— Загадка, — пожал плечами Йон. — Почему именно ее лицо? Может, эти ее предки поместили на медальоны портрет какой-нибудь своей родственницы, а Ирам на нее похожа?
Богусяк не ответил. Из окна донеслись частные тревожные гудки.
— Тревога, — изменившимся голосом крикнул резидент из глубины комнаты, тут же высунулся в окно и бешено заорал:
— Тревога! Тре-во-га! Сюда летит флаер! Не опознан! Это противник! Тревога!
Богусяк исчез и через несколько секунд выскочил на крыльцо с автоматом в руках.
— Вот беда-то, стреляю-то я неважно, — причитал резидент. Подбежавший Реми протянул руку:
— Давайте мне.
Видно, Богусяк и впрямь стрелял неважно, раз безропотно отдал автомат Реми.
Из-за угла выбежал Пеннега с вилами, за ним — Эвис с обнаженным мечом.
— Где враг, мастер Богусяк?
— Вот они! — ответила за Богусяка Ирам, показывая рукой. — Вон летят!
На востоке низко над горизонтом стремительно передвигалась черная капелька.
— Всем в поле! — крикнул Богусяк. — Укрывайтесь по кустам, по канавам! Я дам тревогу в Колонию!
И толстяк с неожиданной легкостью через окно прыгнул в помещение поста связи.
— Я сказал — всем разбежаться! — донеслось оттуда.
Йон молча схватил Клю за руку, и они побежали через двор к тем кустам, в которых Клю провела ночь. Эвис сказал отцу:
— Огнем бросаться будут. Беги, батя, туда, в поле, ляг за валуном.
Пеннега без долгих размышлений побежал в поле, а Эвис сказал Реми и Ирам:
— Ну, что же вы?
Реми повернулся к Эвису:
— Храбрый воин, укрой великую госпожу.
— Реми, — испуганно сказала Ирам, увидев, что тот снимает автомат с предохранителя и досылает первый патрон.
— Я хорошо стреляю, — ответил Реми и побежал навстречу флаеру.
— Идем, госпожа. — Эвис легонько дотронулся до локтя Ирам и сразу отпустил. Ирам, все время оглядываясь на Реми, побежала вслед за Эвисом. Прыгнув за ним в сухой кювет у дороги, она с отчаянием сказала:
— Я не могу его защитить! Наше… волшебство не действует против такого оружия!
— Я знаю, госпожа, — сказал Эвис. — О!
Приближающийся флаер плюнул огнем. Над головами с шорохом брызнула оранжевая стрела лучевика, и вдалеке что-то бухнуло: флаер попал в один из резервуаров у площадки. А Реми все продолжал бежать по увядшей траве, пока флаер не оказался от фактории буквально в двух сотнях метров. Тогда Реми встал на одно колено — ткань штанов сразу промокла от сырой земли, колену стало холодно — и поднял автомат.
Секунды пошли медленно, как дни. Флаер шел строго на него; Реми видел тусклый отблеск на черной броне, более яркие блики на лобовом стекле, увидел даже светлое пятно за стеклом — лицо пилота; потом под брюхом флаера что-то мигнуло красным, и оранжевая струя протянулась прямо к Реми, жарко свистнула у него над головой и бухнула чем-то позади, и тогда Реми дал длинную очередь; пока автомат четко и сухо дергался у него в руках, он думал: это за маму… за отца… за наш дом… за монахов… за каждого монаха…
Первая пуля ударила в борт, он увидел, как она дымно отскочила от брони, и чуть качнул стволом; четвертая и пятая пули легли точно в красный зев лучевика, что-то пыхнуло там белым, флаер все надвигался, черно брюхо почти полностью заслонило от Реми лицо пилота — а Реми уже почти разглядел его лицо — посреди черного брюха, набухая, вспухал бело-красный нарыв, прямо над головой Реми он лопнул белой трещиной, грянул глухой гром, что-то взвизгнуло, отлетая, и флаер, превратившийся в единый огненный ревущий сгусток, длинной дугой унесся за спину Реми — юноша обернулся — снес верхушки деревьев у дороги и дымной оранжевой массой, оглушительно сотрясая землю, подпрыгнул и рухнул в холмах за дорогой.
Реми вскочил, опустив автомат. Из своих укрытий поднимались Ирам, Эвис, Йон, Клю, высунулся из окна Богусяк, и все смотрели туда, где чудовищным костром чадно пылал флаер. Потом над костром вспухло облако пирофага, огонь утих было, но тут же разгорелся вновь. Столб черно-серого дыма, клубясь, устремился к небу над холмами.
