Иван строчил из пулемёта по приближающимся цепям фашистов, Сашок подносил и менял ленты с патронами.

— Ой — о-ой! — громко прокричал сержант и опрокинулся на спину.

Из правой стороны груди Прохорова, пробитой осколком мины, хлестала кровь.

Миронов, стащив сержанта с бруствера, встал на колени и заплакал.

Потом он быстро достал из подсумка бинт, вату, перевязал рану Прохорову, кровь остановилась. Прохоров очнулся от шока, лицо его было белее мела, он взглянул на Александра.

— Не хочу умирать, Сашок, ой, не хочу! — тихо проговорил Иван.

Но Миронов услышал друга.

— Ты не умрёшь, — глотая слёзы, ответил Миронов. — Потерпи, Иван, потерпи. Я щас вытащу тебя, а там отправим в медсанбат, подлечат. Давай руку.

Сержант хотел подать руку Миронову, но не смог поднять её, только пошевелил пальцами.

Александр вытащил из траншеи товарища. Взял его левую ладонь в свою ладонь, пытаясь волочить за собой.

Что-то сильно грохнуло, Александр ощутил жаркую боль, больше — ничего.

Осколок мины рассёк Миронову висок, он умер мгновенно.

Иван и Сашок, оба бездыханные, лежали на земле, ладони их были сцеплены в дружеском пожатии, теперь уже навек.

«Тайфун» набирал обороты, свирепствовал всё сильнее и сильнее.

Против четырех дивизий Западного фронта, удерживавших линию фронта на стыке 30-й и 19-й армий, фашистское командование двинуло 12 дивизий, в том числе — три танковые. Одновременно 4-я танковая группа Гёпнера нанесла прицельный удар в стык 43-й и 50-й армий, это примерно 60 километров фронта. Фашисты выбирали именно «слабые звенья» в позициях Красной армии, где и старались получить успех.

Прорыв в нашей обороне с каждым часом увеличивался в размерах, уже возникала реальная угроза окружения, среди солдат поползли слухи, что «генералы предали их, бросили на произвол судьбы». Был сдан город Белый, а это уже на подходе к Ржеву, что открыло возможность быстрого продвижения фашистов к Москве.

Приказ об отводе войск из Ставки Верховного главнокомандующего так и не поступил.

Как и раньше бывало, когда возникали сложные ситуации, генерал Конев напряженно искал выход, определял маневр, который остановил бы и отбросил врага назад. Командующий отдавал приказания о контрнаступлении на разных участках. Силами действующих армий, а также соединений, взятых из резерва, были нанесены ощутимые удары по немцам, прорвавшимся в тыл.

Но красноармейским частям не хватало поддержки авиации и артиллерии, а без них эти атаки не меняли кардинально ситуацию в нашу пользу; взаимодействию мешало и то, что часто выходила из строя телефонная связь.

4 октября генерал доложил в Ставку о мерах, которые он предпринимал для противодействия наступлению фашистов, но также сообщил, что «существует угроза выхода крупной группировки немцев в тыл нашим войскам».

Третьи сутки подряд командующий не ложился спать, он считал, что нельзя ему передавать «бразды правления» кому-то другому — даже на час.

Всё-таки Иван Степанович не терял надежды изменить ход боёв в нашу пользу. Он поручил первому заместителю командующего Западным фронтом генералу Ивану Болдину быстро сформировать оперативную группу, куда вошли стрелковая и мотострелковая дивизии и две танковые бригады. В районе райцентра Холм-Жирковский группа генерала Болдина атаковала фашистов, завязала танковое сражение. Двое суток — 4–5 октября — вздымалась и горела земля в окрестностях Холм-Жирковского, обильно лилась солдатская кровь, окрестные поля и луга были усеяны трупами немцев и русских, повсюду были видны разбитые повозки, обгорелые машины и танки, на пепелищах бродили раненые или просто брошенные лошади.

Опергруппа должна была соединиться с резервными войсками генерала Константина Константиновича Рокоссовского, но осуществить этот замысел не удалось, силы были неравные.

Поэтому соединения под командованием генерала Ивана Болдина отступили.

В ночь с 5 на 6 октября было, наконец-то, получено разрешение Ставки и начался отвод наших войск от фронта на линию Осташков — Селижарово — Оленино — Булашево, далее по восточному берегу Днепра до Дорогобуша. Манёвр, к сожалению, запоздал, но всё же и он имел положительное значение, поскольку позволял сохранить жизни тысячам солдат и офицеров.

Ещё накануне немецкие соединения получили приказ № 1870/41 с грифом «совершенно секретно» за подписью командующего группой армий «Центр» генерала фон Бока, который детально предписывал действия по окружению частей Красной армии западнее Вязьмы.

Утром 7 октября фашисты замкнули кольцо, куда попали 16 дивизий Западного фронта из четырёх армий.

По поручению Ставки генерал Иван Конев отдал войскам приказ сражаться в окружении, вырваться из блокады, руководство он возложил на генералов Федора Лукина и Ивана Болдина. Части, отрезанные от фронта, сковали значительные силы немцев — 13 дивизий. И это был зримый положительный результат «вяземского котла», поскольку упомянутые вражеские войска были выбиты из наступления на Москву.

«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои, — вспоминал уже после войны один из фашистских преступников. — Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток. Наше окружение русских редко бывало успешным. Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость».

Такие оценки появились, разумеется, уже тогда, когда для Германии запахло жареным, когда режим нацистов истончался и превращался в прах на глазах.

Но осенью 41-го, конечно же, господствовали другие настроения.

9 октября немецкий министр пропаганды Геббельс заявил на всю Германию, что «исход войны решён, и с Россией покончено».

Вслед за его речью по радио в Берлине передали заявление Гитлера, где он утверждал, что «враг сокрушён и никогда не поднимется». На следующий день газеты в Берлине вышли с кричащими заголовками: «Прорыв центра Восточного фронта!», «Результат марша на Восток решён!», «Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву!».

В срочном порядке в Германии изготовили медаль под названием «Виктория».

Верхушке 3-го Рейха казалось, что она, как никогда, близка к заветной цели — низвержению русского народа, физическому уничтожению Русской Цивилизации, превращению русских людей в примитивных рабов «полуевропейского типа».

«Мировое сообщество» ликовало по поводу победы фашистов под Вязьмой. Но, как известно, и прежде, да и теперь, оно строило и продолжает строить ликование на чужой крови и собственной лжи.

В «котле» под Вязьмой открывалась мощь русского характера. Никто не сдавался добровольно в плен. Красноармеец Крутов перед гибелью писал потомкам на листе из школьной тетради: «Не забывайте нас, кто будет жить! Мы боролись, мы любили Родину, как мать. Мы были такими, какими были, дрались с фашистами, как умели, мы были такими, других не было. Мы — непобедимы!».

Полностью осуществить выход из окружения не удалось.

Наши армии, ведя жестокие бои, 11 октября у села Богородицкое разомкнули «кольцо» шириной около 30 километров. В свободный коридор устремились уцелевшие соединения Красной армии, но не все успели выйти. Немцы, спешно собрав силы, восстановили блокаду, начали сжимать её. В плен попало более шестисот тысяч наших солдат и офицеров. Теперь они в полной мере ощутили, что такое фашизм.

Под Вязьмой был организован концлагерь, где военнопленным не давали пищи и воды, каждые сутки умирало по 300 человек.

Иван Степанович услышал шум в коридоре, поднял голову от карты и увидел входящих членов комиссии Государственного Комитета Обороны. Они самостоятельно добрались в деревню Красновидово Можайского района Московской области, куда на днях переместился штаб Западного фронта.