Все осложнялось тем, что мы с нею уже восемь лет не жили как супруги.

Я сам не могу установить теперь точно, когда так получилось и с чего началось.

Кажется, в тот год, когда заболела мама.

Я был потерян и смят, я превратился в живой труп от неожиданности и отчаяния. А она устроилась на новую работу, в молодой коллектив – ей тогда было тридцать четыре года, и ею всерьез увлекались двадцатилетние парни. Один из них, тощий ублюдок, которого я знал, несколько лет был ее любовником.

Она сама рассказывала об этом; у моей жены никогда ничто не держалось на языке. Рассказала в минуту душевной близости и отчаяния, зная, что я прощу ее. Разумеется, я простил; я слишком любил ее для необратимых перемен в отношениях.

Но уже тогда жена потеряла ко мне интерес: я не сомневался, что молодой любовник мог больше, чем я. А потом начались перипетии с недолгим периодом моего бизнеса. Затем суды, уголовные дела, и наконец полное разорение… Все это на какое-то время сделало меня импотентом.

Потом вроде бы все – или почти все – восстановилось. Я любил жену по-прежнему, и дуло КПВ до сих пор не пугало меня.

Но мы успели отдалиться друг от друга. Спали под разными одеялами. Уходили из дому в разное время: я просыпался рано утром, страдая плохим сном. И сразу уезжал на работу. Жена спала, пока не выспится. Потом часами слонялась по дому, делала зарядку и красилась, выезжала по делам ближе к обеду. Возвращаясь к вечеру, зная, что я уже давно дома и приготовил ужин. Мы общались по часу в день, если не меньше.

За последний год наша жизнь вообще превратилась в сущий ад.

Жена постоянно упрекала меня в отсутствии секса, но при малейшей попытке сближения с моей стороны находила тысячу причин для отказа.

Она обзывала меня ничтожеством, импотентом, алкоголиком. испортившем ей жизнь.

Правда, через минуту она уже нежно прижималась ко мне, прося прощения.

А еще через минуту все начиналось заново и на новом уровне.

Жену терзали иллюзии, что я сковываю ей руки. Что она лишь формально считается замужем. Что не будь меня, она бы давно уже познакомилась с нормальным человеком и начала новую совершенно счастливую жизнь.

Я понимал, что – практически почти во всем – она права. Хотя не один я был виновен в нынешнем положении.

Но я молча выслушивал упреки.

Помня непреложную истину:

«Никогда не спорь с женщиной, все равно она окажется права».

А сам думал, что вряд ли она сможет найти мужчину, который возился бы с нею и прощал ей все капризы, как я.

Она и сама понимала это, и каждая затеянная ею ссора заканчивалась примирением.

Но уже давно не находилось в этом примирении той сладости, которая служит доказательством истинного супружеского счастья.

Наш брак, вся эта хрупкая, скромная жизнь рухнула: не было никакой мало-мальской уверенности в завтрашнем дне, не доставало каких-то жалких грошей. Я понимал, что есть миллионы таких людей, и вечно им не достает немного уверенности и денег. Жизнь чудовищно измельчала. Она свелась к одной только мучительной борьбе за убогое, голое существование.

По большому счету, я сам был сыт по горло такой жизнью, особенно в последние годы, когда с возрастом стало все труднее находить работу после очередного увольнения.

И все чаще меня охватывало желание уйти.

И хотя я знал, что жене без меня придется нелегко, я чувствовал, что уйдя, освободил бы ее от себя – и в самом деле, возможно, сделал бы ее не такой несчастной.

Беда состояла в том, что уйти мне было некуда. Мы жили в двухкомнатной квартире, купленной когда-то совместно и записанной на имя жены.

У меня не было ничего.

И никого.

Ни одного родного человека – кроме возненавидевшей меня жены.

Ни родственников, ни друзей.

Ни женщины, к которой я мог бы в самом деле уйти.

Да, когда-то у меня были относительно постоянные любовницы – как и у всякого нормального мужчины.

