Но бдительность… Прежде всего.
— Хорошо у вас, — сказал Иван водителю. — Ягоды, грибы, парное молоко.
— Ты же его не любишь, — сказала Маша.
— Какая разница… Я бы приехал к вам следующим летом отдохнуть. Вы как, дачников принимаете?
Водитель оглянулся и с интересом посмотрел на Ивана. Так засмотрелся, что пропустил очередную колдобину, и автобус изрядно встряхнуло.
— Чуть без рессор не остались, — сказал водитель, возвращаясь к своему непосредственному занятию.
Продолжил он только через пару минут. Наверное, собравшись с мыслями.
— Плохие времена, — сказал он, словно извиняясь, — покойники оживать стали.
— Да ты чего! — не поверил Иван.
— В прошлом году ничего такого не было. А с этой весны началось… Хорошо, что долго не живут. Оклемаются, поколобродят немного, и опять — покойники.
— Из могил встают? — испуганно спросил Иван.
— У кого силы хватит, может и из могилы. Все-таки метра полтора на них земли навалено. Я сам видел, как земля над ними ходуном ходит, так они стараются.
— Ночами по улице не шатаются?
— Мы хороним качественно. Гробы проволокой обматываем. И роем теперь поглубже…
— С чего это они? — негромко спросил Иван.
— Кто их знает. Они нам не рассказывают… Старики говорят: зла много в мире, вот Аллах людей так и решил наказать.
— Вы что ль много чего натворили? — спросил Иван.
— Мы-то здесь при чем? — не понял водитель. — Мы, как все. Не хуже других, но и не лучше. Ровно посередине… Не у нас одних покойники оживают. Везде. Везде одно и то же.
Так, без чрезвычайных происшествий, добрались до Усы, — а это, по ленивым подсчетам Ивана, было километрах в сорока от их деревни, не меньше.
Где-то за километр до места назначения, дорога стала получше, появились асфальтовые заплатки, — а еще ближе, когда вдали стали заметны трех и четырехэтажные дома, они приехали к контрольно-пропускному пункту.
Который, по внешнему виду, напоминал линию обороны где-нибудь на фронте. Поскольку справа и слева от перегородивших дорогу бетонных полос, за узкими амбразурами бетонных же толстых коробок, виднелись длинные стволы самых настоящих пушек, нацеленных на сопровождающие их караван танки.
Тут же слева расположился мотель, с большой площадкой для откровенно военной техники. Там стояло уже несколько танков, один из них был вообще очень большой, с четырьмя пушками на башне, несколько бронетранспортеров и машина с короткими трубами вместо кузова, — система залпового огня «Град». Так ее определил Иван, который хорошо разбирался в этих премудростях.
— Уса, — мирный город, — сказал водитель. — Проезд только с личным оружием. А то всякое бывает… В прошлом году ребята нажрались, их в кабаке обсчитали будь здоров, под это дело, — так они за мзду протащили в город краба, и сожгли этот кабак к черту. Пока кабак горел, они к нему пожарных не подпускали, чтобы выгорел дотла, — так занялись соседние дома. Пол улицы — как ни бывало… Теперь на КПП мзды не берут, но оброк подняли, с одного слона — пятьдесят баксов. Это же чокнуться можно.
— Что такое «краб»? — спросил Иван.
— Краб, — это такой огнемет на гусеничном ходу… Может струей поливать, метров на двести, а может и пульки кидать из напалма, тогда получается метров до восемьсот прицельно.
— Понятно, — сказал Иван с уважением.
Между тем, их танки, ревя и выпуская облака черного дыма, развернулись и поехали на стоянку. К машинам же подошли служивые в камуфляже и что-то выясняли у сопровождающих.
— Таможня, — сказал водитель, — посчитают слонов, мы расплатимся и — вперед… Вы как решили?
— Я — слон, — сказала Маша, — а он — нет.
— Тогда, парень, держи-ка пистолет и обойму к нему. Здесь, кто без личного оружия, тот слон. Личное оружие, — твой документ, запомни. Не потеряй… Если кто прицепится, говори, что из хозяйства дедушки Гафара. Тут же отстанут. Мы здесь — в авторитете.
— Можно я ее сам продавать буду? — спросил Иван, который решил с Машкой больше не разговаривать, раз она такая дура.
