— Вот мне, уважаемый гражданин начальник, интересно, — где вы живете? Может, дадите адресок, я бы заглянул как-нибудь в гости, с бутылочкой, посидели бы, вспомнили всякие разные эпизоды из совместной деятельности. Может, расскажете улицу, номер дома, — и номер квартирки…

Все…

Если авторитет, — теперь хозяин жизни? Если он слов на ветер не бросает, и раз решил заглянуть в гости, то заглянет? Он или его приятели, но кто-то обязательно придет?

Кто защитит бедного следователя, его домашних и невинных чад, кто воздвигнет между работой и домом непробиваемую стену?

Никто…

Ради чего живешь и вкалываешь, — не ради ли своего дома и прелестных детишек? Найдется ли что-нибудь другое, чем он обладает?..

Ради чего служит Отечеству?

У него, Гвидонова, Владимира Ильича, нет семьи, милых детишек и дачного участка, — только квартира и машина.

Да этот мундир, с подполковничьими погонами, висящий в шкафу…

Но и авторитета, простодушного и непосредственного, пока не существовало.

Есть, всего лишь, ненавязчивый такой «хвост». Вырос, — и остается…

«Хвосты» имеют свойство возникать ниоткуда, сформировавшись из небытия, обретя на какое-то время плоть и реальность… Их жизнь недолговечна и ущербна. Если знать их истоки и причины, — они не представляют опасности, а сродни одному из элементов компьютерной игры, в которые иногда любят играть взрослые люди.

«Хвосты» в их традиционном исполнении, лишь повод для размышления, ничего больше. Ну, в крайнем случае, предупреждение. Черная метка, которую посылает некто, — как напоминание о себе…

Гвидонов помнит, как он гордился первым своим «хвостом».

Тогда у него была женщина, прекрасная молодая красивая женщина, которая сходила с ума от романтики его редкой профессии. Их знакомство продолжалось год, мысль о замужестве еще не волновала ее, но отношения уже требовали время от времени некоторого разнообразия.

В тот вечер он приехал к ней домой, они, вкусно и не торопясь, поужинали, выпили бутылку хорошего вина, а потом Гвидонов обнял ее за плечи и подвел к окну.

— Смотри, — сказал он, проделав в плотно занавешенных шторах небольшую щелку, — видишь «Москвич»?

— Да, — приглядевшись, и не понимая, в чем дело, сказала она.

— Видишь там двух человек?

— Да.

— Это — «хвост».

— Тебя «пасут»? — воскликнула она в восхищении. И еще какое-то время наблюдала за неподвижно стоящей в полутьме двора машиной…

Это была незабываемая ночь любви. Одна из тех редких ночей, которые остаются в памяти навсегда, — как истинный эталон отношений мужчины и женщины, как родство двух душ и двух тел, как пример абсолютной гармонии, какая только возможна у двух людей противоположного пола…

К утру на улице пошел дождь, его женщина, обнаженная, подходила иногда к шторе и, сквозь уютный шум стихии, вглядывалась в рассвет, — в одинокую машину в этом рассвете, где не спали два серых человека.

Ее это необыкновенно возбуждало, — Гвидонов тогда искренне гордился, что догадался сделать ей такой подарок.

Этот «хвост» был иным… Он говорил о том, что в логике событий произошел серьезный прокол. Серьезный, — да такой, что даже времени, чтобы как следует подумать, — не оставалось.

«Хвост» возник час назад, когда Гвидонов ехал домой в метро. В образе двух молодых людей, прокатившихся вместе с ним, — аккуратно так прокатившихся, почти ненавязчиво.

Настолько профессионально, — что вставал вопрос: когда он начался. Сегодня, вчера, или еще раньше?

Если не сегодня, то совсем плохо…

А ведь так замечательно расстались. Достойно, — не потеряв уважения, друг к другу.

Логику заказчика он просчитал правильно, и когда ситуация созрела, вышел к Матвею Ивановичу для генерального разговора.

Особенно хорошо получилась финальная сцена…

— Пришло время встретиться с главным врачом. Все нити расследования сходятся к нему… Я считаю, момент самым подходящим. Он, наверняка, постоянно чувствует ваше внимание, весь издергался в догадках, извелся в предположениях. Его обуревают сомнения… Теперь с ним можно говорить, думаю, мы его без труда расколем… Понимаете, что я хочу сказать?

