Г. Липперт рассмеялась.

— Ну, вы меня действительно развеселили! Сначала чего-то от меня хотите, а потом нахальничаете.

— Я беспокоюсь о Тобиасе, неужели вам это непонятно? Или у него такая привычка — просто пропадать в мгновение ока, без всяких объяснений? Ответьте мне на этот вопрос! Вы, видимо, знаете его лучше, чем я.

— Тут вы правы. Хорошо, я скажу. На него это не похоже.

— А что, если он заболел? Если попал в аварию?

— С чего это вы взяли?

— Я и сама знаю, что мое беспокойство может быть напрасным. Но ничего не могу с собой поделать.

— Господи, ну и скрутило же вас!

— Смейтесь надо мною сколько угодно, если вам это нравится. Но прошу, подумайте, как его найти.

— Ну, есть один человек, который определенно это знает. Его старший брат. Ему не раз приходилось выручать этого субчика из беды.

— А где он живет? И как его зовут?

Г. Липперт посмотрела на свои ручные часы и ответила — не столько из сочувствия, сколько из желания поскорее отделаться от Донаты:

— Себастиан Амалиенпассаже, дом три.

— Телефон?

— Ну теперь уж с меня хватит, — грубо бросила Липперт и захлопнула дверь перед носом незваной гостьи.

Доната проехала через Английский сад на Швабинг и далее по улице Людвигштрассе в предместье Макс. Уже совсем стемнело, усилилось движение транспорта от центра города к окраинам.

Позади университета она нашла место, где можно припарковать кабриолет. С улицы Амалиенштрассе она перешла в пассаж, который протянулся со всеми своими дворами и переходами до параллельной улицы Тюркенштрассе. По булыжной мостовой трудно было передвигаться в лодочках на шпильках, и ей пришлось балансировать на носках. Нумерация домов была какая-то стихийная. Но Доната довольно хорошо ориентировалась в этих местах, потому что когда-то осматривала весь обширный комплекс здешних зданий после завершения его строительства. Она быстро шла мимо жилых домов, лавок, ресторанов; пассаж производил впечатление маленького обособленного города.

В последнем дворе, вокруг которого группировались одноэтажные дома с озелененными плоскими крышами-террасами, она наконец обнаружила дом с номером три, который и искала. На его первом этаже располагалась мастерская серебряных дел мастера с ярко освещенной витриной. Металлическая табличка на узкой соседней двери свидетельствовала о том, что здесь проживает доктор[5] Себастиан Мюллер. Она позвонила, и через некоторое время услышала шаги. Дверь отворилась.

Доктор Себастиан Мюллер вышел во двор. Она сразу же узнала в нем брата Тобиаса, хотя сходство было не очень большим. Он, как и Тобиас, был высок ростом и широкоплеч, глаза темные, но более точно она их цвет определить не смогла из-за ослеплявшего света витрины. Во всяком случае, они темны, как темны и его волосы. Черты лица гораздо заостреннее, чем у младшего брата. Широкие брюки «Манчестер», застиранный пуловер и шлепанцы свидетельствовали о том, что он, видимо, в этот момент предавался домашнему отдыху.

Доната невольно выпрямилась, чтобы показаться выше ростом.

— Простите, что я врываюсь к вам без предупреждения, доктор Мюллер. Но госпожа Липперт дала мне только ваш адрес, не указав номера телефона.

Он смотрел на нее столь же испытующе, как и она на него.

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Я ищу Тобиаса.

— Он у меня.

Доната вздохнула с облегчением.

— У меня гора с плеч.

— То есть?

— Я боялась, что с ним что-нибудь случилось.

— Он болен.

— Значит, так оно и есть. Он очень плох? Я, собственно…

— Вы — госпожа архитектор. Так я и подумал.

— Можно на него взглянуть?

— Если не боитесь заразиться. У него азиатский грипп.

— Я не подвержена инфекциям.

— Но я все же должен был вас предупредить. Я пойду вперед.

Он вошел в дом, Доната последовала за ним. Сразу за наружной дверью начиналась лестница, казавшаяся особенно узкой из-за того, что по бокам были навалены сундуки, ящики и кипы книг. Между ними стояли ботинки и сапоги.

