Я шел медленно и осторожно: ночью дорога была более неровной, чем днем. Я то и дело спотыкался, рискуя упасть и разбить руки. Луна поднималась быстро. Когда справа раздалось наконец ворчливое бормотание переката, она висела уже высоко в прозрачно черном небе. И была уже не такая большая и совсем не красная. Круглая, белая, нагая и бесстыдная, она висела, маня развратной наготой, бросая легкий призрачный свет на равнину. Вдалеке уже, кажется, угадывалось нагромождение смутных теней лагеря. Едва не сломав шею, я спустился на луг и пошел прямо, пытаясь ориентироваться по луне. До лагеря оставалось не более двухсот метров, но я так и ничего и не увидел, пока с маху не налетел на кучу дров возле кухни. Костер совсем прогорел, поэтому его не было видно.
Над ним висела тишина.
Призрачными и ненастоящими казались холодные доски вокруг большой кучи золы, по которой перебегали редкие красные протуберанцы. Пустой лагерь навеял на меня жутковатое ощущение — будто и в самом деле, пока я блуждал вокруг болота, все куда-то исчезли, оставив лишь внешнюю оболочку брошенного лагеря…
Нет, из одной из палаток какой-то шорох и скрип. Лагерь был жив, его опустошили невнятные ночные страхи…
Вздохнув, я прошел на кухню, нашел молочную флягу, зачерпнул молока себе в кружку. Прошел в столовую и сел в дальний конец навеса. На угол, откуда была видна луна и слегка серебристый луг. Не знаю, почему я не шел спать. Голова была пуста и легка. Не хотелось ни спать, ни чего бы то ни было еще. Было тепло, как днем — и, возможно, еще теплее. Казалось, можно было сидеть тут до утра. Облокотившись о неровный стол, медленно прихлебывая молоко из алюминиевой кружки и отмечая неспешное движение ночного светилая…
Я, наверное, все-таки задремал. Потому что вздрогнул, услышав голоса, которые, как показалось, звучали прямо над моим ухом. Очнувшись, я понял, что разговаривают снаружи, просто в пустой тишине каждый звук казался осязаемо близким. Говорили двое. Я сразу узнал Тамару и Геныча. И догадался, с какой целью они тут бродят среди ночи.
— Ну что, прямо здесь, что ли? — с усмешкой спросила Тамара.
— А что? Все спят. Никто не увидит… И здесь удобно…
Я услышал, как они, спотыкаясь, задевая пустые ведра, вошли в кухню.
Скрипнул разделочный стол, потом что-то зазвенело на плите.
— Да нет, не так… — пробормотала Тамара. — Мне здесь сесть некуда… Всю задницу обдеру… Ни пса же не видно…
— Пошли в столовую, — предложил Геныч. — Там стол широкий.
Я напрягся в ожидании, размышляя, что делать: оставалось лишь быстро перескочить через забор, когда они будут сюда заходить. Хотя в принципе я мог находиться где угодно, мое присутствие оставалось их проблемой, но все-таки мне не хотелось сталкиваться с ними нос к носу.
— Да нет, там совсем тесно, — возразила Тамара. — Давай уж лучше здесь… Сейчас я устроюсь покрепче… А ты просто в меня сзади войди…
— Это можно, — засмеялся Геныч. — И даже очень здорово…
Раздалась возня, вздохи и совсем неразличимые шепоты. Я знал, что сейчас будет происходить; мне было противно слушать, — и в то же время я не мог этого не делать. Про порнографические фильмы я лишь слышал, и при чьем-то половом акте никогда не присутствовал. И сейчас меня захлестнуло совершенно непотребное любопытство, с которым я не мог справиться…
А на кухне дело шло полным ходом. Реплики перемежались протяжными всхлипами поцелуев.
— Вот так… Так мне удобно… — бормотала Тамара, и я слышал, как она возится, что-то откуда-то сдвигая. — Теперь давай… Где он у тебя там… А…
— Сейчас… Сейчас загоню…
— Ну давай, только не промахнись…
— Попал, кажется…
— Попал да не туда, чтоб тебя! — вскрикнула Тамара. — Ты что — не видишь, куда суешь?!
— А ты — видишь что-нибудь! Что-то никак не могу ее найти…
— Ладно, разведи у меня там руками, я сейчас сама вставлю… Вот…
Нашла…
— Да… Сейчас…
— Да стой, волосы же попали! Подожди, сейчас выправлю… Вот теперь хорошо… Пошел, кажется… Аа…
— Ох… — застонал Геныч. — Попал и пошел…
— Аах… Как приятно, — промурлыкала Тамара каким-то изменившимся, не похожим на нее голосом. — Глубже, поглубже давай…
— Да некуда глубже… Я уже уперся…
— Задницу! — раздраженно вскрикнула она. — Задницу мою раздвинь на две половинки подальше и толкай еще! Глубже, по самое не хочу! Ничего не видя, но все слыша и представляя, я чувствовал, как у меня кружится голова. Я зажал уши, но все равно издали доносились их прерывистые голоса.
