Огромное значение для развития японской реалистической литературы имело то влияние, которое в те годы стала оказывать русская литература. Проникновение русской литературы в Японию неразрывно связано с именем Фтабатэя: он явился первым переводчиком Тургенева, проза которого была встречена передовыми японскими писателями восторженно; он в своих статьях пропагандировал идеи Белинского, противопоставляя их западным, в частности английским, литературным концепциям. Фтабатэй был инициатором движения за создание нового литературного языка, движения глубоко демократического по существу, так как оно, кладя конец господству в литературе особого письменного языка, сохраняющего окаменевшие, искусственно культивируемые языковые формы прежних эпох, делало художественную литературу доступной широким кругам народа. «Гэмбунитти» — «единство речи и письма», — так называл это движение за введение в литературу живых форм устной речи. Забегая вперед, отметим, что в области художественной литературы это движение, в значительной мере благодаря Тосону, еще в первом десятилетии XX века одержало победу. Однако в области официальной (законы, официальная переписка и т. п.) старый язык продолжал держаться вплоть до разгрома империалистической Японии в 1945 году.

В начале 1900-х годов Тосон стал работать учителем средней школы на своей родине в Японии, в горах Синано, в маленьком городке Коморо. Именно в эти годы в столице развертывалось демократическое движение «хэймин-ундо». Живя в глубокой провинции. Тосон по непосредственным впечатлениям от окружающей жизни и под идейным влиянием этого движения написал роман «Хакай» — «Нарушенный завет» (дословно «Нарушение завета»), который

воплотил

в себе все то, что было ранее провозглашено передовыми критиками и теоретиками литературы. Роман вышел в 1906 году и был признан немедленно, неоспоримо. Вот что писал известный критик и театральным деятель того времени Симамура Хогэну: «Несомненно. «Нарушенный завет

»

представляет собой в нашей литературе явление нового порядка. Наша литература впервые дошла до поворотного момента. Тот дух, который разлит в кардинальных произведениях европейской натуралистической школы[46], впервые благодаря этому роману нашел себе у нас соответственное воплощение. Нельзя не выразить своего преклонения перед произведением, которое открывает собой новую эру нашей литературы, или, скорей, высоко поднимает знамя нового течения, синтезируя усилия множества предшественников, которые стремились эту эру открыть.

И действительно, не столько новатором, сколько блестящим завершителем наметившихся в японской литературе прогрессивных тенденций выступил Тосон в «Нарушенном завете

»

. Не был Тосон новатором и в языке: грамматические основы современного японского литературного языка были заложены еще до Тосона в произведениях Фтабатэя и Ямада Бимйо. Однако у Фтабатэя этот язык был ограничен пределами диалогической речи, Тосон же написал живым разговорным языком весь роман, показав возможность обойтись без старого литературного языка. Пользуясь новым языком и в авторской речи, Тосон ярко выявил его художественную выразительность. Таким образом, Тосон оказался одним из тех, кто обеспечил безусловную и повсеместную победу нового литературного языка, и эта победа была тесно связана с рождением реалистической литературы. Особенное значение имеет то обстоятельство, что «Нарушенный завет» — образчик критического реализма: полнее и ярче, чем любое другое произведение новой японской литературы, этот роман показал неприятие японской передовой интеллигенцией конца XIX и начала XX века современной ей буржуазной действительности.

К «Нарушенному завету» примыкают вышедшие вслед за ним романы «Весна» («Хару», 1907) и «Семья» («Иэ», 1909–1910);

пер

вый посвящен теме крушения иллюзий молодого поколения, второй дает картину распада семьи в условиях капитализма. Однако в последующие два десятилетия Тосон отошел от общественной проблематики. Поддаваясь общим тенденциям японской буржуазной литературы тех лет, Тосон написал несколько психологических автобиографических романов. Наряду с этим он создал образцовые

в

японской литературе произведения для детей в виде рассказов о родном крае, его природе и быте. Последнее крупное произведение Тосона относится к 1928 году — это исторический роман «Перед рассветом» («Иоакэмаэ»), рисующий эпоху революции Мэйдзи.