Но в последние годы, в период моего медленного погружения в неудачи, они рассосались. И более того, я перестал искать знакомств с новыми женщинами, познав их алчную и примитивную природу.

Даже моя жена, которую я любил безумно и которая в начале семейной жизни казалась мне необыкновенной, теперь проклинала меня и втаптывала в землю. Так что можно было ожидать от другой – абсолютно чужой, посторонней, равнодушной ко мне женщине?

Надо сказать, в редкие периоды хороших отношений жена меня жалела. Констатировала факт, что своими бесконечными упреками согнула меня, заставив жить в постоянном чувстве вины. Говорила, что с нею я не выпрямлюсь. Что для освобождения и возврата веры в себя мне нужно найти новую женщину. Которая вернула бы мне ощущение молодости.

Я благодарил жену за ум – качество, которое проявлялось в ней очень остро. Но у меня не осталось внутренних сил искать новую женщину, пытаться обрести опору и уверенность.

Но вот сейчас, когда мне дали отпуск, жена, кажется, искренне обрадовалась за меня.

И совершенно серьезно выразила надежду, что я найду себе на две недели женщину, которая возродит меня к жизни.

И я летел сюда, окрыленный.

Летел вперед самолета.

К теплому берегу Средиземного моря.

В рай отдыха и удовольствий.

В сонмище женщин, которых, как мне казалось, на любом курорте хоть отбавляй.

Я рисовал сладостные картины того, как из всех возможных выберу себе на две недели подругу, наиболее близкую к идеалу.

Умную, скромную, понимающую, красивую…

И в бюстгальтере минимум 80D.

Я пребывал в самом радужном из своих настроений.

Забыв, что мне уже почти 48 лет.

Что такое почти 48 лет, я понял сразу.

Честно говоря, сначала отель не пришелся мне по вкусу, и я даже пожалел, что выбрал именно его.

Правда, по причине, с женщинами не связанной.

Покупая путевку, я заказал в турагентстве одноместный номер – «сингл», согласно их терминологии – и ожидал приемлемого убежища. Не большого, конечно, но все-таки уютного. С креслами – хотя один черт мог знать, зачем мне требовались кресла на двухнедельном отдыхе – столиком для неторопливого питья, балконом и – обязательно! – стеклянным окном во всю стену.

Прилетел я вечером, мой отель оказался самым дальним из всех и пока огромный трансферный автобус, как черепаха, выруливал туда и обратно в узких проездах других местечек, сгустилась почти полная темнота.

Когда бой – он же привратник – привел меня в мой сингл, я был не просто потрясен.

Я буквально онемел от разочарования, отчаяния и еще не оформившегося в действиях возмущения – и в первый момент не мог произнести слова, превратясь в монаха из ордена кармелитов.

«Сингл», за который я отдал тридцать пять тысяч рублей, размером не превосходил камеру-одиночку.

В нем поместились только кровать средней ширины, узкий шкаф в ногах и еще более узкий комод сбоку. Ширина прохода – равно как и ширина шкафа – не позволяли даже положить в раскрытом состоянии мой средней величины чемодан. Балкона, разумеется, не имелось. В придачу к крушению надежд, одно-единственное окно размером с задницу виднелось высоко над кроватью – опять-таки напоминая тюрьму – и было задернуто шторой, поскольку явно не открывало хорошего вида. Вместо цивилизованной сплит-системы в стене торчал допотопный, кубообразный проточный кондиционер – типа тех, какими в советские времена оснащались вычислительные центры. Но даже не это показалось главным. Привыкнуть можно было к любому номеру, если бы он был чистым, светлым и уютным.

Однако сюда требовался полный дефектный лист.

Из пяти возможных лампочек в цветочной турецкой люстре под потолком наличествовала лишь одна. Прикроватное бра не горело по той же причине. В унитазе, несмотря на наклейку о «санитарной подготовке», стояла вода – правда, чистая. Косяк двери санузла был выломан и держался на честном слове. Кронштейн для душа отсутствовал, головка со шлангом валялась на дне ванны. Комод, покрытый разнообразными липкими пятнами, не имел ни одной целой ручки…