Матвей Иванович смотрел на Гвидонова с неким смущением. Как школьник, неудачно переделавший в дневнике двойку на четверку.

— Видите ли, — нерешительно сказал он.

— Я считаю, — продолжал напирать Гвидонов, — мы в двух шагах от успеха. В одном шаге… Возможно, уже сегодня вы сможете получить обратно свою племянницу… Обнять ее… Остался последний решительный натиск… Штурм.

Ответом ему было виноватое молчание.

— Что-нибудь случилось? — непонимающе вопросил Гвидонов. — Что-нибудь не так?

— Дело в том, — робко подал голос из-за спины хозяина его начальник охраны, — дело в том, что Николая Федоровича больше нет с нами…

— Даже так… — обреченно прошептал Гвидонов чуть изменившимся голосом.

— Так получилось… — развел руками начальник охраны.

— И что мне теперь прикажете делать? — спросил тихо, ошарашенный неожиданностью, Гвидонов.

Какие-то актерские задатки в нем были. И главное, они проявлялись всегда в нужный момент, — как в этот. Должно быть, его мимика правильно переходила из уверенного оптимизма, в озадаченность. Из озадаченности — в недоумение. Из недоумения — в трагическое состояние, от испорченной напрочь ситуации, — которая вот-вот должна была разрешиться счастливым концом.

— Мы понимаем… — промямлил Матвей Иванович.

— Извините, — тихо и обреченно сказал Гвидонов, — я больше не могу быть вам полезен. Пропало главное связующее звено, между нами и заказчиками преступления. Хочу напомнить, убирать исполнителей, обычно прерогатива преступников. Которые таким образом заметают следы. Вы совершили ошибку. Считаю, — это фатальная ошибка… Я больше ничего не смогу сделать для вас.

— Мы понимаем… — мертвым голосом, повторил Матвей Иванович.

— Я бы хотел получить компенсацию за свой труд. И попрощаться…

На такой возвышенной ноте закончился спектакль.

Как и должен был закончиться, по всем законам жанра.

Апофеозом.

Но «хвост»…

Гвидонов нагнулся к железному ящику, который был намертво приделан к дну бельевого шкафа, и на котором лежали ботинки и старые тапочки.

Ящик был с двумя амбарными замками, — так, видимостью закрытости.

Отомкнул оба и поднял крышку… Его арсенал.

Карабин «СКС». Обыкновенный армейский карабин, но только без штыка. Штык лежал рядом… Лет восемь назад в Управлении их продали сотрудникам, как охотничьи ружья, поскольку без штыков. А штыки — отдельно, как охотничьи ножи. Таким ножом и хлеба не разрежешь, только кого проткнуть… Бегущего в атаку на тебя зайца.

Выдали под это дело премию, как раз на карабин и штык к нему. Чтобы народ из Управления мог дома чувствовать себя поспокойнее. В наши неспокойные времена.

Штук пять обойм к карабину, — с тусклыми головками пуль.

Револьвер, «Вальтер», «ТТ».

Пали, — не хочу…

Карабин, конечно, хорош, — но в городе с ним особенно не разбежишься. «Вальтер»…

Позвонил он с сотового, от греха.

— Добрый день, — сказал Гвидонов. — С Павлом Фроловым я не смогу поговорить?.. Павел, добрый день.

— Кто это? — спросил подозрительно голос на том конце провода.

— Прохоров Виктор Петрович… Не рады мне?

— Да, не очень.

— Но нужно встретиться, срочно. В ваших же интересах.

— В моих? — сказали недовольно на том конце провода.

— Я зайду к вам через минут сорок. Постарайтесь никуда не отлучаться.

— Заходите, — сказали в трубке и повесили ее.

Шарф, зеленая куртка, зимняя кепка с «ушами». То, в чем хвостисты его не видели.

На четырнадцатом переход в любой из шести подъездов его дома, сделали, догадались на всякий пожарный случай… Из первого подъезда — в «Продукты». Там, через другой выход, — на улицу. Пять минут до метро.

Каждый четвертый — в зеленых куртках, каждый пятый — в похожих кепках с Черкизовского рынка, подпольные вьетнамцы нашили их еще летом на маланину свадьбу.