– Ресторан закрыт. Посторонним здесь находиться не положено.

– Доброй ночи, – обрадовался мужчина и слегка замялся. Таинственно улыбнулся. – Понимаешь, старик, дело такое. В командировку едем, сели пульку расписать, надо бутылочку коньяка.

Коньяк для Клокова – товар невыгодный, государственный, навара никакого. Но если «дать понять», могут отблагодарить. Он внимательнее присмотрелся к клиенту. – Дорогие часы, фирменные кроссовки, но смахивает на человека «казенного», чувствуется, что лишних денег у него не водится. Такой не даст, если не намекнуть.

– Я сторож, товаром не распоряжаюсь, приходите завтра. – Деликатно начал Василий.

– Дорога ложка к обеду. Сторож, брат, самая главная фигура, – протянул пачку «Мальборо». – Что охраняю, то и маю, шучу, – гость заискивающе улыбнулся.

– Мне не жалко, но из-за этой бутылки директор мне целую лекцию прочтет. Вы, случайно, не из проверяющих?

– Да ты чего, отец, я простой советский офицер КГБ. – Достал «книжечку», развернул. – Меня бояться нечего. Бутылочку армянского, «полковника», без сдачи.

Сверху получилось немного, но и на том спасибо.

Состав притормаживал. Станция. В умывальник идти не надо. Если «чужие» подсядут, проводники упредят. Приготовился к «осаде».

После Москвы, на каждой станции днем и ночью одолевают слезными просьбами женщины. Колбаски копченой или курева дешевого просят. А тронется поезд, пассажиры с вещами «достанут». Будут ходить зад назад и, столкнувшись в ресторане, станут препираться, кто кому дорогу уступать должен. Как говорит Антоныч, каждый считает, что у него галифе ширше.

Завизжали тормоза. В двери заколотили, наперебой закричали, – отец родной, колбаски бы хорошей, папиросов. Мужики забодали, курить нечего, одна Америк, будь она неладна.

– Нету, милые, нету. Ночь, закрыто.

Неожиданно вперед вышел дядька в большой кепке, резиновых сапогах и телогрейке, подпоясанной ремнем с блестящей бляхой. – Цыц, вороны базарные, – прикрикнул он. – Человека от дела отрываете. От колбаски морды треснут. – Протянув деньги, строго добавил, – две, красненького.

– Пьянь несусветная, – набросились на него женщины, – чумы на вас нет. Дня им мало, так по ночам нахлебаться не могут.

Я, мать, не пьянь, а трудящий человек. В депо работаю, в вечернюю смену. Обеспечиваю бесперебойное движение на путях. Сейчас перерыв на обед, законное время, сели с ребятами поесть, – заталкивая бутылки, пояснил мужичок. – Понимать надо. – Деловито кивнул. – Зеленого тебе, ночь.

Состав ухнул буферами, плавно взял с места. И, как по команде, щелкнули двери с обоих концов вагона, и по залу пошел гулять сквозняк. На середине, зацепившись сумками, запутавшись авоськами, чемоданами, столкнулись пассажиры.

– Ну, куда прешь? Повылазило? Я ж с поклажей.

– А я что, порожний?

– Так я ж с детями.

– А я с чертями? Гляди, трое.

– Двери! – Закричал Василий. – Люди смолкли, к нему потянулись руки с билетами. – Где наш вагон, в какую сторону?

– Вам – вперед, вам – назад, – развел он спорящих. – Не дай Бог двойники окажутся, до утра разбираться станут, кто больше прав имеет. Наслушаешься, насмотришься и смешного, и грустного. А иной раз прошмыгнет ухарь скорый на руку и прихватит, что «плохо лежит». Пачку печенья, салфетку льняную или вазочку для цветов. Однажды уволокли бочонок с квашеной капустой, в тамбуре стоял. Никому в голову не пришло, что на товар, весом не менее ста килограмм, найдется охотник. Василий тогда чай пил с Володей. Вошел проводник, возмущается.

– Народ, ребята, совсем оборзел. Прется сейчас один, как бульдозер, с кадушкой на загривке, чуть было голову мне не снес.

Никто бы на его слова внимания не обратил. Мало ли чудаков в поезде попадается, но вошла Захаровна, да с таким лицом, будто только что НЛО пролетел. – Володя, куда ты бочку с капустой из тамбура переставил? – Василий с Володей переглянулись и бегом по составу. Почти в самом хвосте нагнали похитителя. Он, увидев погоню, бросил «трофей» и ходу. Останавливать не стали, а бочку вдвоем донести не смогли, кликнули проводников на помощь.

