Алый, неяркий свет играл жесткими, сердитыми сполохами на темно-багровых стенах, плавно закругляющихся к потолку. Человек здесь чувствовал себя неуютно: освещение, от которого болели глаза, стылый, неподвижный воздух, в котором густым, белесым плюмажем растекался пар изо рта, давление гравитации, в полтора раза превышающей земную. Разве что дизайн помещений корабля, практически полностью лишенных четко выраженных углов, и преобладающая цветовая гамма могли бы показаться людям «завораживающими».

Впрочем, людей здесь все равно уже не было.

Тем, кто стоял в багровом зале, испещренном росчерками агатовых полос и ветвящимися прожилками серебра, все вокруг казалось родным и привычным.

Их было немного: две сотни, может чуть больше. Они молча смотрели друг на друга. Молча вслушивались в беззвучный ток ментальных импульсов. Молча вбирали в себя запахи, образы, воспоминания о корабле, бывшем им так долго домом. Молча пропускали через себя мысль о неизбежном. Молча прощались с друзьями, родными и близкими, оставшимися так далеко отсюда.

Наконец, один из них, поднял голову, с шумом выдыхая сквозь стиснутые зубы воздух. Каждый в зале почувствовал непоколебимую уверенность командира. Прорывающееся на свободу азартное, мрачное нетерпение. Бесшабашную, голодную ярость истосковавшегося от вынужденного безделья воина.

И в обрушившемся не него водопаде ответных эмоций он не нашел ничего иного — точно его окружали бесчисленные зеркала.

Он прижал стиснутую в кулак руку к груди — и резко выбросил ее вперед, раскрыв ладонью вниз. Древний знак уважения, салют, идущим в бой воинам. Родившийся задолго до проклятого часа, когда прокатившаяся судорога вздыбила твердь, проложив дорогу живой смерти с южного материка. И ни на йоту не изменившийся за миновавшие с тех пор тысячи Оборотов.

— Пора! — скрипучий голос командира ввинтился в тягучий, холодный воздух.

Чернильная мгла окружала его. Бриллиантовые иглы кололи, жалили глаза, но ни на миллиметр не могли отбросить сдавивший со всех сторон мрак. Ощущение нестерпимого холода, каким-то непостижимым образом умудрявшегося пробраться сквозь перчатки сьютера, ледяными когтями впиваясь в ладони, стоило в очередной раз коснуться невидимой поверхности под ним.

Джеймс и раньше выходил в открытый космос: пилоту космолета положено, что называется, «хлебнуть пустоты». В Академии был даже период, когда через день они по пять-шесть часов выполняли упражнения в вакууме, учились передвигаться в невесомости, держать под контролем чувства. Особо запомнилась одно из последних занятий, когда, после выполнения рутинной прогулки по астероиду, он не обнаружил корабля с преподавателями. Следующий час в одиночестве на каменной глыбе показался юноше вечностью, однако панике он не поддался, не без основания подозревая, что попал на очередную хитроумную проверку. В конечном итоге оказался совершенно прав, заработав уважительное похлопывание по плечу и высокий итоговый балл, но в первые мгновения, после того как луч захвата поднял его на корабль, юноше очень хотелось дать по голове любому, кто подойдет поближе.

Проверки — проверками, но вести себя в пустоте они научили. И заодно отучили от дурацких мыслей, будто в вакууме все будет как на обзорном экране. Ни черта подобного! Даже в самом конце, во время выпускных экзаменов и практики в Поясе, Джеймс ловил себя на мысли, что в космос выходить надо либо около планет, либо там, где хватает света. Во всех прочих случаях от таких экспериментов лучше воздерживаться — спокойнее на душе будет.

К сожалению, сегодняшним утром, стоя навытяжку перед Толлем, Джеймс и не подозревал, что невинное задание окажется с такой подлой подковыркой. И свалилось-то совершенно неожиданно: едва ли сутки миновали после возвращения с блистательно проваленного «марш-броска с разминочной перестрелкой в конце», когда его с Волчонком вызвал к себе Толль.

