— Вы серьезно? — спросила Мэри. — По поводу работы?

— Конечно.

— Чем я должна заниматься?

— Скажем так, — быть хозяйкой офиса… Делать то, что вы делали, ничего больше.

— А условия?

— Условия те же, что и на предыдущей работе.

— Хорошо, а когда приступать?

— Да я так думаю, что вы уже приступили.

— Я должна подумать.

— Некогда, через полтора часа у вас самолет, а еще нужно сдать билеты.

— Дорогой мой, — тоном рассерженной воспитательницы сказала Мэри, — женщина всегда должна подумать… Женщина так устроена, что от момента, когда ей предложили знакомство, до момента, когда она с этим знакомством может согласиться, должно пройти какое-то определенное время. Пусть я согласна тут же, — но все равно должно пройти какое-то время, что-то во времени должно созреть, что-то не должно никогда быть раньше назначенного ему срока… Я начинаю думать.

— Но вы согласны?

— Так много событий за пятнадцать минут… Никогда еще в моей жизни не происходило так много… Хорошо. Но у вас ничего нет, вас ищут, вас хотят убить, — как я могу вам верить. Какие у меня будут гарантии? Страховка?

— Кроме моего слова, — ничего.

— Как просто, — ворчливо сказала Мэри, — я чувствую, это авантюра. Это какая-то чудовищная авантюра… Кто убил водителя? Вы знаете?

— Да, — сказал Гвидонов.

— Кто? Почему?

— Один сочувствующий. Тоже вступился за меня… За меня становится модным вступаться, за пожилого инвалида.

— Что вы прицепились… Я понравилась вам, как женщина, вы хотите меня соблазнить? При помощи отношений начальника и подчиненной?

— Господи, — сказал Гвидонов, — еще немного и я возьму свое предложение обратно.

— Подождите… Я уже почти согласилась… Где ваш офис? И есть ли он, если даже дома нет. У вас что, своя фирма?

— Возможно, — сказал Гвидонов. — Скорее всего, конечно. Своя фирма.

— Нет, это безумие, я не могу, — сказала Мэри, — но мне так хочется… Скажите мне, что мне делать?

И она посмотрела на Гвидонова, с полным отчаяньем в глазах.

Да, ловко у них получается, у этих женщин, перекладывать ответственность на чужие плечи. Естественно, мужские… Но это так приятно, испытать такое окончательное доверие к себе. Это так льстит…

Несмотря на то, что это льстило, Гвидонов не отвечал, — оперся на свою палку и застыл истуканом. И подумал, что если она не согласится, он утащит ее силой. Любая силовая акция ему теперь по плечу, тем более, эта.

— Я — согласна, — сказала Мэри, — мамочка моя, я тебя больше никогда не увижу. Я чувствую… Когда я первый раз улетала в Россию, все считали меня совершенно ненормальной. Девушка, и одна в Россию. Где-то там, неизвестно где работать. Среди нефтяной мафии и разгула преступности. Среди чеченских сепаратистов и рэкета. Среди отсутствия законности и вообще гарантий… Но я — еще жива… Может, мне повезет и на этот раз… Я — согласна… Что у вас с ногой?

— Бандитская пуля, — ответил Гвидонов, который уже плохо что либо понимал.

— Но вы же не бросите меня… — сказала Мэри. — Боже мой, я согласна.

«Когда Иисус был в храме, и священники увидели, что Он учит народ, они подошли к Нему и сказали:

— По какому праву ты это делаешь, — кто разрешил тебе это?..

— Я расскажу притчу… — сказал Иисус. — Один человек на своем участке земли посадил виноградник. Огородил его, выкопал яму для пресса и построил башню. Потом отдал его в аренду виноградарям, а сам уехал.

Затем, когда созрели плоды, прислал слуг к виноградарям, за своей частью урожая.

Но виноградари схватили его слуг, — кого избили, кого забросали камнями, а кого убили.

Тогда было послано еще больше слуг, — но виноградари с ними обошлись так же.

Тогда он послал к ним своего сына, думая: сына моего они, наверняка, постыдятся.