Вино разлить – полдела. Надо успеть мясо прокрутить и плиту на кухне разогреть. Повар проснется и начнет бифики жарить. Умел он общепитовскую котлету приготовить так, что получался воздушный, сочный бифштекс. Пока он горячий, аппетитный, румяный, официант-разносчик должен доставить его полусонному пассажиру к утреннему чаю. В этом весь секрет. Как только бифик остынет, сразу потускнеет и начинает издавать сомнительный запах.

Василий поддал в топку уголька, пошуровал кочережкой колосники. В поддувало посыпались искорки, оно светилось густым, ярким светом. Значит плита в порядке. Пора будить Володю.

Выйдя из кухни, Клоков столкнулся в тамбуре с двумя пассажирами. Один невысокий, кругленький, второй повыше, худощавый. Оба смуглые с помятыми лицами, усталыми, красными глазами. Небриты. Одеты в жеваные костюмы. От них разило вчерашней пьянкой, нестиранным бельем, немытым телом.

– Дорогой, ты началнык? Водка есть? Дай бутылка. – Кругленький достал несколько двадцатипятирублевок. – Давай, дорогой. Вчера мало, мало посидели. Сегодня голова совсем плохой, вах, вах, – он закатил большие глаза.

– Везде болной, – поддержал приятеля худощавый и скривил губы, словно съел какую-то отраву. – Давай, родной, наша станция.

Поезд сбавлял скорость.

– Сдачи не будет.

– Нэ нада, – важно объявил маленький, подняв руку с бутылкой, и оба быстро побежали к выходу.

Василий сунул деньги в потайной карман и поспешил к повару. Чтобы не беспокоить остальных, нагнулся, встряхнул его за плечо и шепнул на ухо. – Пора, труба зовет.

– Уже иду, – промычал тот и, повернувшись на другой бок, снова заснул.

Поезд остановился.

– В ресторане никого нет, – заволновался сторож, – сильно дернул повара, опрокинув на спину.

– Уже иду, – не открывая глаз, повторил Володя. Привстал, но, упав на подушку, разразился раскатистым храпом.

– Иды, Васю, я его пидыму, – услышал он бабу Ганю.

Клоков прибежал в ресторан и только поставил кофейник, как, шатаясь и тыкаясь в стены, ввалился Володя. В сизых спортивных шароварах, оттянутых на коленях, серой застираной куртке в пятнах и шлепанцах на босу ногу он выглядел «блестяще». На полулысой голове торчали всклокоченные волосы. Глаза опухли. – Ко-фе! – Заревел повар и плюхнулся на стул.

Василий часто готовил для него утренний кофе. Володя любил настоящий, в зернах, заготавливая его для рейса заранее. Покупал, не жалея денег, самый «центряк» и долго учил ночного, как правильно заваривать «напиток Богов». Но тот, не соблюдая технологии, делал все намного проще. Володя, как не странно, ничего не замечал. Если запас «центряка» кончался, он пил «случайный продукт» и долго мучился.

– Ну разве это кофе? Это полова, дрек, кафун, как говорят кубинцы. Чувствуешь, какая гадость?

Василий соглашался, хотя никакой разницы между «мокко» и кафуном не находил.

– Несу, несу. – Зная привычку Володи, он налил ему побольше и погуще.

– Это моя вторая кровь. – Проглотив с маху полчашки обжигающего, черного напитка, повар ожил. Глаза широко раскрылись, припухлость спала. Лицо порозовело, на кончике носа заблестели капельки пота, даже волосы легли ровнее. – Для меня лучше всю ночь не спать, чем вставать такую рань. Господи, за что ты меня сделал поваром? Какая профессия может быть хуже? Все дрыхнут, а ты чуть свет – на ногах. И что же? Одному кисло, другому остро, третьему пересолил, четвертому недосолил. Сколько людей, столько вкусов. Довольных нет. А шеф? Только и зудит, – расход продуктов большой, выкручивайся. – Он допил кофе, заглянул в кружку, извлек еще «пару капель», протянул Василию. – Отлей малость.

Тот, не одолев и половины, щедро поделился.

Одно и то же изо дня в день, – причитал Володя, – уже почти двадцать два годика каторги. А до пенсии и считать не хочется. Ладно, Спасибо тем, кто покушал, приготовить каждый сумеет.