И отражение улыбалось — холодным, расчетливым оскалом голодного зверя.
Оглушительный грохот «Бури» оборвал растянувшееся мгновение. Рефлексы сделали все за шокированную иррациональностью происходящего хозяйку: рейкер привычно повело после первого выпущенного «шипа», но так же привычно она удержала оружие направленным точно на центр растекающейся по стене паутины. «Шипы» кромсали, рвали стену, выбивали кусочки металла, сбивали целыми пластами слои краски — и больше на черных лоскутах, падающих на палубу, не было ни трещин, ни ожившего отражения.
Вещунья слышала чей-то яростный крик, с трудом пробивающийся сквозь сплошной рокот опустошавшей обойму «Бури», — и не сразу поняла, что слышит саму себя.
— Странно!
Жеска отвернулась от двери и взглянула на Мурену. Та стояла у края пятна между столиками, задумчиво вертя отрезанный кусок разгонно-направляющей рейки.
— «Странно» что?
Ее старшая коллега передернула плечами, точно не желая развивать эту тему — скорее всего, Мурена просто размышляла вслух. Гладкий до невозможности срез дважды пустил блики по стене и картине над крайним столиком, прежде чем она ответила.
— «Иволга» — вот что странно.
— Ну… Вещунья про это и говорила: очень острое…
— Да не про то я! — в голосе Мурены звякнуло раздражение. — На базе ты, пилот-истребитель, а не техник, как он, — молодая женщина рейкером указала на тело у стены, — часто с «Иволгой» или «Вихрем» разгуливаешь?
— Да я и с «Шершнем» не часто разгуливаю, — теперь она поняла намек: на боевых базах часто пилотам дозволялись вольности, немыслимые на большинстве кораблей Космофлота, но уж точно просто так взять из арсенала ту же «Иволгу» им бы никто не позволил. Что уж говорить о технике из персонала ангаров?
— Служба безопасности могла открыть арсенал — если решили, что сами не справятся…
Выстрел из центрального зала здесь прозвучал как раскатистый звонкий хлопок — точно огромный хлыст щелкнул. И дальше загрохотало — безостановочно, быстро, вперемешку с металлическим скрежетом и звоном.
Обе женщины оцепенели на долю секунды, синхронно вскинув рейкеры, затем Жеска, крикнув «Вещунья!», устремилась к изгибу коридорчика и далее — залу контроля. Мурена в два прыжка оказалась около дверного проема, на ходу переводя «Бурю» в режим стрельбы очередями, но сделать последний шаг не смогла.
Помещение сдвинулось.
Это невозможно было описать словами. Молодая женщина, обстановка, следы крови, труп и надпись у стены — все осталось на месте… и в то же время изменилось. Заколебалось, словно два почти одинаковых рисунка на прозрачной пленке кто-то пытался свести воедино, накладывая друг на друга. Льющийся свет из коридора стал ослепительно-ярким, а осветительные панели в столовой потускнели, часто-часто заморгали, наполнив все вокруг пляской обезумевших теней. Странная слабость охватила Мурену, выпила все силы, окутала серей пеленой мысли — она не смогла удержаться на неожиданно ставших ватными, непослушными ногах, упала на колени, едва удержавшись, чтобы не распластаться ничком.
Все прекратилось, как и началось — вдруг и сразу. Освещение вернулся к норме, слабость как будто бесследно пропала, но прежде, чем она облегченно вздохнула — привычно держащиеся на краю зрения значки рабочего статуса визора исчезли.
— Что… — хрипло начала Мурена, но и закончить ей не было позволено. Фонари шлема, прощально мигнув, погасли, браслет сьютера отключился, превратившись в мертвый груз на руке, исчезло тихонькое шипение подаваемой в шлем дыхательной смеси.
— Жеска… — попыталась крикнуть она, но не смогла произнести и звука. Губы, глаза — будто окатило холодной водой, во рту мгновенно пересохло. Все звуки снаружи ослабли, отодвинулись, будто испугавшись окружившей ее мертвой тишины.
Тупая давящая боль растеклась в груди, вместе с вернувшейся слабостью. Мурена попробовала подняться на ноги, потянулась к краю проема, — и в результате повалилась на настил палубы, точно куль с песком. Перекатилась на спину, хватаясь трясущимися руками за грудь, шею, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха — но лишь бесплодно разевала рот, как выброшенная на берег рыба.