— Ваша воля, — сказал водитель. — Как сами захотите.
Формальности заняли минут тридцать, потом бетонные полосы, преграждавшие въезд в город, раздвинулись, и колонна въехала в Усу.
Это был настоящий город. С обычными пятиэтажками и детскими площадками во дворах. На которых резвились дети… Но были и отличия, которые бросались в глаза.
Например, наличие особняков. За высокими увитыми зеленью заборами.
Здесь тоже образовался несправедливый социальный контраст, — между бедными и богатыми. Как везде.
— Я не могу понять… — вдруг сказала Маша….
Иван напрягся, потому что, когда она не могла что-то понять, за последствия этого непонимания ручаться было нельзя. Чем дальше пробирались они по параллельному миру, тем непредсказуемей становились эти последствия.
— Неужели люди живут только ради домов, чтобы у них там, в их доме, все было?
— Я с тобой не разговариваю, — сказал он на всякий случай Машке.
— Ведь все несут в дом, — упрямо продолжала она. — Я не понимаю… Что-то там ремонтируют, переставляют, приколачивают, сажают, поливают, покупают для него, или грабят других, отбирают у них вещи, несут их в дом, готовят там, кушают, выходят из него куда-то, — все для дома, и все вокруг него… И всегда возвращаются обратно…
— Почему это плохо? — тактично не согласился водитель. — Там семья, дети, родители… Сам станешь когда-нибудь старым. Вот мне, тридцать два года, — у меня есть дом. Я знаю, что когда стану старым, не умру с голода, у меня будет своя постель. Дети мои к тому времени родят своих детей, — у меня будут внуки.
— Вот этого я не понимаю, — согласилась с ним Маша. — И это все?..
— Разве этого мало?.. — спросил водитель. — А что еще?
— Вы не обращайте на нее внимания, — не выдержал Иван, — она, перед тем, как ее продают, всегда такое городит.
— Это какая-то загадка, — сказала Маша.
— Выскочишь замуж за Мишку, где ты с ним будешь жить?.. В чистом поле?.. А потянет родить? — что не обустроишь свой уютный уголок, не посадишь садик, не станешь его поливать?.. А закончатся в садике макароны и картошка, — что, не попрешь своего ненаглядного на охоту? Когда тот притащит мясо, что будешь интересоваться: козочку невинную ты замочил, злодей, или хищного кабана, герой?.. За козочку ты ему голову оторвешь, а за кабана облобызаешь? Да?.. Что принесет, то и сожрешь, — на шею ему кинешься, и за козочку и за кабана. Потому что дети твои вдруг станут сыты, и в холодильнике жратвы окажется еще на неделю вперед… Ты меня всегда бесила своим беспросветным идеализмом, бесишь, и будешь всегда бесить!
— И это все? — сказала как-то беспомощно Маша. — Больше ничего нет?
— Опять! — вознес над головой руки негодующий Иван. — Когда же это закончится!
— Смешные вы, ребята, — сказал водитель. — Сразу видно, не из наших краев. У нас таких нет.
— Края везде одинаковые, — сказала вдруг Маша, чуть изменившимся голосом, погрубее немного, что ли, — и везде вас поджидает смерть.
— Приехали, — бросил обреченно Иван, — я так и знал, что к этому все идет.
Но приехали. Водитель немного перепугался последней Машиной фразы и больше в разговор не встревал. Остановил свой автобус, следом за грузовиками. У большого, похожего на новый московский цирк, здания. Или на стадион «Локомотив».
Может, где-то, в других городах и весях, это был цирк или стадион, — но здесь, в Усе, это была ярмарка. Которая проводилась каждую неделю по пятницам.
Уса — культурный центр вольного края. Его финансовая и административная столица. Средоточие всего, чем может похвастаться свободная экономическая зона. Только здесь можно продать и купить, что угодно, в любых объемах, обо всем по-деловому договориться, все обсудить, и заключить честную сделку. Без обмана, — поскольку под гарантии губернатора, не обманывают. Себе выйдет дороже.
Уса — оазис относительной честности и проверенных временем правил, которых должны придерживаться все, кто попадает в ее живительные струи. Здесь — царство долгожданной демократии, и уважения прав отдельно взятого человека. Но только, если этот человек при личном оружии, и запасных обоймах к нему. Никак иначе.