Ирам, вслед за ней Клю и Йон обернулись к Реми. Реми пошел к ним, чувствуя, как у него дергаются губы; впрочем, он справился с губами.
Богусяк спрыгнул на землю. Реми отдал ему автомат.
— Ну ты даешь, — выпалила Клю.
— Реми, ты молодец, — сказал Йон.
Ирам молча схватила Реми за руку.
Эвис негромко сказал:
— Ты великий воин, храбрый стрелок.
С поля, прыгая через кочки, поспешал Пеннега с вилами:
— Мастер Богусяк! Рызер…вуар у нас на площадке снесло! Ой, гляньте, ворота нам спалили!
Вот куда попал второй выстрел лучевика: деревянные ворота при въезде в факторию с треском пылали, завалившись на сторону.
Реми перевел дух, только что обнаружив, что у него в горле стучит сердце и пот выступил на лбу. Он вспомнил тех четверых, которых убил на Акаи. Бог простит, подумал Реми. Это война, и я на ней воин, и если есть на свете правота, то она со мной!
Перед закатом Реми с Эвисом ходили смотреть на остатки флаера. Ничего от него не осталось — оплывшая сплющенная груда металла и кералита. Невозможно было даже сказать, сколько людей было во флаере. Сгорая, флаер расплавил и испепелил все, даже известняковый щебень под собой.
Ночь прошла беспокойно. Опять Реми и Клю спали на улице, на этот раз к ним присоединился Эвис, который не стал возвращаться в город (все походное имущество было у него при себе). Богусяк всю ночь провел на посту связи — они с Йоном по очереди дежурили у постоянно включенного радара, ожидая нового нападения. Одна Ирам крепко заснула в маленькой комнатушке в гостевом домике после того, как ее отовсюду — и с улицы, и с поста — дружно погнали отдыхать.
Ночью звуки разносятся далеко. Было слышно, как в городе собиралось ополчение: неясный гул доносился за полтора километра, а верхушки холмов на юге и видневшиеся между ними крыши города озарял свет факелов и костров.
Утром девятого, провожаемые Богусяком и Пеннегой, путники выехали из фактории сразу после того, как из города вернулись Дага и Тамор.
Против ожидания ехать было не так уж и трудно. Баданы оказались животными нрава удивительно ровного, чтобы не сказать флегматичного. Они сразу взяли ровную, устойчивого темпа рысь, при которой седоков почему-то не подбрасывало так, как это бывает на земной лошади.
Порядок установился сразу и как-то сам собой. Впереди ехал Эвис — копье в стремени, шлем низко надвинут; сразу за ним ехали Йон и Клю. За ними — Реми, оживленно болтающий с Ирам. Дага и Тамор ехали в конце, позади двух толстых вьючных баданов, на боках которых качались тюки с упакованными в кожаные мешки вещами путешественников.
В девять утра с тропинки, шедшей мимо фактории, выехали на северную дорогу. За факторией, в холмах, остался город князя Лорино. В половине десятого взглянули на факторию в последний раз — даже отсюда, за три с лишним километра, было видно, как блестят лужи вокруг лопнувшего водяного резервуара — и въехали в густой, по-осеннему тихий лес, обступавший северную дорогу.
Дорога была хорошая: двухметровой ширины полотно, толстой подушкой усыпанное белым мелким гравием. Кюветы были чищеные, кусты начинались не меньше чем в десятке шагов за кюветами — видно было, что за дорогой хорошо ухаживают. По обе ее стороны поднимались невысокие холмы, поросшие лесом.
Сосны и еще какие-то хвойные, но осыпавшиеся к зиме деревья составляли основу этого леса. Были еще деревья с темными, жесткими широкими листьями — видимо, вечнозеленые. В подлеске густо росли мелкие по пояс, колючие кусты, по осени красиво усыпанные блестящими, будто лакированными красными ягодами. Ягод этих Эвис трогать не велел, сообщив, что достаточно двух, чтоб съевшему «память пропели».
Столь близко к городу дорога была довольно оживленной. Навстречу то и дело тянулись крестьянские возы, а то и купеческие обозы. Видно, Лорино было княжеством небедным: крестьяне вид имели сытый, путникам почтение оказывали без раболепства, но и без излишней гордыни. Купцы же ехали с многочисленными работниками и с охраной. Охрана то и дело дружески салютовала Эвису, купцы приподнимали круглые кожаные шляпы, вьючные баданы фыркали под грузом.