Резь в пересохших глазах стала нестерпимой, в ушах звенело, неровно, безумно быстро билось сердце. Девушка схватилась за фиксаторы шлема, выщелкнула скобы безопасности, отчаянно, изо всех оставшихся сил рванула шлем. Обычно хватало самого малого усилия, чтобы всего на четверть провернуть и снять шлем… Мурена беззвучно застонала от ужаса и неверия: шлем сдвинулся на сантиметр-другой и замер, не продвигаясь дальше ни на миллиметр. Она дернула его еще и еще раз, растрачивая последние силы, но с тем же результатом.
«Вещунья… Жеска… помогите!!!» — сама не осознавая того, она рвала, царапала прочнейшую ткань сьютера на груди — бессмысленная в своей обреченности попытка. Звон в ушах превратился в громовой гул колоколов, легкие, казалось, лопались, выворачивались наизнанку.
Белый свет бил ей в глаза, становясь с каждой секундой все сильнее и сильнее — к чему уже осветительные панели «Молоха» не имели никакого отношения. Сознание путалось, ускользало, как дрожащая на ветру свеча. Бьющаяся в агонии женщина выгнулась дугой, в последнем усилии пытаясь сорвать неприступный шлем, или разорвать сьютер, или…
Свет стал еще ярче, накрыл ее, заполнил ее разум.
Убрал боль, убрал страх. Успокоил и утешил.
И вместе с ним свеча погасла.
«ОСНОВНОЙ БОЕЗАПАС ИЗРАСХОДОВАН! ЗАМЕНИТЬ ОБОЙМУ! ОСНОВНОЙ БОЕЗАПАС ИЗРАСХОДОВАН! ЗАМЕНИТЬ ОБОЙМУ!..» — надпись визора вспыхивала и гасла перед тяжело дышащей девушкой. В контрольном зале еще металось эхо шестидесяти выпущенных практически в упор выстрелом, металлического грохота, с которым стену покрывали дырки и трещины.
Опустевшая обойма, выпавшая их «Бури» в последний раз перевернулась через ребро, покачалась в неустойчивом равновесии и плашмя упала.
Гудение реек смолкло, когда она отпустила гашетку, чувствуя, как уходит липкое ощущение чего-то невообразимо жуткого и чуждого, менее минуты тому подступившее к ней.
— Вещунья!!! — оглушительно рявкнул обозленный Везунчик — только теперь она поняла, что это не первый раз, когда он пытается дозваться до нее. — Черт, ты меня слышишь?!
Она вздрогнула, окончательно вырываясь из оцепенения, охватившего ее, едва последний «шип» покинул разгонную камеру «Бури». Сорвала с пояса обойму, отступив под прикрытие платформы с пультом — хотя на участке стены перед ней почти не осталось крупных фрагментов черно-зеркального покрытия.
— Вещунья!.. — Жеска оббежала ограждение голограммы, ища врага — и не находя ничего стоящего внимания. — Что случ…
— Тихо! — теперь она крикнула, вгоняя обойму в гнездо рейкера. Зря, конечно, — глупо так срываться, но еще более глупо сейчас терять время. Подняла руку и повторила:
— Тихо… тихо…
Они подчинились, чутко вслушиваясь в наступившую тишину. Потрескивала голограмма, чуть слышно скрипели сорванные ударами «шипов» пласты краски — в остальном же люди слышали только биение собственных сердец.
Вещунья медленно, замирая и прислушиваясь на каждом шаге, вышла из-за платформы. Готовая в любой момент открыть огонь, наклонилась, дотронулась рейками «Бури» до самого большого черного треугольного куска покрытия, похожего на акулий зуб. Подтянула ближе и осторожно приподняла за край, с легким трепетом всмотрелась…
Ничего.
Мутное, едва различимое отражение, словно отгороженное потоком текучей черной воды — она с отвращением отшвырнула эту мерзость в сторону и выпрямилась. Ничего нет… и все же Вещунья не нашла в себе достаточно уверенности, чтобы повернуться к расстрелянной стене спиной — попятилась, отходя к ограждению.
— В кого ты стреляла? — Везунчик говорил спокойнее, убедившись, что с ней все в порядке. Жеска по другую сторону голограммы тяжело дышала, держа под прицелом выход из зала. — Что случилось?
