Еще через час звонят: если с него хоть пушинка упадет, то у вас там у всех головы поотлетают. Прямо принц какой-то попался, а не начинающий наркоман. Сами напортачат там при отборе, а ему, Коляну, отдуваться.

И чуть было не залетел. Потому что старатель этот, слава богу, в прах не рассыпался, прошел, — но и назад не вернулся.

Такого еще у них не наблюдалось, чтобы тот, кто прошел, — не возвращался назад.

Сначала, пока звонков насчет него не было, про него и не вспоминали. Не вернулся, что ж тут поделать, — такова, значит, его старательская доля… Но когда стали трезвонить, работала третья смена, там вообще получился один брак, все были новички, и все отошли в мир иной. Никого не осталось.

Колян приехал лично, чтобы все проверить самому, что этого Гордеева больше не существует, посмотрел пленку, как он уходил, — уходил нормально, спокойно, шел, как по грибы, ничего его по темечку не ударило.

Значит, нужно было искать. У них был для таких случаев робот-подборщик, умел собирать прах усопших в свой ящик, но кроме праха ничего больше полезного не находил.

Пустили робота, тот катался целый час, катался, — пусто.

Уже хотели в Москву звонить: так, мол, и так, — сами вы там лажанулись, раньше нужно было предупреждать, — как ребята смотрят, идет. Чуть ли не в обнимку с роботом. А у оператора на мониторе ничего, пустое место. Но бывает, там всякое бывает, — так что никто не удивился. Но Колян обрадовался, — такая головная боль мимо прошла.

Подошел к принцу, обнял его, пылинки с него смахнул, троекратно расцеловал. Здравствуй, дорогой друг! Не хочешь ли виски с содовой?

Парень оказался ничего, крепкий, — посмотрел, словно рублем подарил… Или отнял рубль, — не понятно… Но какое-то движение в душе у Коляна произошло.

Ни обиды в том за плохое обращение, ни наркоты в глазах, ни благодарности за пышную встречу, ни удивления особенного по всем этим поводам… С такими хорошо ходить на дело.

И с такими плохо враждовать. Себе, может получиться, дороже.

Оркестр грянул «туш», почетный караул ударил коваными сапогами по бетонке, вздымая с нее снежную пыль, трап, привезенный из Москвы, прилип к дверям «Боинга», те распахнулись, группа встречающих выдвинулась вперед, и в небо взлетел торжественный фейерверк, озарив пространство голубыми, белыми и розовыми шарами.

В дверном проеме самолета показалась долговязая фигура и сверкнула, в неверном свете потешных разрывов, стеклами очков.

Алая ковровая дорожка показывала ему путь. Встречающие, в соответствии с протоколом, выстроенные по рангу, подобрались. И, должно быть, восторг наполнил их сердца.

На крыше здания руководителя полетов, по периметру взлетно-посадочной полосы, на стыках рулежки, у обоих «Русланов», и у трапа виднелись незаметные ребята, облаченные во все черное, с диковинными автоматами в руках, — личная гвардия Чурила, в данный момент охраняющая от неожиданностей его единственного сына.

Длинный человек в очках взмахнул в приветствии рукой, по рядам почетного караула, оркестра, который в этот момент даже сфальшивил, по плотно сбитой группе доверенного начальства — пронеслось троекратное «ура!»… «Ура!.. Ура!.. Ура!..»

Молодой человек спускался по трапу, у основания которого стояла группка пионеров в синих галстуках. В их обязанности входило преподнести почетному гостю цветы. И хлеб-соль.

За ним вышла из самолета девушка, одетая во все черное, и мальчик, который этой девушке что-то оживленно говорил. А за ними показался мужчина, с палкой в руке, — и было заметно, как он прихрамывал, спускаясь по высоким ступеням.

Молодой Чурил принял у пионеров цветы, подождал, пока спустится черная девушка, и вручил эту охапку ей.

Тут опять взвился в небо фейерверк, пионеры, забыв о начальстве, задрали на него головы, а Колян, улыбаясь во все лицо, вышел вперед.

— Добро пожаловать на нашу гостеприимную землю! — сказал он.

— Вы здесь главный? — спросил молодой человек. — Нормально все устроили, молодцы!.. Так и тянет повторить: какой маленький шаг для одного человека, и какой огромный шаг для всего человечества…

Они с Коляном стали обходить почетный караул, а потом знакомиться с избранными для этой встречи.

