Ну правда, оговоримся, оснований у дона Карлоса немножечко для бешенства было: тогда черт-те что из окон выливали, чаще содержимое ночных горшков. И никого не смущало, что внизу люди прохаживаются. Так было во всех европейских странах, а не только в грязноватой Испании. Прослушаем, как английский Ричард III со своим войском через свои провинции проезжает: «Едет с войском Ричард III по городам и весям Англии, и все держат у носа флаконы с ароматной жидкостью. Серединой улицы плывет ручеек вонючей грязи, помоев, вылитых просто из окон, по нескольку дней гниют трупы сдохших собак и котов. Утки хляпаются в грязной воде, свиньи в лужах лежат, козы бродят между базарными рядами»[119].
Ну, картина прямо из «Миргорода». Словом, немножечко дон Карлос был прав в своем бешенстве, когда ему сверху на голову летела далеко не ароматная смесь человеческих экскрементов. С другой стороны, мог бы и привыкнуть: его дед Карл V среди экскрементов умер. Наш Григорий Орлов, фаворит Екатерины Великой, тоже умер, мажа лицо собственными экскрементами, и, как мы хорошо знаем, экскременты часто используются как хорошее навозное сырье. Но совсем уж без оснований дон Карлос бил по щекам министров, а раз даже самому герцогу Альбе оплеуху залепил. Или, скажем, придет ювелир с огромной жемчужиной, цены неимоверной, королевичу показать, авось купит его величество, а дон Карлос возьмет ее «на зубок», будто проверить, не фальшивая ли, а сам возьмет и проглотит. Ну ювелир три дня подряд в королевский дворец ходит осведомляться: «Его величество еще не…»
Великий драматург Шиллер в своей пьесе «Дон Карлос» малость слукавил против реальности, изобразив его таким вот несчастливым романтичным героем. А в жизни все хуже было. Вредный, скажем прямо, был юноша. А пока дон Карлос рос, Филипп II и второй раз жениться успел на Марии Тюдор, этой «кровавой Мэри», которая из-за непомерной любви к мужу-католику английских еретиков жгла, как хворост.
И вот когда она умерла, Филипп II в третий раз жениться собрался на молоденькой и прелестной Елизавете Валуа, дочери Екатерины Медичи и Генриха II. И вот с этой Елизаветой такой вот казус вышел. Первоначально она была предназначена в жены дону Карлосу. И по возрасту они подходили друг другу, и присланный на обозрение портрет невесты очень ему понравился, и он его всегда в виде большого медальона у пояса носил. И вообще он по наитию в ней духовно ему близкую особу усмотрел, постоянно ее портретом любовался и лелеял вполне реальные мечты жениться и стать нормальным человеком, людей не истязать, стать добрым, а уж любить свою супругу готовился, как в хорошей сказке только возможно. И даже от этих мыслей его приступы бешенства отступили на задний план, поскольку вера и любовь, как мы знаем, очень даже личность исправляют. Но коварный отец Филипп II как увидел будущую невестку, сам в нее влюбился, а поскольку со своей второй женой Марией Тюдор никакого счастья не знал, ибо была она уродлива, зла, бесплодна и ревнива не в меру, то он решил познакомить его с прелестной и молоденькой Елизаветой Валуа. Словом, он сыну Примерно так сказал: «Не для пса колбаса». И без всякого пардону у него невесту отобрал и сам на ней третий раз женился. Ну как тому было после этого не возненавидеть отца? В «черной» тетради (Такая, значит, тетрадочка у дона Карлоса была. Он в нее все преступления отца записывал.) прибавилось несколько новых нелестных отзывов об отце. Так бедный юноша, судьбой и жизнью обделенный, радовался получению молодой жены, а вместо этого получил молодую мачеху, что, конечно, далеко не одно и то же. И юноша очень мучается и страдает и пуще прежнего от тоски и печали начинает в разные безумства впадать. Мечется, как маятник на королевских часах, которые его дед вечно чинил. То во вражеские Нидерланды бежать собирается, то отца умоляет на войну его выслать, под верные пули неприятеля, то надуется и из своих покоев вообще не выходит и пищу почти не принимает. Словом — проблема у Филиппа II со своим сыном.
