При виде «Горя» он позвал к себе Вульфа Одноухого.

— Надо поговорить с Кротом. Собери Ральфа Хромого, Бескровного Тома и Черного Шеперда. Охотников отозвать, все лагеря на берегу к рассвету свернуть. Загрузиться фруктами до отказа, загнать свиней на суда — будем забивать их по мере надобности. «Акула» останется здесь поджидать опоздавших. — Ей все равно чиниться — после штормов у нее уцелел один корпус. Без нее их станет пятьдесят три, но тут уж ничего не поделаешь. — Отчаливаем завтра с вечерним приливом.

— Как скажешь, лорд-капитан, — сказал Вульф, — но завтра может подойти еще кто-нибудь.

— А за десять дней могут подойти еще десять либо ни одного. Мы чересчур долго торчим здесь, глядя, не покажутся ли паруса. Победа будет слаще, если мы добьемся ее меньшим числом. — Да и волантинцев не вредно опередить.

В Волантисе военный флот загружался провизией, и весь город был пьян. Матросы, солдаты и ремесленники плясали на улицах с дородными купцами и аристократами, во всех тавернах и погребках пили за новых триархов. Слышались разговоры о золоте, драгоценностях и рабах, которые хлынут в Волантис после гибели королевы драконов. Одного дня в этом порту Виктариону Грейджою хватило по горло. Уплатив за съестное и пресную воду золотом (стыд и позор), он опять вывел свои корабли в море.

Волантинский флот тоже должен был пострадать от штормов. Многие их корабли, по милости судьбы, затонули или выброшены на берег — но, конечно, не все. Такой удачи ни один бог не пошлет. Зеленые галеи с рабами-солдатами на борту — те, кого Штормовой Бог пощадил, — должны уже обойти Валирию и двигаться по Горестному Пути на север, к Юнкаю и Миэрину. Триста кораблей, а то и пятьсот. Их союзники, наверное, уже на месте: юнкайцы, астапорцы, флоты Нового Гиса, Кварта и Толоса… даже миэринские корабли, покинувшие город перед его падением. А у Виктариона на всех про всех пятьдесят четыре ладьи — без «Акулы» пятьдесят три.

Ну что ж. Вороний Глаз на одном-единственном судне прошел полсвета, разбойничал от Кварта до Высокодрева — одни боги знают, где этого безумца носило. Даже в Дымном море побывал и ничего, выжил. Раз он сумел, то и Виктарион сможет.

— Есть, капитан. — Вульф и в подметки не годится Нуту-Цирюльнику, но Нута Вороний Глаз сделал лордом Дубового Щита, и тот теперь стал его человеком. — В Миэрин, что ли, идем?

— Куда ж еще. Королева драконов ждет меня там. — Самая прекрасная женщина в мире, если верить рассказам брата. Волосы серебряные с золотом, глаза как аметисты.

Может, Эурон в кои веки все-таки не соврал? Если полагаться на него одного, эта красавица вполне может оказаться рябой потаскушкой с сиськами до колен, а драконы — татуированными ящерицами из соторосских болот. Но о красоте Дейенерис Таргариен твердят и пираты со Ступеней, и волантинские торговые люди. Притом Вороний Глаз предназначил ее не для брата, а для себя самого. Виктарион должен лишь привезти ее — ох и взвоет Вороний Глаз, узнав, что брат взял его невесту себе. Люди ропщут, ну и пусть их. Они зашли слишком далеко и понесли слишком большие потери, чтобы поворачивать на запад с пустыми руками.

Железный капитан сжал в кулак здоровую руку.

— Смотри, чтоб все было исполнено в точности. Вот еще что: отыщи мейстера, куда бы он ни забился, и пришли ко мне в каюту.

— Есть. — Вульф заковылял прочь, а Виктарион еще раз оглядел свой флот. Ладьи со свернутыми парусами и поднятыми на борт веслами стояли на якоре или лежали на берегу, на бледном песке. Кедровый остров. Знаменитые кедры, похоже, четыреста лет как сгинули: Виктарион много раз охотился на берегу и не видел ни одного.

Похожий на девчонку мейстер, которого Эурон навязал ему в Вестеросе, говорит, что когда-то это место называлось островом Ста Сражений, но кто с кем тут сражался, давно позабыто. Обезьяньим, вот как его бы следовало назвать. Свиней, здоровенных черных кабанов, на нем тоже полно. Раньше человека они не боялись, но учатся по мере того, как трюмы Железного Флота наполняются копчеными окороками и солониной.

