— А я буду последней, кого он спросит, — сказала она.
— Что ж, кто не рискует, тот не выигрывает, верно? — Голдлюст откинулся и радостно обозрел зал. — На следующей неделе я уезжаю, — сообщил он.
— Обратно в Лондон? — спросил Саймон с нотой облегчения в голосе.
— Увы, не в Лондон. Боюсь, что в Каракас. Именно.
— А что там в Каракасе? — спросила Алекса, пытаясь припомнить, столицей какой страны он является.
— Ну, во-первых, деньги. Венесуэла — член ОПЕК, не забывайте. Где нефть, там новые деньги, а где новые деньги, там люди, которые хотят приобрести картины, — Голдлюст заказал сигару и устроил небольшую церемонию, тщательно выбирая и зажигая ее. Он с удовольствием затянулся, его толстые пальцы с наманикюренными ногтями сжимали сигару с удивительным изяществом, но взгляд темных глаз был осторожен, словно у него все еще что-то было на уме. — Любопытная страна — Венесуэла, — сказал он, выпуская колечко дыма.
— Да? — заметила она. — Я мало о ней знаю.
— По странному совпадению, семья Баннермэнов имеет там много интересов, в основном, агрикультурных. К тому же сын Артура Баннермэна служит там послом.
Алекса кивнула, изображая вежливый интерес. Она гадала, к чему он клонит.
— Полагаю, я буду часто с ним видеться, — продолжал Голдлюст с многозначительной улыбкой. — Пан-Американский институт устраивает там выставку современного американского искусства. Государственный департамент этим озабочен, с тех пор как русские в прошлом году послали туда балет. Конечно, лучше балеты, чем ракеты, но это похоже на объявление культурной холодной войны. Посол Соединенных Штатов, естественно, будет почетным директором выставки, поэтому мне придется с ним обедать. Разумеется, мы с ним старые друзья. Я очень хорошо знаю его бывшую жену, прелестную Ванессу, не могу себе представить поездку в Париж, не повидавшись с ней…
— А какой он? — спросила Алекса, выказав значительно больше любопытства, чем намеревалась.
— Роберт? Обаятельный. Красивый. Волевой. По правде говоря, во многом похож на Ванессу — поэтому, полагаю, их брак и был обречен. Конечно, Роберт — жертва своей семьи… Это очень печально. Отец всегда ненавидел его, знаете ли, и сейчас ненавидит. Когда он запил после поражения на выборах и смерти жены — а Роберт может порассказать такие истории о поведении своего отца, что кровь леденеет в жилах, — Роберт пытался помочь старику и за все свои старания едва не лишился наследства. Ванесса всегда говорит, что это было все равно, что замужество в греческих традициях, поэтому она и связалась с Бэзилом Гуландрисом — ну, вы должны знать. Она считает, что когда дело касается Роберта, старик становится безумен как шляпник.
— А Роберт интересуется искусством, как его отец?
— Ни в коей мере. В случае с выставкой это просто «nobless oblige[30]». По иронии судьбы, это как раз тот жанр искусства, который Роберт ненавидит, потому что отец его коллекционирует. Именно намерение Артура Баннермэна построить музей послужило предлогом для шумной ссоры между ними несколько лет назад. Старику удалось победить, но симпатии публики были на стороне Роберта, да и большинства родственников тоже. Если Роберт узнает, что отец собирается предпринять новую попытку, представляю, как он рванется домой, чтоб это прекратить. Конечно, я не думаю, чтоб эти слухи уже достигли Каракаса, если только какая-нибудь «добрая» душа не потрудилась их передать…
Сэр Лео стряхнул полдюйма пепла с кончика сигары и пристально на нее уставился.
— Как глупо, что американцы запрещают у себя кубинские сигары. Вы же не препятствуете колумбийцам ввозить кокаин или японцам затоплять все дешевыми автомобилями? О венесуэльцах можно определенно сказать одно — они убежденные антикоммунисты, однако они не считают, что курение плохих сигар ослабляет Кастро. Что ж, это был прекрасный ленч, но я должен идти… — Сэр Лео встал с определенным трудом и помахал рукой с сигарой, как бы благословляя. — Я остановился в отеле «Карлайл», — понизив голос, сказал он, ухватив Алексу за руку и целуя ее. — Это на случай, если вам будет, что сообщить мне.
