2 часа 20 мин. Восьмая трубка. Сонливость растет, но М. узнает еще время по своим часам. Пульс и дыхание без изменений.

2 часа 25 мин. Девятая трубка. Речь становится более затрудненной и менее внятной. М. замечает, что у него распух язык. Пульс и дыхание без изменений.

Жалуется после десятой трубки на горький вкус и головокружение. Ответы медленные, но правильные.

2 часа 33 мин. Одиннадцатая трубка. Походка становится нетвердой.

2 часа 37 мин. Двенадцатая трубка выкуривается медленно. М. говорит, что у него очень приятное самочувствие, но ему бы хотелось петь или слушать музыку. Пульс и дыхание без изменений.

После тринадцатой трубки, которую М. выкуривает очень жадно, он несколько раз громко смеется[21], хотя находится в очень сонном состоянии.

2 часа 45 мин. Пятнадцатая трубка. М. хочет послушать одно место из «Манфреда» Шумана.

2 часа 48 мин. Шестнадцатая трубка. М. жалуется на перерывы в курении, ему хотелось бы продолжать курить непрерывно. Белки глаз сильно покраснели. Веки тяжелые и глаза остаются в основном закрытыми, он слышит музыку вдали (обман чувств).

2 часа 50 мин. Семнадцатая трубка. Попытка пройтись (по комнате) не удается. Пульс 72, частота дыхания 28.

3 часа 7 мин. Восемнадцатая трубка. Большая сонливость, ответы очень замедленные, односложные, но правильные.

3 часа 20 мин. М. просит новую трубку.

3 часа 25 мин. Двадцать вторая трубка. М. лежит с закрытыми глазами, но замечает, что он чувствует себя как никогда до того, однако это своеобразное чувство не является ни приятным, ни неприятным. Склера очень сильно наполнена кровью, но пульс и частота дыхания без изменений.

3 часа 29 мин. Субъективное ощущение большого покоя, приятного самочувствия. О степени этого хорошего самочувствия М. высказывается, что оно приятнее, чем быть (совершать coitus) с красивой женщиной[22].

3 часа 37 мин. Субъективное ощущение удивительного покоя. М. говорит, что он «ни к чему не стремится и ничего не хочет».

3 часа 40 мин. Двадцать пятая трубка. Очень большая сонливость. Легкий укол карандашом в область селезенки заставляет его, однако, вздрагивать. М. все чаще просит курить.

После двадцать шестой трубки, которую М. выкуривает с очевидным удовольствием, он как будто засыпает.

Пульс 72, частота дыхания 26, дышит очень равномерно. Очень громко заданные вопросы остаются без ответа. На вопрос, хочет ли М. еще курить, он утвердительно отвечает кивком головы.

Пульс 70, частота дыхания 24, дышит равномерно. Руки сильно потеют.

3 часа 58 мин. Вопросы больше не понимаются[23], но все же М. знаками просит новую трубку.

4 часа <00 мин.> Двадцать седьмая трубка. На вопросы М. отвечает: «Я плохо слышу», произносит несколько слов на иностранном языке[24], говорит также: «Я очень устал», — но все же продолжает курить, сильно затягиваясь.

4 часа 10 мин. М. перестает курить, кажется спящим; никакого онемения мышц (не наблюдается). Пульс 68, частота дыхания 24, температура 37,2. Вопросы остаются совершенно без ответа. Руки сильно потеют, кожа холодная, цвет лица нормальный.

4 часа 40 мин. М. открывает глаза, но сразу же их закрывает; на вопрос: «Как Вы себя чувствуете?» отвечает: «Хорошо», «Я совершенно одурманен; мне хочется еще курить; разве человека с трубкой уже нет?»

4 часа 55 мин. Медленное возвращение сознания.

Хотя я был одурманен и чувствовал головокружение, вспоминаю, что смог одеться, и знаю, что меня пришлось перенести на нижний этаж; мне помнится также, что, когда я в паланкине покидал клуб, на меня с любопытством взирала толпа людей, но я не помню, как меня доставили в дом моего гостеприимного хозяина г. К[25].

Я проснулся около 3 часов следующего утра и, увидев при свете ярко горевшей лампы поставленный на стол ужин, ощутил голод, так как я перед тем ничего не ел в течение 33 часов.

Я поднялся с кровати и, качаясь, достиг стола, где с жадностью проглотил несколько кушаний.

Я снова уснул, был разбужен слугой около 7 часов утра, так как я намеревался ехать в Кантон, попытался подняться, но упал обратно на подушки почти без сил, после чего снова уснул. Около 1 часа пополудни я встал с ощущением большой слабости в ногах и большой тяжести в голове. Не только вечером этого дня, но и вечером следующего у меня была легкая головная боль, и я испытывал также приступы головокружения при ходьбе.

Я отметил легкую глухоту в первый день, после опыта курения. Нарушения пищеварения я, однако, не испытывал.

В течение 2 3/4 часа, пока продолжалось курение, я употребил более 107 гранов[26] такого опиума, какой обычно курят китайцы[27], количество, которое китайцы за один раз никогда не выкуривают.

В заключение я хочу еще отметить: во-первых, надо непрерывно курить более часа, чтобы почувствовать настоящее действие опиума; во-вторых, сперва поражаются органы движения и только потом нервные центры; в-третьих, органы чувств (зрения и слуха) испытывают иллюзии; но, в-четвертых, во время курения опиума и после него никаких галлюцинаций, видений и снов не возникает[28]. Деятельность мозга скорее угнетена, чем возбуждена; течение мыслей все более замедляется и затрудняется. Память замирает, и в конце концов не думаешь ни о чем.

Выкурив достаточную дозу опиума, приходишь в состояние глубокого покоя; это состояние чрезвычайно своеобразно, возникает ощущение, что не хочешь ничего, абсолютно ничего на свете.

Так как совсем ни о чем не помнишь, ни о чем не думаешь, ничего не хочешь, то оказываешься близок к полной потере своего «я».

Это ощущение полного покоя и отсутствия желаний столь притягательно и приятно, что хочется, чтобы тебя никогда не выводили из этого состояния.

После этого опыта я вполне понимаю, почему тысячи людей, богатых и бедных, без различия общественного состояния и возраста, предаются курению опиума, главное действие и главное удовольствие которого состоит в потере на некоторое время своего «я».

То, что в этом находят столь большую прелесть, еще раз свидетельствует в пользу глубокой справедливости древнего наблюдения, которое коротко и точно выразил Байрон:

Курение опиума дает предвкушение «небытия»…[30]

<Южно-> Китайское море.

На борту имп. российского

клипера «Изумруд».

28 апреля 1873 г.

Глубоко всколыхнувшие человеческую ниву годы войны и революции, предъявившие колоссальные требования нервной системе человека, принесли с собой новое большое несчастье, стремление масс к искусственному возбуждению, наркозу, наркомании. Действующие во время империалистической войны и у нас и за границей разного рода запретительные мероприятия, быстро растущая дороговизна жизни, необходимость тратить пищевые продукты по их прямому назначению, а не для производства водки и пива, «голодная блокада» в Германии, резко понизили алкоголизацию захваченных войной стран. Резко сократилось число связанных с потреблением алкоголя душевных заболеваний, самоубийств, преступлений, несчастных случаев и только последние годы вновь намечают какой-то перелом и в этом направлении, печальный возврат народов к алкогольному отравлению, опасный теперь, когда нервная система участвовавшего в войне человечества стала легко ранимой и не-переносливой к малейшим излишествам в этой области.