Этот список можно было продолжать бесконечно.

Но я не собирался требовать устранения чего бы то ни было; это являлось в общем нереальным: если учесть, что номер, забронированный мною давным-давно, турки не подготовили к нужному часу.

Защелкнув дверь, я очень быстрым шагом направился обратно к портье, который – как выяснилось – единственный из трех хорошо говорил по-русски.

И заявил прямо, что в этом номере я жить не буду.

Я был столь возмущен, что не нашел в себе даже сил орать по-немецки, что на турок действовало лучше всех прочих слов. Впрочем, строить немца перед портье, который только что принял от меня анкету гражданина РФ, оказалось бы, конечно, бессмысленным делом.

Турок спокойно выслушал мой рассказ. Сочувствующе улыбнулся, сверкнув великолепнейшими зубами. Округло развел руки: он все прекрасно понимал и искренне сожалел о встреченных неудобствах, но гостиница была заполнена на сто процентов и он, при всем желании – при этих словах он сложил ладони лодочкой и прижал к груди – не в состоянии предоставить мне другой номер. Но добавил, что, возможно, сумеет что-нибудь придумать завтра после завтрака…

Я не мог терпеть до завтра; я не собирался проводить в этой бессветной камере даже одну ночь из тринадцати, о чем тут же заявил.

На что портье вздохнул и заботливо посоветовал мне поужинать, пока не закрылся ресторан.

На что рассчитывал хитрый турок, произнося последние слова?

Я понял это сразу; тут не требовалось провидение великого сыщика.

На сговорчивость, которая появится, едва я, уставший от перелета и трехчасового трансфера, приду в сытое состояние. И еще на то, что за я ужином крепко выпью, и разговаривать со мной станет проще. А скорее всего – на то и другое в совокупности; турок несомненно знал русских очень глубоко.

В нехорошей растерянности я поднялся в ресторан. Который в тот первый вечер тесным, показался жарким и таким же неуютным, как и чертов «сингл». Я еще не решил, как стану бороться с турками, но знал, что делать это надо немедленно. И превозмогая острейшее желание сразу напиться, я налил себе только «Кока-колы». Поскольку знал, что турки в общей массе трезвенники, пьяный человек у них почти что вне закона, и даже слегка выпившему мне будет бороться трудно. Или почти невозможно.

Портье ошибся в расчетах, отправив меня на передышку.

Потому что пока я ел вкусную жареную рыбу, зажевывая ее веточками свежей турецкой травы, во мне родилось решение, которое сторонний наблюдатель назвал бы гениальным.

Поужинав, я вернулся в злополучный «сингл», достал фотоаппарат и методично, не торопясь, выбирая оптимальный режим съемки для каждого нужного мне кадра, сфотографировал все, чем меня встретил отель «Романик». Включая венец сервиса: намертво засорившийся унитаз; над ним пришлось поработать дольше всего, пока удалось найти вариант, при котором четко получилась прозрачная вода, стоящая почти вровень с краями.

Спустившись – теперь уже совершенно неторопливо – к портье, я молча продемонстрировал ему фотосессию. От начала до конца. А потом довольно миролюбиво поинтересовался, хочет ли он, чтобы серия снимков «сингла», предоставленного по брони за чудовищную цену, появилась бы в Интернете. Особенно при учете жестокой конкуренции отелей.

Выждав небольшую паузу, я добавил, что снимки уже отправлены в Россию через интернет-кафе. Я сильно блефовал, не зная окрестностей отеля; хотя потом оказалось, что соврал идеально: с территории можно было выйти по дорожке за водяной горкой незамеченным со стойки ресепшн, а интернет-кафе имелось за углом.

Тогда, конечно, я еще ничего этого не знал, я просто боролся за свои права.

Поэтому, выложив все, добавил: если они не хотят огласки в Интернете, то пусть предоставят мне хороший номер. Причем не завтра и не после завтрака, а немедленно.