— Не споткнитесь! — предупредил хозяин.

На верхней ступеньке он сделал шаг в сторону, освобождая ей вход в комнату, служившую одновременно и столовой, и спальней.

На покрытой простыней и прочими постельными принадлежностями кушетке лежал Тобиас. Его лицо сильно покраснело и болезненно распухло, веки вздулись.

Доната подошла к нему и положила руку на его пылающий лоб.

— Бедный мальчик, — сказала она.

— Это ты? — едва слышно пролепетал он — Доната? — Его губы задрожали.

— Да, Тобиас. И я теперь о тебе позабочусь.

— Если вы собираетесь забрать его с собой, — резко проговорил Себастиан, — то я должен довести до вашего сведения, что он нетранспортабелен.

— И в больницу везти нельзя?

— Нельзя. Но врач полагает, что и моего ухода будет достаточно. Он оставил здесь кучу лекарств.

Доната осмотрелась. Квартира крошечная, в ней даже нет места для нормального платяного шкафа. Костюмы Себастиана висят на открытой стоячей вешалке, нижнее белье, рубашки и носки, наверное, лежат в пестро окрашенном матросском рундуке, чемоданы — там скорее всего имущество Тобиаса — стоят на покрывающем пол сером ковре.

Справа открытая плита, а за примыкающей к ней дверью скрыта раковина мойки. В комнате есть еще письменный стол и два кресла. Второго спального места Доната не обнаружила.

— А где спите вы, доктор Мюллер? — без обиняков спросила она.

Он выдвинул в середину комнаты шезлонг, стоявший до этого за вешалкой.

— Не очень-то комфортабельно.

— Мне все равно спать почти не приходится. Ночью он очень беспокоен.

— Как же вы тогда днем работаете? Думаю, у вас ведь есть определенная профессия?

— Я взял отпуск на пару дней.

— Я считаю вашу самоотверженность достойной самой большой похвалы, — искренне произнесла Доната.

Он пожал широкими плечами.

— А что можно сделать? После того как Гундель его выставила вон, он пришел ко мне, предполагая оставаться здесь только до тех пор, пока подыщет себе жилище. Но в Мюнхене это вовсе не просто. Вам, наверное, это известно лучше, чем кому-либо другому. Кстати, сначала именно он спал в шезлонге, и только когда ему стало совсем скверно, мы поменялись.

— В моем доме для него нашлось бы достаточно места.

— Охотно верю. Но сейчас ведь невозможно просто схватить его в охапку и увезти. И к тому же вы не можете дежурить около него по ночам. Или вы собираетесь взять отпуск?

Все сказанное Себастианом звучало очень разумно. Но Доната чувствовала, что за его аргументами кроется еще нечто — братская любовь, ревность, а может быть, и недоверие. Она была убеждена, что переезд в Грюнвальд Тобиасу не повредит, он, вероятно, даже полностью и не осознает, что его перевезли. Но все же она сочла за лучшее уступить. Нельзя же было допустить, чтобы она и Себастиан стали драться за Тобиаса, словно две собаки за одну кость.

— Нет, — ответила она, — об отпуске я сейчас и думать не могу. Но свое предложение я оставляю в силе. Как только он пойдет на поправку, везите его ко мне. Мой адрес Тобиасу известен.

— Я спрошу его самого, — решил Себастиан, и это звучало весьма двусмысленно.

— Во всяком случае, — произнесла Доната более сердечно, чем это отвечало ее чувствам, — я знаю, что у вас он в самых хороших руках. Пожалуйста, позвоните завтра же в мой офис и сообщите, что он болен.

— Зачем же? Вы ведь теперь все знаете… вы же видите его собственными глазами…

— Дорогой доктор Мюллер, я наделала глупостей уже тем, что поехала на розыски, но все же я не настолько глупа, чтобы возвещать об этом публично.

В последующие дни Доната опять с головой окунулась в работу. Поскольку Тобиас в ней не участвовал, дел было более чем достаточно. Сначала ей казалось немного странным опять ездить по стройкам в одиночестве, без его сопровождения. Но она привыкла и к этому.