И началось. Ожидаемый кнут: «результаты посредственные, маловато стараетесь…» Снисходительно, пряник: «на последней миссии вы, двое, проявили себя лучше всех…» И итоговая плюха: «В честь сегодняшнего праздника — праздничное задание: разведка в отрыве от основных сил и десантная операция на выведенном из строя вражеском объекте… Что? Вводные? Был бой. Подбили корабль. Размер… хм, больше космолета, меньше линкора. Вероятно, на борту остались враги… Задание? Выяснить, проверить, разобраться, доложить… Информация? Что вы, младшие лейтенанты, как маленькие: всю информацию вы только что выслушали. Навигационные данные — в навкомах, навкомы — в космолетах, космолеты — в ангаре. Сурпрызы гарантирую. Еще вопросы? Нет? Кру-угом!..»

Джеймс так и не решил для себя: было ли это действительно поощрением или своеобразным наказанием за провал последней миссии. Никто их особо не упрекал (Джеймса с Ричардом, не только убравшихся восвояси в целости и сохранности, но и изрядно проредивших ряды «противника» — и подавно), но задание, как ни крути, они провалили. Им даже не удалось пройти внешний пояс обороны, не говоря уж, чтобы добраться до окрестностей бункера — цели их марш-броска. Джеймс почти не сомневался, что «противник» имел данные об их маршруте, составе группы, вооружении плюс располагал численным перевесом. В конечном итоге, последнее и решило дело: их просто задавили массой. Все что удалось Джеймсу и Ричарду — вытащить «убитых» друзей и добраться до точки эвакуации.

Пилигрим, Мотыль и Серж остались на базе — последним двум поручили нудный, тоскливый патруль. Джеймс не исключал, что командование подкинет и им… по «любимому слову» Толля. Откажет двигатель, в аварийном режиме сработает катапульта… Они тут были почти месяц — и почти месяц командования старалось тем или иным способом поиздеваться над пилотами. Юноша не мог припомнить, чтобы хоть одно задание удалось выполнить не то, что на «отлично», а просто нормально — и все из-за подкидываемых в самый неожиданный момент неприятностей. Миссия с бункером — едва ли не идеальный пример.

В ангаре их уже ждали. «Жнецы» стояли на стартовых позициях, техники как раз завершили тестирование систем. Джеймсу и Ричарду ничего не оставалось делать, кроме как пожать друг другу руки и стартовать.

Быстро поднявшись с планеты, космолеты аккуратно нырнули в брюхо старенького корвета, лет пятнадцать тому приписанного к тренировочной базе. Сидящие в «Жнецах» пилоты почувствовали короткую, едва уловимую дрожь заработавшего гиперпривода — сам прыжок, как обычно, для всех на корабле остался незамеченным. Корвет доставил их куда-то в пределах нескольких часов полета до дрейфующей цели — дальше им предстояло разбираться самим, ориентируясь по крайне туманным данным в навкоме. И не забывать, что все, кажущееся простым, в любой миг может стать «очень непростым». Толль просто так обещаниями не разбрасывался.

К заданию они подошли без всяких скидок. Волчонок сомневался, что на пути к цели будут неприятности — скорее, что-то пакостное приготовили на «подбитом» корабле. Джеймс имел по сему поводу свое мнение, но спорить не стал. И не зря: когда спустя два часа гравидетекторы среагировали на некий крупный объект, находившийся несколько левее и выше плоскости их дрейфа, пришлось признать, что на этот раз Волчонок оказался прав: пока все спокойно, без неприятностей.

Замедлив ход, они посовещались, разошлись на треть предельного радиуса радара и начали новый разгон в направлении неизвестной цели. Дальше почти сорок минут рутинного анализа поступавших данных, мелких коррекций курса — и жирная красная точка выползла на самый край радарной сферы. У молодых пилотов вырвался дружный вздох облегчения. Даже Толль вряд ли нашел бы к чему придраться: ювелирно точное сближение по данным гравидетектора — не самый прострой трюк. Правда вдвоем выполнять его на порядок проще и активного противодействия им никто не оказывал.