— Вас разыскивает ваша мама. И Матвей Иванович… Вы неожиданно исчезли, — не позвонили, не предупредили…
— Значит, это они вас прислали?
— Не совсем так… Я занимаюсь делом о вашем исчезновении. Это — правильно. Но то, что я вышел на вас, и вот, даже разговариваю с вами, об этом они пока не знают…
— Вы следователь? — спросила Маша.
— Да, — терпеливо подтвердил он.
— Значит, все знаете обо мне? — спросила она.
— Не все. Но многое… Скажем так.
— Вы подбираете слова. Когда говорите… Значит, не хотите лгать. Почему?
Владимир Ильич, не торопясь, улыбнулся, и по-доброму взглянул на Машу.
Иван, как посторонний наблюдатель, и как самый отъявленный болельщик, в душе захлопал в ладоши: она его достала!.. Он даже не знает, что ответить! Она его круто достала!
— Послушайте, — сказала Маша сухо и как-то просто, так просто, что Иван оставил свои рукоплескания, потому что начиналось что-то превосходящее лучший футбольный матч, что-то выше классом, — вы, должно быть, серьезный человек. Раз затеяли собственную игру… Серьезный и одинокий, я правильно говорю?
Владимир Ильич продолжал улыбаться Маше самой обворожительной из своих улыбок, и никак не мог остановиться.
— Должно быть, вам не хватает какого-то количества денег… Если вы уж взялись подбирать слова, подберите и сейчас. Я — права?
Иван заерзал на своем стуле: Вот это Мегера, не приведи господи встретиться с такой на узкой дорожке.
Но следователь продолжал улыбаться и ничего не отвечал.
— Никто и никогда не заплатит вам больше, чем могу заплатить вам я, — сказала Маша. — Вы это знаете… Я хочу предложить вам работу. Сколько вам нужно: один миллион, или два, или десять? Вы можете назвать свою цену.
Она с ума сошла, десять миллионов. Да посидеть с пару часов на телефоне, — ну, сто долларов, или там — двести…
— Михаил Павлович Гордеев — пропал… Вчера утром вышел из дома и до сих пор не вернулся. Мы — волнуемся… Я заплачу вам, сколько вы скажете, если вы разыщете его. Вернете его нам… Кроме этого, нам нужны документы, — мы должны выехать из страны. В Англию или во Францию… В течение трех месяцев после нашего отъезда, — вы получите свой гонорар.
Насчет документов и заграницы, — она хорошо придумала… Молодец… Но десять лимонов…
— Это чревато, — сказал, продолжая улыбаться, подполковник.
— Вы уже обманули дядю…
Следователь явно тянул время, улыбка не сходила с его добродушного лица.
— Скажем, пятьдесят миллионов, — наконец, сказал он.
Иван чуть не упал со стула, ничего такого он вообще не ожидал. Ничего себе, загнул, сквалыга. Там, в их Федеральной Службе, ни у кого нет совести. Такое залепить…
— Я согласна, — ровно сказала Маша.
— Да за такие бабки… — не выдержал Иван, — Машка, ты в своем уме?..
— Вы не правы, молодой человек, — сказал негромко следователь. — У меня будут проблемы… Возможно, придется увольняться с работы.
— Но такие бабки… — растерянно повторил Иван.
— Теперь, когда мы договорились, — ровно продолжала Маша, — скажите мне. Ведь вам Михаил почему-то нужен был, не меньше, чем я… Я все правильно поняла?
— Да, — невозмутимо сказал следователь. — Он мне нужен…
— Не смогли бы вы об этом поподробнее…
— Вряд ли. Мне нужно с ним переговорить. Но к вам, поверьте, это отношения не имеет. Это вообще ни к чему отношения не имеет. Так, частный разговор двух мужчин… Быть может, он сам вам о нем расскажет, если вы его попросите.
— Хорошо, — сказала Маша. — Что нам теперь делать?
— Прежде всего, поставить чайник. С этого, кажется, начинается гостеприимство?.. Расскажите мне обо всем, с самого начала…
— И еще… — сказала Маша, разглядывая его, как картинку на стене. — Вы не будете нас обманывать. Никогда, ни разу… Вам даже в голову такое никогда не придет… Считайте, я предупредила вас.