Полковник же, Иван и Маша остались у трапа, пережидать торжественную часть.

— Я — волнуюсь, — сказала Маша.

— Что тебе еще остается, — согласился Иван, — это чисто дамское занятие, — стоять на берегу и ждать рыбака. Волнуясь, естественно, при этом.

— Самое интересное, — сказал полковник, — я волнуюсь тоже… Я столько ждал встречи с Михаилом, что он у меня в голове превратился в некую легендарную личность. Про которую все знают, но познакомиться с которой невозможно… Мне даже кажется, что и сейчас это невозможно.

— Что в нем особенного, — пояснил Иван, — обыкновенный парень. Я с ним познакомился, когда он валялся под забором. Вдобавок, его обворовали перед этим.

— Пьяный, что ли, напился? — не поверил Гвидонов.

— Он припадочный, вы что, не знаете? Идет, идет, и завалится куда-нибудь… Потом оклемается и снова идет.

— Не может быть. Невероятно… Как же тогда, такая девушка, как Маша, обратила на него внимание?

— Сам не могу понять… Маш, вот ты нам скажи, что в Мишке такого особенного? Что ты на него клюнула?

— Отстань, — сказала Маша.

— Вот видите, — пожаловался на нее Иван, — у нее на все один ответ… А вас я тоже не понимаю: вы мне пистолет пожалели дать поиграть, а Жорка обещал мне снайперскую винтовку подарить. С патронами…

— Маша, — сказал полковник, — советую обратить ваше внимание на Ивана. У него стираются грани реальности.

— Иван, — сказала Маша устало, — перестань городить глупости.

Но самое интересное было то, что душевные переживания ни как не сказались в отрицательную сторону на ее внешности. Даже, если уж речь зашла об этом, сказались как раз наоборот, — она еще больше похорошела. Хотя ей хорошеть, конечно, уже было не куда. Она и так была хороша.

Но глаза стали чуть-чуть больше, появилась некоторая худоба в лице, признак утонченности натуры, и во всей ее фигуре, и без того идеальной, стали проступать черты некой хищности, словно бы она готовилась стать когда-нибудь пантерой.

Но ей шло, — куда от этого деться…

Между тем, Георгий величественно подал свою руку всем, кто хотел запечатлеть его рукопожатие, — на долгие годы, в качестве вечной памяти.

— Сначала официальная часть. Потом посмотрим на ваши чудеса. Потом немного развлечемся… Потом вылет. Такая программа.

— Личный состав ждет в клубе, — подсказал из-за плеча Колян.

— Уже ждет, — недовольно откликнулся Георгий, — что-то вы, уважаемые, поторопились. Можно было и со мной, сначала, посоветоваться.

— Так мы, блин… — начал было Колян.

— А без «блин» можно? — перебил его Георгий. — Вроде вышли из детского возраста, вроде серьезные люди, а все «блин», да «блин».

Коляну, под вдруг неодобрительные взгляды собравшихся, оставалось только улыбнуться. Проглотить плюшку.

С именем-отчеством, да без «блин», — ну и времена пошли…

— Хозяин, — негромко сказал Сарк, как всегда, неслышно возникнув в кабинете.

Чурил снял очки, с большими мутными стеклами, в которых только читал. Отложил и книгу, в данном случае это был «Пир» Платона, и посмотрел вопросительно на секретаря.

— Интересные факты, — сказал Сарк, подходя и останавливаясь.

Чурил, словно его вырвали из сна, а он никак не хотел просыпаться, — смотрел перед собой, еще не вернувшись из заоблачной сферы, где пребывал только что.

— Девушка, — Марина Юрьевна Старикова, племянница Назарова Матвея Ивановича.

— Этого старого маразматика? — чуть удивился Чурил. — Никогда бы не подумал.

— Как вы предполагали, — сбежала из дома… Играет… Он ее ищет, с ног сбился. Всю Москву на уши поставил.

— Я бы тоже от такого дуболома смылся. С нарушенной психикой… Но, — финансовый гений.

— Братьев у нее, тем более двух, — нет. Она в семье, — единственный ребенок. Кто они такие, — установить пока не удалось.