Обезьяны, вот чума настоящая. Виктарион запретил морякам приносить этих тварей на корабли, но те каким-то образом уже заполонили полфлота и на «Железную победу» тоже пролезли. Вон они, сигают с мачты на мачту, с корабля на корабль… эх, арбалет бы.

Виктариону не нравилось это море, это небо без единого облачка, это солнце, нагревающее палубу так, что босиком не пройдешь. Не нравились штормы, налетающие невесть откуда. В море у Пайка тоже часто штормит, но там человек чует это заранее, а здесь на юге бури коварны, как женщины. Даже вода тут не того цвета: у берега бирюзовая, дальше густо-синяя, переходящая в черноту. Виктарион тосковал по родимым волнам, серо-зеленым с белыми гребнями.

Кедровый остров ему тоже не полюбился. Охота на нем неплохая, но лес чересчур густ, зелен и тих. Он полон кривых деревьев и невиданных прежде цветов. А затонувший Велос с рухнувшими дворцами и статуями, в полулиге севернее стоянки — настоящее обиталище ужаса. Виктарион, заночевав на берегу, видел темные беспокойные сны и проснулся с кровью во рту. Мейстер сказал, что он во сне прикусил язык, но капитан разгадал в этом знак Утонувшего Бога: задержишься здесь надолго — захлебнешься собственной кровью.

Говорят, что в тот день, когда Валирию посетил Рок, на остров обрушилась водяная стена высотой триста футов. Из тысяч мужчин, женщин и детей уцелели лишь рыбаки в море да горстка воинов в башне на самом высоком холме, видевших, как холмы и долины под ними превращаются в бурное море. Прекрасный Велос с дворцами из кедра и розового мрамора скрылся под водой в мгновение ока; та же участь постигла и невольничий порт Гозай на северной оконечности.

При таком количестве утопленников Утонувший Бог должен иметь там большую силу, думал Виктарион, выбирая остров местом сбора своего флота. Но он ведь не жрец — вдруг он все наоборот понял? Может, Утонувший Бог и уничтожил остров в порыве гнева.

Брат Эйегон разъяснил бы ему, но Мокроголовый остался дома и проповедует против Вороньего Глаза. Безбожник не может сидеть на Морском Троне, но что делать, раз капитаны и короли выбрали на вече Эурона, а не Виктариона и прочих набожных претендентов.

Утреннее солнце резало глаза, дробясь на воде. Голова у Виктариона опять начала болеть — от солнца, от раны, от забот, от всего вместе. Он спустился в каюту, полутемную и прохладную. Смуглянка, без слов зная, что ему нужно, приложила к его лбу влажную тряпицу.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь рука.

Она не отвечала. Эурон вырезал ей язык, а потом уж отдал ему. Виктарион не сомневался, что Вороний Глаз тоже спал с ней — так уж у братца заведено. Все его дары прокляты. Когда смуглянка пришла к нему, Виктарион решил, что не станет пользоваться объедками брата. Перережет женщине горло и бросит в море, в жертву Утонувшему Богу… но после как-то раздумал.

Это было давно. Говорить она не может, зато слушает распрекрасно.

— «Горе» пришло последним, — сказал он, пока она снимала перчатку с его левой руки. — Остальные потонули или сильно опаздывают. — Женщина взрезала ножом загрязнившуюся повязку, и он поморщился. — Кое-кто скажет, что я не должен был дробить флот… Дурачье. Девяносто девять ладей — попробуй перейди с такой громадой на другой конец света. Те, что помедленней, задерживали бы самых быстрых, да и провизии где напастись. Столько кораблей ни один порт не примет. А штормы в любом случае разметали бы нас по Летнему морю.

Потому он и разделил флот на три части, чтобы шли в залив Работорговцев разными курсами. Самым быстрым ладьям под командованием Рыжего Ральфа Стонхауза он назначил корсарский путь вдоль северного побережья Сотороса. Мертвых городов того знойного края моряки избегают, зато в глинобитных селениях островов Василиска жизнь так и кипит: там полно беглых рабов, охотников за рабами, охотников, шлюх, тигровых людей и так далее. Тот, кто не боится платить железную цену, провизией там всегда разживется.