Следователь кивнул, и вполне серьезно ответил:
— Как говорит наш молодой друг, — сказал он, — да за такие бабки…
Глава Третья
«Среди фарисеев был человек по имени Никодим, один из иудейских властителей.
Однажды ночью он пришел к Иисусу и сказал:
— Наставник! Я знаю, ты послан к нам Всевышним, чтобы научить нас… Никто не совершит чудес, которые совершаешь ты, если рядом с ним не будет Бога.
Иисус ответил:
— Говорю истину: Только тот, кто родится во второй раз, большим, — сможет прийти к вечной жизни.
Никодим сказал:
— Как могу я, старик, родиться снова?.. Никто не в состоянии вернуться в материнское лоно, чтобы заново появиться на свет.
Иисус ответил:
— Говорю тебе истину: Кто не родится от Души и Истины, тот не сможет прийти к царству Бога…
Тело человеческое способно родить только тело… Душа же рождается от Души и Истины… Поэтому не удивляйся, когда Я говорю тебе: Ты должен родиться снова…
Присутствие Души, — подобно дуновению ветра. Который движется туда, куда хочет сам. Ты чувствуешь его прикосновение, но не знаешь, откуда он пришел, и куда направляется… Так бывает с каждым, кто родился от Души и Истины.
Никодим ответил:
— Но подобное невозможно представить.
Иисус сказал:
— Ты тот, кто учит израильтян божественному… И ты не принимаешь этого…»
Евангелие перпендикулярного мира
1
Где-то невообразимо далеко работал телевизор. Я видел его голубое пятно, которое пульсировало, то становясь больше, то снова уменьшаясь до небольшой точки. И слышал голоса. Телевизор то начинал разговаривать, то замолкал, то снова начинал говорить.
Его постоянно выключали, — он через какое-то время включался сам, и принимался что-то бубнить себе под нос, с каждым разом все громче и громче.
Я хотел попросить, чтобы сделали звук потише, но у меня не было голоса, и я не знал, кому и как предать свою просьбу.
Все потому, что на мне был акваланг… Да, точно, на мне был акваланг, поэтому я не мог говорить. Я плавал в акваланге и в маске в каком-то бассейне, где учили начинающих, они проплывали по дорожкам надо мной, — видно было, как их руки и ноги поднимали голубые брызги.
Телевизор был их тренером. Его поставили на бортик бассейна, он оттуда командовал желающими научиться держаться на воде.
Я же подстраховывал снизу. Чтобы никто из пловцов не утонул. Я плыл за их ногами, никто не думал тонуть, но я серьезно относился к обязанности, которую мне поручил телевизор.
Подо мной была серая муть, под ней, в черноте, виднелось кафельное дно бассейна. Там было холодно и неуютно, — меня не тянуло туда. Мне не нужно было воздуха, я дышал под водой нормально и так, без акваланга, но акваланг был нужен. Потому что он так приятно сдавливал лицо, без него оно бы окончательно потеряло форму, и растворилось в воде бассейна.
Если бы не телевизор, который, то принимался раздражающе отдавать команды, то шелестел неразборчивыми словами, шелестел и шелестел…
Я открыл глаза и увидел перед собой грязное полотно подушки.
Телевизора не было, но где-то рядом негромко разговаривали…
Комната без окон, четыре кровати, кондиционер, три человека, дверь. За дверью — коридор, там — такие же две комнаты, еще одна — в ней человек в белом халате. Коридор заканчивается лестницей вверх. Лестница перегорожена стальной решеткой, с такой же, из стальных прутьев, дверью… Тюрьма.
Я понял это, как только открыл глаза… Что я — в тюрьме.
И тут же пришло воспоминание об удовольствии, которое я испытал, когда дотянулся до того молодца.
Отголосок кровожадного наслаждения коснулся меня, — я попытался торжествующе улыбнуться. Не получилось… Что-то с моим ртом было не так. Весь он был забит какой-то гадостью.
Я пошевелился, подтащил голову к краю кровати, и плюнул на пол. Это оказалось путешествие длинной во все мои силы… Хорошенько же мне отомстили, и должно быть, долго старались, — потому что я не чувствовал своего тела, вместо него было что-то чужеродное, лежавшее рядом — отдельно. Мне не принадлежавшее.