«Нарушенный завет» — роман об эта. Кто такие эта?

Япония, которая в разных областях жизни являет примеры удивительно стойких пережитков минувших веков, сохранила и касту эта — социальное явление, корни которого восходят к дофеодальной эпохе, ранее VIII века. Пути образования этой касты не вполне ясны, но несомненно, что среди предшественников эта были некоторые категории рабов, в том числе из иноплеменников. Однако, как будет показано ниже, это далеко не единственны)! источник её формирования, поэтому считать современных эта представителями другой расы, о чем в своем романе пишет Тосон, нет достаточных оснований. Начиная уже с этого раннего времени и на протяжении последующих веков происходило обособление ремесленников тех специальностей, которые и доныне остались целиком в руках эта. Таковы прежде всего — убой скота и выделка кож; затем плетение соломенных сандалий, починка деревянной обуви (гэта); уборщики нечистот, комедианты, проститутки также входили в ряды людей, впоследствии составивших эту касту. По-видимому, многие из этих «грязных» профессий считались нечистыми и, по ритуальным соображениям, усиливали презрение к категории населения, которая и без того, в силу иноплеменного происхождения или рабского положения, стояла на низшей степени социальной лестницы. В эпоху позднего

феодализма

(начиная с XVII века) возник и новый источник пополнения этой касты, который отнюдь не мог поднять ее престиж, — разжалование из других сословий как наказание за преступления. Уже ранее

этой

эпохи фактически произошло и территориальное обособление эта особых поселениях и бытовое с установившимися нормами

общежи

тия. Феодализму осталось только закрепить ее существование юридически в качестве касты бесправной и отверженной в полном смысле этого слова. Некоторые её категории («эта» в узком смысле именовались те, которые занимались выделкой кож) получили официальное наименование «хинин», что буквально значит: «не человек

»

.

Переворот Мэйдзи коснулся и касты эта: декретом 1871 года эта каста была юридически ликвидирована, и ее члены были причислены к третьему сословию «хэймин», получив и право именоваться так, однако с приставкой «новый» — «синхэймин». Им были присвоены и все гражданские права — ношения фамилии, повсеместного проживания, отбывания воинской повинности и пр. и пр. Самое слово «эта» было изъято из употребления. В современных японских толковых словарях этого слова нет.

Но получила ли проблема эта своё разрешение но существу?

Отнюдь нет.

В XX веке, как и в XVII, каста эта жива так же, как не умерло фактически само это слово. Если эта огородник (огородничество распространено среди эта), он должен продавать свой товар дешевле, чем другие, но и это не всегда спасает его от полного бойкота. Если он путешествует, его не пускают ни в одну гостиницу. Если он в армии, никто из товарищей-солдат не желает с ним общаться. Если он женится, скрыв свое происхождение, его жена может потребовать развода, а если с ним вступят в брак сознательно, то не только с его женой, но и с ее родственниками никто не захочет иметь дела. На юге и на севере Японии, в столице и в деревне и даже дальше, в эмиграции, на тихоокеанских островах и в Северной Америке — всюду, где только есть японцы, эта напомнят, что он — «нечистый».

Как существовать в таких условиях? Говоря словами героя «Нарушенного завета» Усимацу, «для эта весь секрет возможности выйти в люди и существовать, единственная надежда, единственный способ — это скрывать свое происхождение». Но этот исход возможен лишь для одиночек, да и для них он нередко оканчивается крахом. И собственно весь роман говорит о том, что скрывать свое происхождение — недостойно. Эта, не пожелавшие или не могущие этого сделать, всюду преследуемые, отовсюду гонимые, — бегут. Но куда? В единственное место, где они могут жить спокойно, потому что они среди своих, — в «особые поселения».