Но когда виноградари увидели сына, то сказали друг другу: Это наследник. Давайте убьем его, и захватим наследство.

Они набросились на него, выгнали из виноградника, и убили…

Как, по-вашему, что сделает владелец виноградника, когда сам придет туда?

Священники, стоявшие среди людей, ответили Ему:

— За такое зло, он убьет их, а виноградник передаст другим виноградарям, которые исправно будут отдавать ему положенную часть урожая, когда тот созреет.

Иисус сказал:

— Разве вы не читали в Писании: Камень, отброшенный строителями, оказался основой фундамента…

Нет ничего незыблемей всемогущества Господа.

Кто попытается столкнуть этот камень, — тот разобьется. Кто встанет у него на пути, — того он раздавит.

Поэтому говорю вам: Царство Бога, — не для вас. А для любого из этих людей, который несет Богу — Его плоды…

Когда священники выслушали Его притчу, то стали вне себя от ярости, — из-за того, что Он так говорит о них. Они захотели схватить Его, но не смогли сделать это среди народа, в котором Его считали пророком».

Евангелие перпендикулярного мира

— Наступает финансовый кризис, — грустно сказал Иван.

Он высыпал всю их наличность на серый пластик купейного столика, и, от нечего делать, целый час раскладывал ее на небольшие кучки. Бумажных денег было восемь штук, разных наименований, — три по сто, две по пятьдесят, и три — по десять рублей. Зато мелочи было довольно много. Столбиков из нее получалось то пять, а то шесть. Они росли-росли, пока от своей кривизны не начинали шататься, — и рушились.

Каждый раз, когда очередная башенка рассыпалась, Маша отвлекалась на звук, и говорила:

— Иван, перестань маяться дурью.

Можно подумать, она занималась делом. Сидела напротив Ивана и смотрела в окно. За которым ничего интересного не было, — телеграфные столбы, и лес за ними. Час назад — лес, два часа назад, — лес, вообще, один лес, и больше ничего.

Поезд тащился еле-еле, протащится километров пять, и встанет. Постоит немного, и опять протащится километров пять.

Они проснулись с рассветом, от скрипящего звука тормозов и тишины замершего состава. Решили сначала, что какая-то станция, но и слева и справа от вагонов стеной стояли деревья. Даже путь не раздваивался, просто остановились на рельсах и стояли.

Иван пошел на разведку, узнавать, в чем дело, и вернулся через несколько минут, как всегда, полный оптимизма.

— Кипяток уже поставили, скоро будем завтракать, а почему стоим, — никто не знает. Но никто не удивляется, — в этих местах никакого расписания уже не бывает, как приедем, так и приедем.

Вообще, в вагоне пассажиров было мало, несколько купе стояли совсем свободными.

Шел второй день, как Михаил отстал от поезда, а они все ехали. Ехали-ехали и никак не могли доехать до Казани, где, если по расписанию, должны были оказаться сегодня в одиннадцать шестнадцать.

Но если делать в час километров по двадцать, вместо семидесяти, а потом вообще останавливаться, то, спрашивается, куда можно приехать, и, главное, — когда?

Сначала, когда поезд тронулся, а Мишки все не было, они решили, что он заскочил на ходу в чужой вагон, и сейчас пробирается к ним тамбурами, увешенный пакетами с хлебом и колбасой, и с глазированными сырками, которые попросила посмотреть для нее Маша.

Но время шло, дверь не открывалась, — Иван два раза ходил по вагонному коридору, заглядывал в пустующие туалеты, открыв дверь между вагонами, смотрел, как трутся на ходу половые железки. Все было бесполезно. Время шло, а Мишки нигде не было.

Тогда он вернулся в купе и мужественно сказал Машке, чтобы не темнить по-напрасному:

— Опять.

Вообще-то, если честно, он ожидал, что будет, как в прошлый раз, — она тут же перестанет питаться, начнет худеть и бродить по вагону, как сомнамбула. Ну, может, разобьет оконное стекло, если сначала впадет в ярость. Но потом все равно успокоится, и станет вести себя, словно тень на стене.