И камень дон Карлос за пазухой на отца носит, только не в переносном, а в прямом смысле. (У него все было в прямом смысле, без излишней метафорики.) Он приказывает изготовить ему четырехугольный камень, обшить его кожей, будто это книга в тисненом переплете, и этот камень с собой носит, изрыгая при этом угрозы и проклятья в сторону отца и даже намекая, что с тем какое неожиданное несчастье случиться может. Мало ли как неожиданно короли в истории умирали? Один даже от груши, которая застряла в горле, задохнулся. Комнату свою дон Карлос обвесил всю пистолетами, двери ее какими-то скрытыми пружинами укрепил — приготавливается к случайному нападению со стороны отца и своей от него защиты. А сам все чаще и чаще в окружении придворных громко пророчествует, каким это он будет мудрым и справедливым королем в отличие от своего тирана-отца. Словом проблема — отцы и дети, которая всегда была, есть и будет, хоть в нашу историю загляни на Петра I и его сына Алексея, хоть в западную какую. Отец, отдавая себе отчет в невменяемости сына, за ним надзор установил, и дон Карлос прямо под стражей очутился. В своем дворце, как в тюрьме. Но удивительное дело, дорогой читатель! Молоденькая жена Филиппа II тоже чувствовала себя, как в тюрьме, в чужой Испании при пожилом, строгом и неласковом супруге. И вот молодые люди, дон. Карлос и Елизавета, как-то незаметно для себя и окружающих, соединенные общим одиночеством и почти одинаковой сиротливой судьбой, начинают чувствовать влечение друг к другу.
Вдруг полюбили друг друга. Полюбили всей страстью молодых сердец, нуждающихся в ласке, теплоте и защите. Она, Елизавета Валуа, на некрасивую физическую внешность дона Карлоса ноль внимания, поскольку его большую душу почувствовала. Очень жалела этого несчастливого хромоножку, а у женщины ведь от жалости до любви — один шаг. А дон Карлос ее чудесной принцессой из детских сказок видит, поминутно ручки мачехе целует, у ножек ее покорно сидит, по-детски мирно беседуя. И стал очень даже часто в покои своей мачехи заглядывать. И что он там так долго делал — это тайна, покрытая мраком. Но догадаться, конечно, можно. На догадках вся интимная жизнь королей держится, хотя пословица и говорит, что «не пойманный — не вор». Может, они там в этих своих интимных покоях далеко не интимными делами занимались, но доказать, конечно, как это, так и обратное — трудно. И Филипп II с еще больше нахмуренным челом ходит и на растущий живот своей жены с сомнением поглядывает — он ли отец-то? У Филиппа удивительный характер, он не предпринимал никогда никаких действий, пока не получал неопровержимые доказательства чьей-то вины. И к сожалению для истории, любовники очень даже важные доказательства оставили. Они начали переписываться друг с другом, поскольку чувство так их переполняло, что язык устных слов казался им очень бедным, им надо было письменно в романтической форме свою страсть изложить. Ох уж это вечное желание влюбленных в письменной форме страсть свою увековечивать. Не лишился бы своей головы, предварительно страшные муки на колу испытав, любовник первой жены Петра I майор Глебов, если бы не собирал и не нумеровал письма Евдокии Лопухиной к нему. А так — письменное доказательство вероломства самое верное. А наш дон Карлос все письма своей мачехи в железный ящичек собирал и в изголовье своей кровати держал, почти на виду у всех придворных, которые не замедлили донести королю, чем это испанский дофин вечерами занят: он с упоением перечитывает любовные письма своей мачехи. Филипп II, который вообще-то очень выдержанным был и свои чувства внешним гневом не высказывал, тут впал в дикую ярость, ворвался ночью в спальню сына, ящик железный у изголовья схватил, а над сыном меч поднял. Убить, что ли, того хотел? Остановило его только то, что сын закричал: «Отец, не убивайте меня, я ваш сын». Ну на этот раз он намерение покончить физически с сыном оставил, но посадил сына под стражу. И всем европейским монархам, чтобы его тираном не объявили (одна Елизавета Английская чего стоит!), написал депеши, что сын его выступил против отца и обвиняется в государственной измене. Дон Карлос в отчаянии от своего тюремного заключения со своей неуравновешенной психикой опять в безумства пустился. То в камин в горящий головой бросается (еле потушили), то письма всем западным монархам строчит, приют от тирана-отца прося, и каким-то подкупленным слугам для передачи отдает, то голодной смертью погибнуть намеревается и несколько дней пищи не принимает. Словом, беда Филиппу II со своим необузданным сыном. Многие герцогства и княжества «легкой рученькой» обуздывал, а своего собственного сына не может никак. Очень скоро весь мир узнал, что дон Карлос из этой жизни ушел. Как? О, это уже другой вопрос. Большинство историков считает, что, конечно, не своей смертью. Что его в тюрьме отравили. Другие говорили, что он сам, истомившись от своей тяжелой жизни, покончил самоубийством — повесился.