Затем он удалился, ринувшись, как на стометровке, в зал с бассейном, без сомнения, чтобы там исполнить свой ритуальный танец между столами — оставив им аромат сигары и мужского одеколона.
Саймон мрачно приказал подать счет.
— Думаю, тебе необходимо переговорить со своим другом Артуром Баннермэном тет-а-тет, — сказал он. — И чем скорее, тем лучше.
— Надеюсь, он не станет надо мной смеяться. — Ей было трудно воспринимать сэра Лео как серьезную угрозу.
Саймон посмотрел на стопку долларов на столе, вздохнул и добавил еще двадцать. Он отнюдь не мелочился, когда дело касалось его собственных удовольствий, но не любил платить за других.
— Не думаю, что он сочтет это забавным, — сказал он. — Вот увидишь.
— Проклятье! — сказал Артур Баннермэн. — Я думал, что мы были так осторожны! Повтори мне, что в точности сказал этот сукин сын Голдлюст.
Баннермэн нервно ходил взад-вперед перед камином, заложив руки за спину и нахмурив брови. Время от времени останавливался, чтобы высморкаться. С той самой их прогулки под дождем его мучила простуда, и он никак не мог ее преодолеть. Он выглядел усталым и выжатым как лимон, и сон, казалось, уже не помогал восстановить свойственной ему высокой энергии. Утомление было ему вообще мало присуще, но называть кого-то «сукиным сыном»! Она не могла не заметить, как он бледен, и уже подумывала о том, не сердится ли он на нее.
— Как, черт побери, получилось, что нас раскрыли? — спросил он.
— Артур, перестань ходить. Сядь, успокойся.
— Не указывай мне, что делать! А ты не думаешь, что это может быть Вольф? Я всегда считал, что было ошибкой все ему рассказывать. Не понимаю, почему ты на этом настояла…
— Если Саймон и умеет что-то делать хорошо, так это хранить тайны. Пожалуйста, Артур, сядь и постарайся расслабиться.
— Вечно ты заступаешься за своего друга Вольфа!
Она была удивлена его выпадом, и еще больше скрытым за ним раздражением, словно он внезапно ощутил себя стариком, подозрительным, неразумным, быстро выходящим из себя и обвиняющим других во всех своих напастях.
— Артур, — сказала она самым примирительным тоном, хоть это и далось ей нелегко, — Саймон именно друг, и ничего больше.
Его челюсть выпятилась.
— Но ведь не так давно он был больше, чем друг, так?
— Не думаю, что мое прошлое тебя касается, Артур. Мы не женаты. А если бы мы и были женаты, это было бы все равно не твое дело.
Баннермэн вздохнул.
— Да, мы не женаты, — медленно произнес он. — Ты совершенно права. — Он рухнул рядом с ней на софу и, устало опустив плечи, на миг прикрыл глаза. — Не знаю, что сегодня на меня нашло. Я вдруг ощутил свой возраст и то, что ему сопутствует — усталость, занудство, брюзгливость… Извини.
— Ты был у врача?
— Еще нет. Но пойду, уверяю тебя. Это все проклятая простуда, и больше ничего. Врач загонит меня в постель на день или два, и заставит выпить множество микстур. Мне не нужно тратить сотню долларов, чтобы это узнать.
— Иначе это может обойтись много дороже.
— У меня нет времени. И я не верю, что есть польза от того, чтобы позволить тебе с собой нянчиться. Никогда не верил. — Он положил руку ей на бедро, и даже сквозь ткань юбки она ощутила, что его ладонь неестественно горяча. — Правда в том, что твой рассказ о Голдлюсте несколько выбил меня из колеи. Рано или поздно кто-то должен был заметить нас и сложить два и два.
— Что случится, если он расскажет Роберту?
— Куча неприятностей.
— Почему бы просто не сказать Роберту, чтоб не лез не в свои дела, и посмотреть, что из этого выйдет?
— Ты его недооцениваешь. Никогда так не делай. Роберт хитер, коварен и безжалостен. Когда я выставлялся в президенты, то предоставил ему руководство центральными районами моей кампании. Он нанял банду кубинцев, бывших агентов ЦРУ и настоящих головорезов. А те, если угодно, работали вместе с целой компанией проституток с целью подставить делегатов Никсона и Рокфеллера.