Портье изменился в лице, схватил телефон и начал звонить поочередно каким-то туркам. Как я догадался по тону его голоса – своими начальникам, поднимаясь по ступеням. И каждому по несколько раз повторял слово «фотографир». Видимо, таким мощным шантажом тут не воздействовал еще никто. Особенно русские, привыкшие растопыривать пальцы, но мирящиеся с любым обращением за границей.

Впоследствии, узнав и полюбив этот отель, я понял, что мой разваленный «сингл» вовсе не был неуважением к моему русскому происхождению или желанием нажиться на мой счет. А попался мне как результат общего бардака, творящегося в этом небольшом отеле, чем-то напоминавшего родной бардак российский.

Но в тот вечер я не был склонен к сантиментам.

Я дрался за свои права, за свой отдых, купленный на последние деньги. Надо сказать, что в жизни я хорошо умел отстаивать свои права в таких мелких стычках – например, при разборках с патрульными ДПС. Другое дело, что выигрывая в мелочах, я всегда проигрывал по крупному – как сейчас, с проклятой работой – а согласно восточной мудрости, даже из тысячи кошек не составить одного льва… Но это, видимо, было уже чертой моей личности, которая не подлежала исправлению.

Да и вспомнил я подробно этот первый вечер, начавшийся поединком с турками, лишь для того, чтобы подчеркнуть, какая ошеломительная радость взвилась во мне, едва портье с легким шипением подал мне другой ключ, и все тот же бой-привратник в синей рубашке забрал мой нераспакованный чемодан из тюремного «сингла» и перетащил в другой номер.

Впрочем, справедливости ради стоит вспомнить, что и мое бурное возмущение «синглом», и еще более бурный восторг по поводу переселения, не помешали мне сунуть злополучному портье десятидолларовую бумажку. Которую он, не дрогнув ни одним мускулом загорелого лица, мгновенно спрятал в карман.

А я пришел в Номер с большой буквы.

На самом деле, с точки зрения привыкшего к роскоши туриста то был обычнейший номер типа «два плюс один» – но для меня, уже видевшего перспективу провести две недели в полутемном застенке…

Довольно большая комната и две кровати, образующие квадратное ложе размером два на два, плюс маленькая узкая кровать в углу, большой новый комод под зеркалом, две полноценных прикроватных тумбочки, отличный шкаф, куда я разместил чемодан, санузел размером с первый «сингл», оборудованный новой сантехникой и нормально спускающим унитазом…

Вот это был именно рай турецкого берега, о котором я мечтал.

Стащив с себя пропотевшие за дорогу джинсы и толстую рубашку, приняв душ и обсушив короткие волосы имевшимся тут феном, я голый плюхнулся поперек кровати.

Точнее, поперек кроватей.

Которые отозвались обещающим звоном пружин.

Черт побери, – сладко думал я, разглядывая мирно горящие бра на бронзовых ножках в римском стиле. – Наконец-то я там, куда мечтал попасть.

На такой кровати спать одному было грехом.

И я сказал себе, что так и быть, согласен провести тут в одиночестве самую первую ночь, суматошную и невнятную.

Уверенный, что начиная с завтрашней ночи эти кровати будут заняты не одной моей тощей фигурой.

Окрыленный победой, я витал в эмпиреях, не сомневаясь, что и дальше все пойдет как по маслу. В точном соответствии моим желаниям.

Забыв, что мне почти 48 лет.

Сейчас срок моего отпуска перевалил через половину.

А я по-прежнему спал один, тоскливо перекатываясь во сне с кровати на кровать. И уже точно знал, что в одиночестве роскошного номера, в тишине и равнодушии чистых простынь проведу оставшиеся дни.

В первый день моего пребывания я с самого утра – с завтрака, куда пришел поздно, поскольку проснулся все-таки не по восточноевропейскому, а по своему прежнему времени – жадно искал женщину своей мечты.

На второй день я отказался от главного условия: бюстгальтера с чашечками калибра D.

На третий я искал уже любую женщину, какая только подвернется.

А на четвертый отказался от попыток, поняв их бесполезность.

И начал пить; до сего времени я все-таки выпивал не больше полулитра в день, сокращая дозу перед вечером, чтобы беречь потенцию.