— Лучше ты что-нибудь расскажи, — попросила она. Сильвия скрестила свои вытянутые длинные ноги.

— Могу лишь сказать: я бесконечно рада, что добрый ветер, унесший этого малого, помог тебе от него избавиться. Против самого Тобиаса я ничего не имею. Симпатичный парень, тут сомнений нет. Но он не имел права находиться здесь. Теперь, с его уходом, нас смогут наконец снова навещать дети. Давай сразу же их и пригласим…

Доната прервала ее.

— Почему же это они до сих пор не могли нас навещать?

— Ой, да что ты говоришь! В тех скандальных обстоятельствах…

— Я лично никаких скандалов не припоминаю.

— Ну ладно. Скандала не было. Но до него оставалось всего ничего.

— Собственно говоря, я думала, что Христиан и Сильви мне в этой трудной ситуации помогут.

— Как это?

— Они могли бы признать, что сложившееся положение в пределах нормы.

— Ну что ты говоришь, Доната! Такое им не по плечу.

— Я не считала, что они обязаны так думать; просто, с их стороны это было бы выражение любви ко мне, ты не находишь?

— Нет, ни в коей мере.

— Ты ведь знаешь, я кое-что для них сделала.

— Да, ты их баловала. Но именно поэтому они почувствовали себя вдвойне уязвленными тем, что ты ставишь их ниже приблудного молодца.

Доната сделала еще глоток. Выпитая ею с удовольствием порция виски определенно повлияла на нее расслабляюще.

— Молодые люди требуют от нас проявлений понимания, когда они влюбляются. Думаю, мы вправе ожидать того же от них.

— Как они могут проявлять понимание того, что такая респектабельная личность, как ты, ведет себя столь легкомысленно?

— Я никогда не изображала из себя респектабельную личность.

— Но таковой ты для них была. Всегда такая усердная, такая рассудительная, и вдруг — на тебе!

— Ты говоришь обо мне так, словно я бабушка.

— Если бы своевременно народила детей, давно могла бы стать и бабушкой.

— Благодарю. — Доната придавила выкуренную сигарету.

Сильвия закурила еще одну.

— Ты не должна воспринимать это как обиду. Это только правда.

— Дорогая моя Сильвия, существуют проблемы, которые не решаются с помощью простой арифметики.

— Но и численные соотношения тоже никогда не должны игнорироваться. Ты, архитектор, должна это знать лучше меня.

— Как бы то ни было, твои дети меня разочаровали, да и ты, впрочем, тоже.

Сильвия откинулась назад.

— И что же это мне следовало делать?

— Поставить себя на мое место. Радоваться пришедшей ко мне любви. Вместо этого тебе не пришло в голову ничего лучшего, чем накликать чертей на мою голову.

— Что ж, — признала вдруг Сильвия, доливая виски в свою стопку, — может быть, другая женщина и реагировала бы по-другому. Но я вот такая, какая есть.

— Я надеялась, что мы станем подругами.

— Мы сестры.

— Без дружбы это решительно ничего не значит. Сильвия пропустила дым через нос.

— Зачем ты все это мне говоришь? Может, я должна ползать перед тобой на животе, визжать, как собака, вымаливая прощение? Этого тебе не дождаться. Мое поведение во всей этой истории было абсолютно корректным.

— Я хочу, чтобы ты оставила мой дом! — Именно эти слова Доната хотела сказать сестре уже давно; но теперь она сама была ошеломлена ими.

Сильвия, кажется, испытала настоящий шок. Она тяжело дышала, ловя воздух открытым ртом.

Чтобы дать ей время переварить сказанное, Доната закурила сигарету.

— Надеюсь, ты говоришь это не всерьез? — выдавила из себя наконец Сильвия.

— Всерьез.

— Мне никогда не казалось, что я тебе мешаю.

— Ты ограничиваешь мою свободу.

— Но позволь! Только потому, что я была против этой неестественной связи…

Доната перебила ее.

— Не только поэтому. Я, вероятно, продам дом…

— Но это же безумство!

Доната не позволила себя прервать.

— И, когда это окажется необходимым, я хочу иметь возможность совершенно свободно решать все связанные с этой сделкой вопросы, не вступая с тобой в долгие предварительные дискуссии.

— Теперь я уже вообще тебя не понимаю. Мне казалось, ты любишь свой дом.

