядь вроде Кати будет ползать в рванье у него под ногами, а достойная, известная московская дама, еще недавно бывшая женой знаменитого музыканта. И вот, пожалуйста, ползает. Даже намного раньше, чем он смел мечтать…

Степан наслаждается избытком желания, раздирающего красивую чужую женщину. Ночная близость не удовлетворила его мужское самолюбие. Его просто-напросто использовали как интимную охрану от навязчивого призрака. Элеонора отдалась ему из страха перед другим мужчиной. Теперь же он возьмет ее из милости.

Элеонора, уже не соображая, что творит, целует его длинные, покрытые рыжеватыми волосами ноги. А руки наконец дорвались до недвижимого горячего члена. Степан отрывает ее от ласк. Поднимает на ноги.

— Пойди, принеси мой пиджак!

Трясясь, как в лихорадке, не задавая вопросов, Элеонора бежит исполнять его приказание. Возвращается с пиджаком. Запутавшись в сползших окончательно колготках, снова падает на четвереньки. Степан достает из кармана пачку долларов, трясет ими перед лицом своей рабыни.

— Здесь десять штук! Обновишь гардеробчик! — с хохотом подбрасывает деньги к потолку. Они падают на их тела, на пол, покрытый кусками шубы из чернобурки.

— Собирай! — приказывает ей.

Элеонора поворачивается к нему задом, пытается встать. Сквозь рванье сексуально проглядывает тело. Больше терпеть невмочь. Он хватает ее за бедра, притягивает к себе и насаживает на себя свою жертву.

Душераздирающий крик обезумевшей от боли Элеоноры призывает его рвать ее тело так же безжалостно, как ее платье.

Очередь на прием к Артемию не иссякает. Хотя в приемной ни одного человека. Запись ведется по телефону. Встречаются не пациенты, а их машины у подъезда. Генерал-привратник почти всех знает в лицо. Снизу сообщает Фрине, кто поднимается на лифте. Фрина строго исполняет указания понтифика не сталкивать одного клиента с другим. Каждый должен ощущать себя единственным. Этот порядок возник после скандала, устроенного Элеонорой. Поскольку основными посетительницами являются невротические женщины, приходится быть осторожным. Артемий не любит, когда в его распорядке дня происходят изменения. Тем более, если возникают люди, на которых он психологически не настроен. И все же постоянно приходится менять планы, потому что, кроме целителя, жреца и спасителя, Артемий — невероятно светский человек. Это не значит, что он бывает на всяких великосветских приемах, наоборот, его замкнутость, таинственность, отчужденность создают образ человека недоступного, мудрого, готового поддержать ближнего. Служить людям приятно, особенно когда они служат тебе и когда ты ими повелеваешь. Понтифик умеет повелевать. Какой смысл лечить одного человека, десять, даже тысячу? Лечить необходимо нацию в целом. А для этого нужно иметь власть. Не партийную, не президентскую, не охранную. Такая власть — для мелких людишек. Его власть особая — над умами и душами людей. Духовный наставник народа. Вот высшая власть грядущего третьего тысячелетия. Государство лишь форма. Президент — лишь должность. Люди в России уже не поверят им. Также, как и церкви. Попы которой семьдесят лет не столько звонили в колокола, сколько стучали друг на друга. Народу, нации всегда нужен тихий, спокойный, чуткий психотерапевт. Которого не волнуют формы власти. Поэтому ему верят. В древности существовал даже специальный термин — АМИКУС ХУМАНИ ГЭНЭРИС (друг человечества).

Предаваясь этим размышлениям, Артемий прохаживается между мраморными бюстами. Элитная Москва его больше не интересует. Подобно цепной реакции, множится его популярность и авторитет среди интеллигенции. Впереди новый этап. Завоевать душу и мозг каждого из живущих в России. Создавать филиалы центра во всех городах и районах. Ставить во главе их своих лучших пациентов, отдавших навсегда свою волю в его надежные руки. Реализация этого грандиозного плана требует огромных денег. Заниматься их накоплением некогда.

Из глубокой задумчивости его выводит бесшумное появление Фрины. Зная реакцию понтифика на просьбу о внеочередном приеме, она медлит с сообщением.

— Говори, — догадываясь, о чем пойдет речь, требует Артемий.

— Извините, я не имею права вас отвлекать… вы запретили… но на телефоне господин Глотов. Он не принимает никаких доводов. Требует срочно его принять… — в ожидании кары Фрина косит своим правым глазом в сторону.

— Пусть приезжает. Где он? — спокойно, без малейшего раздражения, соглашается Артемий.

Несколько озадаченная таким поворотом, девушка признается:

— Внизу. Его господин генерал не пропускает.

— Передай, я жду, — понтифик дает понять, что инцидент исчерпан.

Фрина выходит. Лучше бы он наорал на нее и запретил бы принимать Глотова. Теперь ей придется лезть из кожи, чтобы развести приезжающих по установленному графику пациентов. Но Фрина никогда не спрашивает понтифика, как поступать в возникающих ситуациях. Поэтому он и держит ее при себе.