2.4.1. Объект и предмет лингвистической экспертизы Объектом лингвистической экспертизы являются продукты речевой деятельности. Именно так сформулирован объект в перечне родов (видов) экспертиз, выполняемых в судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации (см. также [Ратинов, 2002, с. 213,])[15]. Мы считаем, что данный термин в отличие от термина «текст»[16] соотносится с большим количеством конкретных объектов (=обладает большим объемом), которые могут стать предметом экспертного исследования. Так, вряд ли под категорию «текст» может быть подведен анализ тождества / различия товарных знаков, тогда как, бесспорно, товарный знак является продуктом мыслительной и речевой деятельности конкретного человека или группы лиц. Но понимание текста как категории в принципе не так уж важно, так как вопрос о том, что такое текст – эссенциалистский вопрос, вопрос, который связан с употреблением значений слов, а не с фактическим положением дел.

Если же ставить эту проблему в номиналистическом ключе и не ставить вопросов о том, что такое текст, то слово «текст» обозначает один из видов речевых произведений, которые обладают целенаправленностью (как бы это ни понимать), в отличие от спонтанных речевых произведений, цельностью, в отличие от речевых произведений с лакунами, и важен вопрос о том, какие следствия относительно реальности (событий, происходящих в действительности) порождает набор этих признаков. Это отдельный вопрос, требующий своего решения (см. [Гальперин, 1981; Колшанский, 1978; Москальская, 1981; Валгина, 2003; Болотнова, 1999]), и здесь мы не ставим цели ответить на этот вопрос. Но, по крайней мере, у тех объектов, которые называются словом «текст», нет никаких преимуществ в кодировании информации перед теми, которые так не называются (и соответственно, не обладают выделенными признаками).

Что мы имеем в виду, когда говорим о следствиях? Это следствия, которые связаны с фактическими ситуациями при кодировании и декодировании сообщения, они могут быть сформулированы в следующих вопросах: «Чем отличается речевое поведение говорящего, когда он создает то речевое произведение, которое мы называем «текст», и что происходит с говорящим, когда он кодирует иное речевое произведение? (Закономерен, безусловно, и вопрос о слушающем)[17].

Полагаем, что цельность не представляет какого-то исключительного и самоценного признака, и при исследовании поврежденных источников, например, печатного текста, в котором по каким-то причинам отсутствует какая-то часть, мы можем «достраивать» исходный материал до уровня цельности. Добавим, что цельность может и не находиться в части «дано» при экспертном исследовании, но быть в части «требуется доказать». Именно такие задачи решает лингвистическая экспертиза при исследовании продуктов речевой деятельности в аспекте наличия / отсутствия в них признаков монтажа.

По отношению к источнику информации об объекте экспертные исследования могут быть разделены на непосредственные и опосредованные. В первом случае эксперт анализирует непосредственный источник информации (например, спорную фонограмму или спорный печатный текст), во втором – объект анализируется через косвенные источники информации (показания свидетелей, протоколы судебных заседаний).

Существует точка зрения, согласно которой косвенные источники не могут являться объектом экспертной оценки. «…Объектами лингвистической экспертизы являются тексты, непосредственно отображающие речевое событие, представляющее криминалистический интерес. Не принимаются в качестве объектов показания свидетелей, в которых пересказывается речевое событие, протоколы и другие письменные тексты, в которых фиксируется устная речь, если предмет разбирательства – устная речь, также переводы текстов на иностранном языке, если представляет интерес именно иностранный текст, так как во всех перечисленных случаях имеет место подмена объекта исследования. Например, если необходимо установить наличие или отсутствие лингвистических признаков оскорбления в ходе разговора, то протоколы допросов свидетелей и потерпевших являются не пригодными, так как в них речевое преступление представлено опосредовано, и, соответственно, по ним эксперт не сможет дать объективный вывод. На лингвистическую экспертизу в данном случае необходимо представлять фонограмму или видеофонограмму, непосредственно фиксирующую речевое преступление» [Мамаев, 2008, с. 276].

Такая позиция вряд ли может быть принята, так как возможность познания при таком подходе ставится в зависимость от наличия определенного класса «привилегированных» источников информации об объекте. Во-первых, вероятно, что существует множество источников информации об объекте исследования, и, во-вторых, ни один источник информации не может быть признан в качестве лучшего источника, безусловно, при этом, каждый источник ограничен в аспекте извлечения из него «нужной» (=необходимой для ответа на поставленный вопрос) информации. Таким образом, при некотором «неудобстве» исследования косвенных источников их невозможно совсем исключить из экспертного рассмотрения, потому что ложность / истинность любого исследования напрямую не связана с каким-либо типом источников информации об объекте (см., например, решение экспертных задач по косвенным источникам, представленное в разделах 4.2.1. и 4.3.1). Укажем также, что данное противопоставление относительно. Так, например, фонограмма, фиксирующая общение, является косвенным источником информации об этом общении по отношению к ситуации непосредственного общения, а фонограмма, представленная в печатной форме, в свою очередь, является косвенным источником по отношению к звуковой фонограмме, текст с отсутствующими фрагментами является косвенным источником по отношению к цельному печатному тексту. Безусловно, наличие аудио или печатного текста облегчает задачу исследования, но это лишь означает, что относительно свойств косвенных источников (скажем, протоколов судебного заседания) не имеется достаточной информации для получения категорического заключения эксперта, а это, очевидно, гносеологический момент, так как незнание, как исследовать такие источники, не означает невозможности их исследования по поставленным перед специалистом вопросам.

В этом аспекте представляет собой интерес теоретический вопрос о пределах возможности получения достоверной информации лингвистом из косвенных источников, т.е. о границах применения этих источников. В прикладном аспекте такие исследования могли бы, с одной стороны, вылиться в практические рекомендации для представителей следственных органов, которые применяли бы их при работе со свидетелями по категориям дел, в которых «фигурирует» языко-речевой материал, с другой – к разработке специальных методик для работы эксперта с косвенными источниками информации[18].

Таким образом, необходимо различать объект экспертного исследования – речевое произведение, которое имело место в конкретном месте, в конкретное время, в конкретной обстановке, и источник информации об этом речевом произведении, который не равен этому речевому произведению.

Перейдем к описанию предмета судебной лингвистической экспертизы. Предмет экспертизы – какой-либо языко-речевой уровень (=срез) исследуемого объекта. Так, при исследовании текста на предмет наличия угрозы исследуется интенционально-жанровый срез речевого произведения, а при исследовании товарных знаков – эмический уровень системы номинаций товаров, услуг, названии фирм и т.п.

При решении экспертных задач лингвист-эксперт сталкивается с двумя типами предметов, которые соответствуют двум формам речевого поведения – говорению и восприятию, таким образом, предметом исследования при проведении экспертных исследований, с одной стороны, является речевое поведение говорящего, а с другой – содержание речевого произведения в том смысле, в каком в любое речевое произведение может служить источником реакций того, кто воспринимает это произведение, когда последний декодирует это произведение.