— Можешь ведь, когда хочешь…
— Классно… Так мокро у тебя там…
— Ох… Давай, не спеши, не дергайся. Поглубже вводи… И помедленнее…
— Сейчас тебя надену так… Что у тебя изо рта высунется…
— Оох…
Как назло, проем, служивший калиткой, находился далеко от меня, причем у самой кухни. И теперь, когда они устроились, перестали топтаться и греметь, проскользнуть незамеченным не представлялось возможности. И получилось бы, что я, как последний извращенец, специально затаился в столовой послушать их половой акт. Поэтому осталось одно: сидеть тихо, слившись с темнотой, и надеяться, что рано или поздно они уйдут.
Но они, похоже, не торопились. Довольно долго я слышал лишь вздохи, влажные ритмичные шлепки от соприкосновения голых тел да натужное сопение Геныча.
— Ген… Ген… — снова подала голос Тамара. — Возьми меня там… Губки мне сожми посильнее…
Геныч пыхтел, не говоря ни слова.
— Нет, за грудь меня возьми… Да не одну, а за обе — у тебя же две руки, е-мое!!!! За обе сразу… Двумя руками и сожми покрепче…
— Т… так, что ли? — прохрипел Геныч.
— Так, так… Еще крепче… Соски, соски захвати и сдави посильнее… Тебя что, блин, всему учить надо?!
Некоторое время продолжались только постанывания.
— Нет, возьми обе одной рукой… Возь… ми… Сможешь… Соски в кулак и дави… Дави… Сильнее… А вторую туда… туда… сожми мне губки опять… Натяни на себя потуже…
— Так, что ли?
— Так… Оооооаааййааа… — внезапно дико и хрипло, совершенно по-звериному простонала Тамара и тут же оборвала себя: — Вот блин, сейчас весь лагерь перебудим… Ты титьки-то мои не забыл?
— Да неудобно мне так, — проворчал Геныч.
— Ладно, отпусти их, пусть болтаются… Возьми знаешь как… Возьми меня за поясницу и двигай по себе… туда-сюда… Сам стой, не шевелись, только меня двигай, понял? Бери меня и дрочи, как хочешь!
— Подрочу, а что… Ох, какой кайф… Слушай, а ты тяжелая!
— А я сама себе там сожму… Ааай…
— Оох… — неожиданно вскрикнул Геныч.
— Это я тебя пожала немного. Приятно?
— О… чень… Давай еще, жми крепче…
— Вот, вот так… Всего тебя сейчас вовнутрь себе затолкаю… А ты знаешь что? Ты мне задницу сдвинь. Чтоб внутри все сжалось и плотнее стало… Вот так…
Я не хотел, но жадно ловил их выкрики, удивляясь, что, оказывается, вот так можно заниматься сексом… Мы-то с Инной хоть и любили это дело, но проводили половой акт абсолютно молча. Как будто занимались чем-то неприличным и, возможно, даже запретным, и боялись привлечь чье-то было внимание — хотя жили вдвоем и никто не мог нас услышать.
— Том… Я когда кончать буду, выдерну… Ты в рот возьми!..
— Возь… му, если успею… Я ведь те… бя знаю… Только ты не кончай, подожди еще чуть-чуть…
— Скоро буду…
— Подожди… Не останавливайся и не вынимай… Оох… — стонала Тамара. — Геночка, миленький, потерпи еще немножко…
— Н… не могу уже!..
— Ну еще немножко… Я сейчас, сейчас, сей… час кончу. Мне… немножко оста… лось…
Выкрикивая эти слова, Тамара задыхалась, точно бежала в гору.
Скрип стал чаще и сильнее.
— Н-не могуу!!! — вдруг заревел Геныч. — Все… Аааааа!.. В рот… Скорей… бе… ри…
Что-то обрушилось с грохотом.
— Да где он у тебя, где… Ах, блин, вот… Все не успела…
Тьфу, уже полилось… Ладно, сливай сюда…
— Ааа… Ооох… Иии… Ааааа… — стонал он все тише и прерывистей.
— Давай, давай… Эй, стой, что ты делаешь! — вдруг закричала Тамара своим обычным сварливым голосом. — Куда ты размазываешь! Ты что — хочешь, чтоб внутрь попало?! Хочешь, чтоб я от тебя залетела, да?