— Я его любила. Но ведь дом это все же нечто вполне материальное: дерево, кирпич, цемент, собранные воедино в соответствии с моими представлениями. Долгие годы он мне приносил радость, но теперь он стал для меня слишком велик. Иначе говоря, я уже переросла ту полосу жизни, когда он был мне впору.

— А как же твои коктейли? Твои знаменитые приемы?

— Их результаты никогда не оправдывали расходов. Сильвия, не выпуская сигареты, провела по лбу рукой.

— Мне кажется, что я разговариваю с чужим человеком.

— Может быть, я для тебя действительно чужая. Но не обращай на это внимания. Говорят, такое случается даже в самых лучших семьях. Важно лишь, чтобы ты усвоила одно: я прошу тебя уехать из этого дома.

— Когда?

— Разумеется, как можно скорее. Мне не хочется, чтобы создалось такое положение, при котором придется тебя торопить; не хочу и ссориться с тобой больше.

Сильвия придавила сигарету:

— А что будет с четой Ковальски?

— Это вопрос второстепенный. Я уверена, что у них есть сбережения. Вероятно, старики уйдут на покой, если только новый владелец дома не будет настаивать на том, чтобы они еще на некоторое время остались. Что я, кстати говоря, на его месте и сделала бы.

— Ты говоришь так, словно все уже решено.

— К тому идет.

— Назови мне хотя бы одну действительно важную причину. Твои аргументы — что дом слишком велик, что он для тебя уже пройденный этап — меня просто не убеждают.

— Ну ладно, если уж ты сама не догадываешься: мне нужен оборотный капитал для фирмы.

Сильвия явно испугалась.

— Разве дела идут так плохо?

— Да.

— Тогда дам тебе совет: вложи полученные от продажи дома деньги в ценные бумаги, и тогда тебе вообще больше не придется работать.

Доната рассмеялась.

— Это на тебя похоже. Ты не в состоянии понять, что работа это нечто большее, чем простое зарабатывание денег. Это — содержание моей жизни. — Теперь поднялась и она. — Иди спать, сестра! А я еще проветрю комнату.

Стоя затем в проеме открытой двери на террасу, она глубоко вдыхала свежий, сухой зимний воздух. Чувствовала она себя уже значительно лучше, чем в момент прощания с Тобиасом. Наконец-то ей удалось добиться ясности в отношениях с Сильвией. Давно следовало это сделать. Доната была полна решимости держаться принятого жесткого курса, пока сестра не съедет. Жить с ней вместе никогда не было удачным решением вопроса.

Доната сознавала, что после смерти мужа старалась сначала оставить все по-прежнему. Большой дом давал ей такую возможность, и она ею пользовалась. Ей и в голову не приходило, что можно начать все заново и зажить совсем по-другому.

Что касается продажи дома, то в действительности такая необходимость еще не назрела. Доната пока лишь играла с этой мыслью. Но она уже не любила свой дом так, как раньше. Он оказался фактором, противодействующим ее любви. В нормальной квартире, в обычном доме, где площадь сдается внаем, Тобиас мог бы оставаться с ней до тех пор, пока этого желали они оба. Бесчисленное количество пар так и поступали. И тогда не играли бы никакой роли ни разница в возрасте, ни то, что она его руководитель.

Правда, дом и связанный с ним стиль жизни не делали пропасть между ними непреодолимой. Но если она решила не выставлять Тобиаса, как сам он говорил, в роли жиголо, если она не хочет совсем его потерять, то должна разделить с ним его скромные условия существования.

Если уж придется выбирать между Тобиасом и домом, то принять решение не составит труда.

Положение с заказами в архитектурной фирме было чрезвычайно скверным. Кроме поселка «Меркатор», где работы должны были продолжаться еще до конца года, удалось получить всего один заказ: госпожа доктор медицины Хайда Гурлер унаследовала дом своего деда в Альт-Швабинге и обратилась за помощью к Донате. Вилла деда, дожившего до преклонного возраста, обветшала, и ее предстояло полностью обновить и перестроить в соответствии с пожеланиями докторши. Но поскольку она была подругой, Доната не могла, да и не хотела, рассчитывать гонорар по ставкам официального «Порядка оплаты работы архитекторов и инженеров» (ПОРАИ), а собиралась получить лишь ту сумму, которая покроет все фактические затраты, без каких-либо надбавок.